СЫМА ЦЯНЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ

ШИ ЦЗИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Публикуемые переводы представляют собой часть большого исторического произведения первого китайского историка, прозванного «отцом китайской истории», — Сыма Цяня. Автор этого огромного «труда, называющегося «Исторические записки» (Шицзи) и состоящего из 130 глав, жил во II-I веках до нашей эры, в период господства династии старшей (или первой) Хань (206 г. до н. э. — 25 г. н. э.). Жизнь великого китайского историка по времени совпала с длительным царствованием одного из наиболее известных императоров Ханьской династии — У-ди (140-87 гг. до н. э.). Это был период наивысшего расцвета деспотии Хань.

У-ди во внутренней политике не останавливался перед жестокостью и террором для укрепления и централизации власти. Он провел целый ряд экономических и политических мероприятий, направленных на ограничение и ослабление позиций наследственной земельной аристократии. К числу этих мероприятий относятся: раздел земельных владений аристократии между всеми наследниками, то есть уничтожение майората, что привело к дроблению владений феодальной аристократии и ослаблению ее экономической мощи; установление политического контроля над владениями знати путем отправления туда постоянных резидентов и систематических поездок инспекторов — представителей центральной императорской власти. У-ди применял и более решительные меры в случае сопротивления феодальной знати, прибегая к конфискации их земельных владений и физическому уничтожению некоторых князей.

В борьбе с феодальной наследственной аристократией, стремившейся к децентрализации власти, У-ди опирался на довольно широкие торговые слои, крупных солеваров, плавщиков металла, [4] добытчиков горной руды, то есть на так называемую имущественную знать, а также на военное сословие.

В период правления У-ди широко практиковалась продажа титулов знатности и права на занятие государственных должностей. За определенное количество зерна, скота или рабов можно было получить тот или иной титул знатности или назначение на должность.

В результате этого крупные торговцы-ростовщики, владельцы солеваренных промыслов и железоплавильных мастерских, представители так называемых «сильных семей», получили доступ в государственный аппарат и стали опорой деспотии. Наконец, У-ди опирался на значительные слои феодальной интеллигенции, ученых различных направлений, среди которых господствующее положение заняли конфуцианцы.

Конфуцианство, как одно из древних идеологических течений, зародилось в Китае в VI-V веках до нашей эры, но в то время оно не было господствующим учением, ему пришлось вести упорную борьбу с другими философскими школами, главным образом с даосизмом и со школой законников, или легистов (Фа-цзя).

Лишь при У-ди конфуцианство было признано официальной господствующей идеологией, и с тех пор оно стало незыблемой идеологической основой китайского феодализма.

Конфуцианские идеи священности особы императора, управляющего якобы по повелению неба, учение о «выправлении имен», согласно которому каждый должен знать свое место в обществе («государь будь государем, подданный — подданным, отец — отцом, сын — сыном»), конфуцианская проповедь беспрекословной покорности народа власть имущим, оправдание классового неравенства и насилия — все это соответствовало интересам Ханьской династии и господствовавшего класса феодалов в целом.

У-ди, как никто другой, понял значение конфуцианства и возможность его использования для укрепления деспотической власти. Но У-ди использовал не только идеологию, освящавшую власть единодержавного правителя, он широко применял и меры принуждения для того, чтобы держать в узде всех непокорных и инакомыслящих. Этой цели служил суровый кодекс законов. Он состоял из 159 статей, по которым многие преступления карались смертной казнью.

Жизнь Сыма Цяня протекала в бурное время, насыщенное крупными внутренними и внешними политическими событиями.

В этот период все шире распространялось влияние китайской культуры на народы Центральной и Восточной Азии, шла борьба за расширение территории Китая.

Китайскому народу пришлось отражать постоянные набеги гуннов на северные границы страны. Гунны подвергали опустошению [5] обжитые далекие земли на севере, уводили население в плен, превращая его в рабов. Часто они вторгались далеко за пределы границ, оседая на китайской территории, входящей в современную провинцию Шаньси. Бывало, что они угрожали даже столице Ханьской империи (в нынешней провинции Шэньси). Вместе С тем гунны препятствовали Китаю вести широкую торговлю с западом по сухопутью.

При владычестве У-ди началась решительная борьба с гуннами. Она велась в продолжение тридцати лет и закончилась к концу II века до нашей эры разгромом гуннов и вытеснением их с территорий Ордоса и провинции Ганьсу. Это открыло Китаю путь на запад. Еще до начала активных операций против гуннов, в 138 году до нашей эры, на запад был послан Чжан Цянь, прославленный дипломат и путешественник. Его целью было заключить военный союз с племенами юэчжи против гуннов. Им был разведан путь на запад — в бассейн реки Тарима, в государства Давань (Фергана), Кангюй (бассейн средней и нижней Сыр-Дарьи, территории Бухары и Хорезма, часть Согдианы) и в Дася (Бактрия). Вернувшись через двенадцать лет на родину, Чжан Цянь привез с собой сведения о народах западных стран, о богатствах их, о стремлении этих стран торговать с Китаем. Эти сведения были впоследствии использованы Сыма Цянем при составлении специальных глав его знаменитого труда, посвященных так называемому Западному краю (Восточному Туркестану и Средней Азии).

Новую славу китайскому оружию принесли походы китайских войск в 108 году до нашей эры против государств в бассейне реки Тарим. Так прокладывался «Великий шелковый путь», по которому на далекий запад, вплоть до самого Рима, шли китайские товары, в том числе прославленные китайские шелка.

Два похода (104-102 гг. до н. э.) в Давань (Фергану) закрепили завоевания Ханьской империи в Восточном Туркестане.

По приказу У-ди вдоль «Великого шелкового пути» были построены крепости, поставлены китайские гарнизоны, обеспечившие безопасность торговых связей с Западом. С открытием регулярного торгового обмена между Ханьской империей и народами Средней Азии усиливается культурное, политическое и экономическое влияние Китая на народы Центральной Азии.

В «Исторических записках» Сыма Цяня мы находим сведения о торговых посольствах, о многочисленных караванах, постоянно отправлявшихся на запад, в Восточный Туркестан, Среднюю Азию и Парфию.

Последние тридцать лет II века до нашей эры ознаменовались завоеваниями на юге, юго-западе и востоке.

Ко времени царствования У-ди на территории современных провинций Гуандун и Гуанси находились независимое княжество [6] Наньюэ, Фуцзянь — княжество Миньюэ, Чжэцзян — Дунъу. На юго-западе, где сейчас находятся провинции Сычуань, Гуйчжоу и Юньнань, существовали мелкие полузависимые княжества; в III веке до нашей эры они были подвластны Катаю, а затеи отпали. У-ди предпринимает поход против этих владений. В 112-109 годах китайские войска покоряют Наньюэ, Миньюэ и Дунъу, впоследствии (к 105 г.) и юго-западные племена, и их территории присоединяются к Ханьской империя. Огромные трудности встречалась на пути завоевателей — приходилось прокладывать дороги через почти непроходимую горную местность. Вот как описывает Саама Цинь эти трудности: «В это время (последнее десятилетие второго века до н. э.) Хань прокладывала пути к юго-западным варварам. Работающих там было десятки тысяч людей. На тысячи ли нужно было на спинах переносить фураж и продовольствие».

Почти одновременно с этим на востоке было завоевано (108 г.) государство Чаосянь, находившееся в северной части Кореи.

Все эти завоевания, совершенные при жизни Сыма Цяня, прославили Китай, сделали его могущественным, значительно расширили его территорию и открыли перед ним путь широких экономических и культурных связей с народами Запада.

Но великому историку Сыма Цяню пришлось столкнуться и с другими сторонами жизни. Он видел, как народ подвергался феодальной эксплуатации, усилившейся в связи с многолетними войнами, и в ярких красках рассказал об этом будущим поколениям.

Войны потребовали огромных расходов, бремя которых легло всей тяжестью на плечи народа. У-ди ввел новые налоги, их стали взимать даже с детей трехлетнего возраста. Более обременительными стали государственные повинности, в особенности по обеспечению перевозок продовольствия и снаряжения для войск. Десятки тысяч людей отрывались от земледелия на строительство дорог, постройку новых участков Великой китайской стены и крепостей. Крестьянство разорялось и нищало, попадая в тяжелую кабалу к торговцам и ростовщикам, богатевшим на поставках в армии. Несколькими выразительными мазками рисует Сына Цянь создавшееся в стране положение: «В то время как (средства) у местных властей совершенно истощились, богатые купцы и крупные торговцы накапливали богатства и заставляли работать на себя бедных... В руках солеваров и плавивших железо скапливалось много золота... Простой народ сказался в тяжелом положении» ¹.

К концу царствования У-ди Ханьская империя переживала [7] тяжелое экономическое положение, на почве чего резко обостряются классовые противоречия. Кризисное состояние экономики империи прежде всего проявилось в огромных финансовых затруднениях. Не помогло и введение новых налогов и государственных повинностей, обрушившихся на широкие трудовые слои. У-ди, под давлением феодальной знати, осуществляет ряд мероприятий, ущемлявших интересы купечества и ростовщиков: их лишают права на владение землей, проводится строгий учет их имущества, которое облагается соответствующим налогом. Уклоняющиеся от оценки своего имущества или утаивающие часть его подвергаются репрессиям — их имущество конфискуется в казну, а сами они ссылаются для несения воинской повинности на границах в течение одного года. Объявляется награда тому, кто донесет об укрытии имущества купцами и ростовщиками. Доносы на торговцев принимают массовый характер. У-ди направляет в округа специальных чиновников для разбора дел об укрытии имущества.

Эти меры обострили борьбу в верхах — среди господствующих классов. Но наибольшей остроты достигла классовая борьба крестьянства против феодалов. Ее основными причинами были: усилившиеся феодальная эксплуатация и концентрация земельной собственности в руках феодалов.

На гнет и произвол со стороны феодалов крестьянство отвечало восстаниями. Вторая половина царствования У-ди отмечена массовыми вооруженными выступлениями крестьян. Так, в 122 году до нашей эры вспыхнули волнения в Сычуани в связи с тяжелыми повинностями на строительстве дорог; в 99 году до нашей эры на территории современной провинции Шаньдун возникло крупное народное восстание, с беспримерной жестокостью подавленное в следующем году.

В таких условиях протекала жизнь и деятельность великого китайского ученого Сима Цяня. Несомненно, эти условия нашли свое отражение и в мировоззрении Сыма Цяня и в его творчестве. Острый ум, природная наблюдательность и обширная эрудиция Сыма Цяня позволили ему в своем неповторимом произведении яркими красками воспроизвести окружавшую его суровую действительность.

Сыма Цянь родился в семье ученого, придворного астролога, астронома и историографа. Род Сыма был древним, из него вышли правители княжеств, полководцы, военные теоретики, придворные астрологи и историографы.

Отец Сыма Цяня — Сыма Тань — был известным ученым; он служил в течение примерно трех десятилетий при императорском дворе в качестве астролога, астронома и историка. [8]

Он был образованнейшим человеком своей эпохи. Ему принадлежит философский трактат, в котором дается критический обзор основных идей шести философских школ, существовавших в то время. Этот трактат, невидимому, в кратком изложении помещен Сыма Цянем в «Исторических записках».

Сыма Тань оказал огромное влияние на воспитание своего сына: он привил ему любовь к науке, содействовал в приобретении обширных знаний и помог ему стать историком с широким научным и общественным кругозором.

Дата рождения Сыма Цяня неизвестна (большинство исследователей считает наиболее вероятным 145 г. до н. э.). Юность знаменитого историка протекала на родине, в деревне, на юге от горы Лунмынь (уезд Ханьчэн округа Тунчжоу, в провинции Шэньси). Отец его не был богатым человеком, хотя и служил при дворе. Сыма Цянь с детства был приучен к труду. В деревне, как сам он сообщает в предисловии к «Историческим запискам», носящем биографический характер, он занимался земледелием, пас коров и одновременно упорно учился, стремясь проникнуть в тайны прошлого.

Уже в десять лет он знал наизусть основную древнюю классическую литературу. В дальнейшем Сыма Цянь, переехав к отцу в столицу, продолжает свое образование под руководством известных ученых того времени.

В двадцать лет Сыма Цянь отправился в свое первое далекое путешествие. Это не было поездкой просто ради удовольствия. Будущий историк ставил перед собой познавательные цели, Он задумал посетить те места, где в далеком и недавнем прошлом происходили крупные исторические события, память о которых сохранилась в устных преданиях, в литературных источниках и в старинных реликвиях. Сыма Цянь изучал сохранившиеся памятники старины, записывал народные предания, исследовал древние рукописи. Как губка, вбирал он в себя знания, знакомясь и с прошлой и современной ему жизнью народа.

Из столицы Чанъани его путь лежал на восток, он достиг Хуайиня (современная провинция Цзянсу), затем направился на юг. Посетил области, лежащие в бассейне рек Хуай и Янцзы, поднимался на гору Хуэйцзи (близ нынешнего Шаосина, провинция Чжэцзян), где, согласно преданиям, умер легендарный царь древности Юй. Сыма Цянь посетил пещеру, в которой должна была находиться могила Юя. Из Чжэцзяна Сыма Цянь поехал в Хунань. Здесь он взбирался на вершины гор «Девять сомнений» (Цзюи), где, как говорит легенда, умер мудрый правитель Шунь (XXIII в. до н. э.).

Возвращался Сыма Цянь по рекам Юань и Сян, протекавшим на юге провинции Хунань, и побывал в городе Чанша. Затем он [9] посетил родину великого поэта IV-III веков Цюй Юаня, побывал на реке Мило, в бурных водах которой нашел свою смерть поэт. Отправившись далее на северо-восток, Сыма Цянь посетил бывшие княжества Ци и Лу (современная провинция Шаньдун), побывал на родине великого философа древности Конфуция (VI-V вв. до н. э.), осмотрел храм, построенный в его честь. Об этом посещении Сыма Цянь рассказывает в послесловии к главе, посвященной Конфуцию: «Я ездил в Лу, осматривал храм Конфуция, повозку и одежду его, а также предметы ритуала...» ².

На территории древнего княжества Лу, близ города Цзоу, на горе И, Сыма Цянь принял участие в сельских стрелковых состязаниях из лука. В княжестве Ци он взбирался на гору Цзи, посетил могилу Сю Ю, ученого легендарных времен, по преданию отказавшегося от назначения его правителем при царе Яо.

Обратный путь Сыма Цяня проходил через Пынчэн (нынешний Сюйчжоу), где с ним случилось неприятное приключение. В автобиографической главе (в предисловии) великий историк говорит об этом глухо, сообщая, что он «попал в затруднительное положение в Пи, Се и Пынчэне...» По-видимому, он подвергся нападению разбойников.

Эти места были интересны для Сыма Цяня тем, что здесь в конце III века до нашей эры развернулась борьба Лю Бана, основавшего впоследствии Ханьскую империю, с Сян Юем, описанная Сыма Цянем. Здесь была разгромлена армия Лю Бана в 500 тысяч человек, память об этом сражении и других событиях еще жила в устных преданиях, передававшихся от поколения к поколению. Несомненно, эти рассказы, записанные Сыма Цянем во время путешествия, были использованы им при написании биографий Лю Бана и Сян Юя, вошедших в «Исторические записки».

Возвращался Сыма Цянь через древние княжества Чу и Вэй, то есть пересек южную Хэнань и по реке Хуанхэ достиг Ханьчэна.

Это первое путешествие продолжалось не менее трех лет, в течение которых Сыма Цянь объехал страну с северо-запада на восток, побывал на юге и затем вернулся на северо-запад, покрыв расстояние примерно в четыре тысячи километров.

После своего возвращения Сыма Цянь был назначен на административную должность в столице. Но его пытливый ум и любознательность не были удовлетворены столичной жизнью. По-видимому, и служба его обязывала к разъездам. Во всяком случае в 111-110 годах ему пришлось выполнить миссию, связанную с еще более трудным и более далеким путешествием, чем первое. [10]

Сыма Цяня посылают на юго-запад, на вновь завоеванные земли, где была установлена китайская административная система с привлечением местных князьков Сыма Цяню было поручено обследовать положение на месте и проверить деятельность вновь созданных административных органов. Это было трудное путешествие. Дороги к присоединенным племенам только строились, приходилось ехать по необжитой территории, подчас среди враждебно настроенного населения Он познакомился с бытом юго-западных племен, у которых еще существовал первобытно-общинный строй. Сыма Цянь мог сопоставить два мира — феодальный Китай с его древней цивилизацией и мир патриархальных родовых отношений у юго-западных племен. Это путешествие дало историку материал для написания специального раздела о «юго-западных варварах» и помогло ему разобраться в своеобразии быта и особенностях общественного строя у других племен и народностей Центральной Азии (гуннов, юэчжей, усуней, кангюйцев и др.), которым он также посвятил отдельные главы в своем труде.

В 110 году, выполнив поручение на юго-западе, Сыма Цянь вернулся в столицу. По-видимому, в том же году он совершил поездку на север. Проезжая мимо Великой китайской стены и обозревая это грандиозное сооружение, созданное руками крепостных, Сыма Цянь думал о народе. Сыма Цянь вспоминает об этом в послесловии к написанной им биографии Мын Тяня: «Я проезжал по северной границе, возвращался по прямой дороге, видел башни Великой стелы, построенной циньским полководцем Мын Тянем. Рыли горы, засыпали ущелья, прокладывали прямой путь. Поистине дешево ценили труд народа!» ³

В 110 году, вернувшись из далекой поездки, Сыма Цянь застал своего отца при смерти. Прощаясь с сыном, он завещал Сыча Цяню продолжать дело предков — стать придворным историком. Но не это было главным в завещании. Сыма Тань заклинал своего сына выполнить то, что задумал и начал делать он, отец, — написать труд по истории страны. Сыма Тань придавал большое значение этой работе. Он глубоко сожалел о том, что сам не смог написать «о мудрых правителях, о преданных государю слугах, не говорил о служилых людях, погибших в борьбе за выполнение долга» ⁴.

У изголовья умирающего отца Сыма Цань поклялся в том, что он выполнит его волю.

После окончания траура, продолжавшегося около трех лет, Сыма Цянь был назначен на должность тай-ши-лина. Это было в 107 году да нашей эры. [11]

В обязанность Сына Цяня входили не только запись событий, составление придворной хроники, но и занятия по астрономии и астрологии. Сыма Цянь был широко образованным, разносторонним ученым своего времени. Он был не только знатоком старины, летописцем, ученым — историком, философом и экономистом, — но и математиком, астрономом и географом.

Обширные познания Сыма Цяня в области астрономии позволили ему составить «Трактат о небесных светилах», в котором приводится описание карты звездного неба, 98 созвездий, включающих 360 звезд ⁵.

Имеются прямые указания на то, что в служебные обязанности Сыма Цяня входили занятия астрономией. Он сам сообщает, что в 104 году до нашей эры ему пришлось принять участие в реформе календаря. Об этом же более подробно говорится в «Истории первой династии Хань», составленной Бань Гу через сто с лишним лет после окончания Сыма Цянем своего труда. Там указывается, что по предложению сановников Гунсунь Цина, Ху Суя и придворного астролога Сыма Цяня, сообщивших об искажениях в старом календаре, была создана комиссия для рассмотрения этого предложения. Комиссия не добилась удовлетворительных результатов, пришлось создать новую комиссию, в которой принимал участие Сыма Цянь. По существу, ему пришлось довести до конца начатую работу по реформе календаря.

В дальнейшем Сыма Цянь все свои силы посвящает сбору материалов, изучению письменных источников, хранившихся в императорских архивах и библиотеке.

Сыма Цянь создавал свой труд не только в тиши кабинета. Он беседовал с современниками и очевидцами событий прошлого, записывал народные предания, разъезжая по стране. В послесловии к главе, посвященной жизнеописанию пяти легендарных правителей, Сыма Цянь рассказывает о своих путешествиях:

«На западе я доезжал до горы Кунтун (в нынешней провинции Ганьсу), на севере пересек гору Чжоулу (в современной провинции Хэбэй), на востоке доехал до моря, на юге плавал по рекам Янцзы и Хуай» ⁶.

Здесь же он рассказывает, что слышал от стариков предания о легендарных правителях Хуан-ди, Яо и Шуне, причем эти предания имели различные версии, но среди них были и такие, которые не отличались от записей и древних литературных памятниках, их он считает более близкими к истине ⁷. [12]

Годы с 107 по 99 провел Сыма Цянь в самоотверженном труде по созданию задуманного грандиозного произведения, в котором должна быть освещена история Китая с легендарных времен и до дней жизни историка. Но эта гигантская работа была неожиданно прервана: Сыма Цянь попал в беду, которая угрожала не только его карьере, но и самой жизни. Он выступил в защиту генерала Ли Лина, попавшего в плен к гуннам, и этим навлек на себя гнев придворной клики и императора У-ди. Мужественное выступление Сыма Цяня было продиктовано стремлением оправдать оклеветанного полководца, храброго, честного и беззаветно преданного своей родине. Обстоятельства этого дела были таковы.

В 99 году У-ди посылает против гуннов крупные военные силы, возглавленные одним из лучших полководцев того времени Ли Гуан-ли.

Одновременно был направлен пятитысячный отряд во главе с Ли Лином, в задачу которого входило прикрывать движение главных сил и обеспечивать снабжение их продовольствием.

Вначале Ли Лину сопутствовал успех, он проник вглубь территории гуннов, нанес им несколько крупных поражений, продвигаясь в течение тридцати дней в стане врага. Но в дальнейшем Ли Лин попал в тяжелое положение: оторвавшись от главных сил китайской армии, он был окружен восьмидесятитысячным войском гуннов. Но и в этой неравной борьбе Ли Лин проявил незаурядные талант, храбрость и решительность. Отступая с боями, он наносил ощутимые удары врагу, уничтожив значительную живую силу его. Но силы были неравны, и героизм воинов Ли Лина, бросавшихся подчас на врага без оружия, утраченного в многодневных боях, не мог спасти их от окончательного разгрома. И все же, даже в этих условиях, Ли Лин был близок к тому, чтобы спасти себя и остатки своих сил и уйти от преследований врага: вождь гуннов, лично принимавший участие в сражении, готов был увести свои войска и отказаться от преследования Ли Лина, так как был поражен силой сопротивления китайских воинов и не имел представления о их численности и состоянии. Но нашелся предатель, рассказавший о безвыходном положении Ли Лина, и это решило его судьбу. Гунны вновь напали и, окружив горсточку безоружных людей, захватили их в плен.

Когда весть о пленении Ли Лина дошла до столицы, придворные сановники поспешили оклеветать славного полководца. Лишь один Сыма Цянь остался верен чести и высказался в пользу Ли Лина, чем вызвал гнев У-ди.

Следует сказать, что, защищая Ли Лина, Сыма Цянь тем самым косвенно бросал тень на полководца Ли Гуан-ли, не оказавшего [13] помощи Ли Лину. Но Ли Гуан-ли был старшим братом придворного сановника Ли, являвшегося фаворитом императора У-дн.

Придворная клика не могла простить Сыма Цяню, дерзнувшему обличать одного из ее представителей. Великий историк был бельмом на глазу у знати, его окружала враждебная среда, и его решили убрать с дороги. Сыма Цянь сам рассказывает о причинах гнева императора У-ди, обрушившегося на придворного историографа: «Просвещенный государь не понял меня, решив, что я желаю испортить карьеру полководцу Эр-ши (т. е. Ли Гуан-ли) и выступаю в роли наемного ходатая Ли Лина. И вот меня предали суду... Сочли, что я обманул царя...» ⁸

Сыма Цяню угрожала смертная казнь, и дело заключалось не в Ли Лине. Выступление Сыма Цяня в защиту полководца было использовано лишь в качестве предлога. На самом деле причины немилости У-ди были более глубокими. Сыма Цянь был независим в своих суждениях, он высказывался открыто и резко о неправом деле, не заискивая перед власть имущими. В глазах императора У-ди и его окружения Сыма Цянь был вольнодумцем. К этому времени «Исторические записки» еще не были полностью закончены и У-ди не мог с достаточной полнотой составить представление о взглядах Сыма Цяня, его критическом отношении к царствующему дому. Однако кое в чем У-ди был наслышан — услужливые придворные сообщили ему о «крамоле» Сыма Цяня. Один из комментаторов «Истории Первой Хань», Вэй Хун, приводит следующие данные, проливающие свет на подлинные причины той немилости, которая обрушилась на Сыма Цяня: «Сыма Цянь написал жизнеописание («Основные записи») императора Цзин-ди, в этом «жизнеописании» он резко указал на его недостатки, а также и на проступки У-ди. Последний был разгневан и уничтожил труд Сыма Цяня. Впоследствии Сыма Цянь был отдан под суд за то, что возвысил Ли Лина, сдавшегося гуннам. Поэтому Сыма Цянь был брошен в «камеру, где разводят шелковичных червей» ⁹ (т. е. был кастрирован)...» ¹⁰.

Вполне возможно, что так и было в действительности, тем более что среди утерянных десяти глав «Исторических записок», от которых остались лишь названия, как раз были главы, посвященные деятельности императоров Цзин-ди и У-ди. По-видимому, эти главы и были уничтожены У-ди. В показаниях Вэй Хуна есть еще одна фраза, не приведенная нами, так как она не совсем ясно выражена. [14] Из нее можно сделать вывод, что Сыма Цянь вначале был приговорен к смерти. Возможно, что смертная казнь и была заменена кастрацией, осуществленной в 98 году до нашей эры. Можно было откупиться от этого наказания, но семья Сыма Цяня была бедна, а из друзей ему никто не помог.

Трагедия, которую пережал Сыма Цянь, сознание, что он подвергся позорному наказанию незаслуженно, — все это потрясло его, отразившись и на его взглядах. Он не мог забыть, что тело его изуродовано, а сам он опозорен и стал посмешищем в глазах тех, кого он ненавидел, — феодальной знати и придворной клики. С горечью вспоминает он в письме к Жэнь Аню о своих переживаниях в тюрьме:

«Тело мое не камень и не дерево. Глубоко в темницу я был заточен. Тюремщик единственным был компаньонов моим...» ¹¹ Даже через семь лет после кастрации, когда Сыма Цянь снова находился на службе при дворе, его ни на минуту не оставляли думы об увечье, о потерянной жизни, утраченных радостях. Писатель не находил себе места, ему хотелось уйти от самого себя, забыть обо всем. Назойливо мелькала мысль о самоубийстве, но Сыма Цянь отгонял ее. Нет, надо жить! Но во имя чего? — спрашивал себя историк. Ведь кругом ложь и несправедливость, бороться с силами тьмы в одиночку? Нет, это бесполезно. Пристать к лагерю эксплуатируемых крестьян и вместе с ними подняться на вооруженную борьбу против феодалов-эксплуататоров? К такому выводу Сыма Цянь, по-видимому, не мог прийти в силу своей классовой ограниченности, привязанности к той социальной среде, из которой он вышел. Сыма Цянь сам дает ответ на вопрос, во имя чего же стоит жить опозоренному., искалеченному. Все в том же письме к Жэнь Аню, являющемся единственным, пожалуй, свидетельством последних лет жизни великого историка и написанном не столько адресату, сколько грядущему поколению, Сыма Цянь объясняет, что целью всей его жизни было написание всеобъемлющего труда по истории, который бы прославил его и предков. Сыма Цянь, конечно, понимал, что выполнение этой грандиозной задачи не является только делом личной славы, но что это будет иметь огромное значение для развития китайской исторической науки, культуры. Однако к тому времени, когда он был обесчещен, труд его не был закончен. Уйти из жизни, не завершив начатого дела, Сыма Цянь не мог. Это и удерживало его от самоубийства. Человек огромной воли и преданный науке, готовый ради нее претерпеть бесчисленные муки, Сыма Цянь выполнял свой долг мужественно и до конца. Он писал о самом сокровенном в своей жизни: [15]

«И я имел желание: исследовать все то, что существует между небом и людьми, проникнуть в сущность изменений с глубокой древности до наших дней и рассказать об этом обо всем устами одного лица. На черновик мой не был завершен, когда несчастие меня постигло. Я сожалел, что дело не закончил. Вот почему мучительное наказанье без гнева, недовольства перенес. Теперь действительно я книгу эту написал, ее я спрятал на горе известной ¹². Я передал ее достойным людям и в городе, в столице ее распространил. Итак, я заплатил сторицей за прежний свой позор. Хотя б десятки тысяч раз меня казнил» — не стал бы каяться и сожалеть!» ¹³

Этот отрывок свидетельствует о мужестве и стойкости историка и художника слова Сыма Цяня. Он готов был пойти на десятка тысяч казней ради завершения начатого дела, ради того, чтобы рассказать историческую правду «устами одного лица», то есть не компилировать и пересказывать приводимые в древних памятниках исторические факты, а самому рассказать о них, критически их переосмыслив и дав свою оценку, подчас противоречащую официальной конфуцианской трактовке. В этом отличительная черта Сыма Цяня и его мировоззрения. Как и в жизни, в общении с императором и господствующей придворной кликой, так и в своем творчестве Сыма Цянь не боится сказать правды, хотя бы она и колола глаза тем, в чьих руках власть и сила.

И хотя он сознавал, что смелое слово погубило его — «я языком своим беду накликал и зло осмеян земляками», — он не станет «каяться и сожалеть», а готов снова, правда с большей осторожностью, изобличать всех, кто не жалеет простой народ, выжимая из него последние соки. Характерно, что Сыма Цянь в «Исторических записках» рисует деспотизм, жестокость, вероломство представителей господствовавшего класса не только в отдаленном прошлом — что еще могли бы ему простить, — но и современников, стоявших у власти.

Однако порвать со своим классом Сыма Цянь не мог. Больше того, после освобождения из заключения и перенесенной, как он выражался, «позорной казни», он вновь оказался на службе во дворце. [16]

Этот факт вполне можно объяснить. Во-первых, Сыма Цянь, ради завершения начатой им истории страны, должен был добиваться службы там, откуда открывался доступ к дворцовой библиотеке, архивам. Во-вторых, Сыма Цянь не имел других источников существования, кроме службы, а у него была семья, дети (об этом мы узнаем из его письма к Жэнь Аню).

Остается неясным, как мог У-ди, возненавидевший Сыма Цяня за критику царствующей особы, не только освободить его из заточения, но и вновь принять на службу, да еще во дворец. Должно быть, этот шаг У-ди объясняется значением самого Сыма Цяня, его общественной ролью. Следует учесть, что Сыма Цянь был крупнейшим ученым — энциклопедистом своего времени, и с этим У-ди должен был считаться, не говоря уже о том, что во многих отношениях Сыма Цянь был, повидимому, незаменим.

Как бы там ни было, остается фактом, что Сыма Цянь был назначен, вероятно, в 98 году до нашей эры на должность чжун-шу-лина (правителя императорской канцелярии). Должность эта была значительной. Чжун-шу-лин осуществлял наблюдение за всеми докладами трону и императорскими указами. Как сообщает «История Первой Хань», Сыма Цянь пользовался большим уважением и авторитетом: «После того как Сыма Цянь подвергся наказанию, он стал чжун-шу-лином, пользовался уважением и благосклонностью, исполняя эту должность» ¹⁴.

Те, кто раньше, когда Сыма Цянь был в беде, забыли его, теперь заискивали перед ним. Письмо Жэнь Аня, довольно влиятельного человека, временно попавшего в опалу, свидетельствует о том, что к Сыма Цяню обращались за помощью, рассчитывая на его близость к императорскому дому. Однако, как это видно из ответа Сыма Цяня, он не пытался использовать свое положение, да и не верил тому, что он может добиться чего-либо от господствовавшей клики для правого дела, на общую пользу своей родине. А за неправое дело он не желал быть ходатаем. С горечью пишет он Жэнь Аню:

«Теперь хотя династии людей достойных не хватает, но разве это допустимо, чтоб жалкие остатки человека, испробовавшего нож и пилку, могли рекомендовать известных доблестных людей страны под небом?» ¹⁵

Из очень краткого сообщения, приведенного в цитированном выше письме, можно сделать заключение, что Сыма Цянь и в последние годы своей жизни, будучи чжун-шу-лином, сопровождал императора У-ди в его поездках по стране. [17]

«А я как раз с востока прибыл, сопровождая государя... К тому же скоро я последую с владыкой в Юн» ¹⁶.

Из этой цитаты напрашиваются два вывода: во-первых, поездки по стране были частыми, так как Сыма Цянь не успевал вернуться из одного путешествия, как его ожидало другое. Во-вторых, Сыма Цяню и в последние годы жизни приходилось разъезжать в разных направлениях.

К сожалению, мы не располагаем более подробными данными о последних годах жизни Сыма Цяня. Неизвестна также и дата его смерти Большинство китайских и европейских ученых утверждает, что Сыма Цянь умер в 86 году до нашей эры.

Сыма Цянь оставил после себя знаменитое произведение — «Исторические записки» («Шицзи»). Они стали известны не сразу после смерти автора.

Вероятно, Сыма Цянь, опасаясь за судьбу оставленного им литературного наследства, незадолго до смерти принял меры к сохранению его от У-ди. Намек на это имеется в письме к Жэнь Аню, в цитированной нами фразе, когда он говорит, что рукопись законченного труда он спрятал на «известной горе», а другой экземпляр рукописи оставил в столице.

Лишь позднее, в период царствования Сюань-ди (73-49 гг. до н. э.), благодаря внуку Сыма Цяня Ян Хуэю стало известно о существовании «Исторических записок».

Труд Сыма Цяня состоял из пяти разделов, — об этом он сам говорит в последней главе. В ней он указывает на то, что написал 12 глав «основных записей» (бэнь цзи), 10 глав хронологических таблиц (бяо); 8 глав трактатов, или описаний (шу), 30 глав «наследственные дома» (ши цзя) и 70 глав биографий, или жизнеописаний (ле чжуань) ¹⁷.

Всего в труде Сыма Цяня, как он указывает, 130 глав, 526 500 иероглифов ¹⁸.

К моменту обнаружения «Исторических записок» в них не хватало 10 глав, возможно частично потерянных, а частично уничтоженных. В современном тексте произведения Сыма Цяня, как было первоначально, — 130 глав, но часть из них — 10 или 8, то есть те, которые были утеряны, — представляют собою, повидимому, более позднюю вставку и не принадлежат Сыма Цяню.

«Исторические записки» охватывают огромный период истории Китая — от легендарных правителей, которых можно отнести к [18] первобытно-общинному строю, приблизительно к середине третьего тысячелетий, и почти до конца царствования У-ди (140-87 гг. до н. э.). Среди ученых, изучавших творчество Сыма Цяня, до сих пор существуют споры по вопросу о том, до какого времени доведен труд Сыма Цяня. Этот спор вызван тем, что «Исторические записки» подверглись интерполяциям со стороны позднейших авторов, причем не всегда возможно выявить все вставки, дополнения. С другой стороны, в заключительной главе Сыма Цяня имеется ряд противоречивых указаний, затрудняющих выяснение данного вопроса. В одном случае Сыма Цянь говорит, что он излагает события, начиная с легендарного правителя Яо (по китайской старой традиции, XXIV в. до н. э) и кончая тем временем, когда был пойман белый цилинь, сказочный единорог (122 г. до н. э.) ¹⁹.

В другом месте этой же главы Сыма Цянь указывает на то, что он изложил события, начиная с Хуан-ди (легендарный правитель, относимый древней традицией к XXVII в. до н. э.) и кончая годами Тай-чу (104-101 гг. до н. э.) ²⁰.

В настоящее время большинство ученых пришло к выводу, что Сыма Цяню принадлежит описание событий до начала первого века до нашей эры, а более поздний период, повидимому, освещен другими авторами, дополнившими «Исторические записки».

Следовательно, труд Сыма Цяня охватывает огромную эпоху, насчитывающую две тысячи лет. Первобытно-общинный строй, рабовладельческая эпоха и начало феодализма были объектами изучения Сыма Цяня.

Поистине, такого грандиозного исторического труда не было ни до Сыма Цяня, ни после его смерти. Сыма Цянь, как историк, внес много нового в историческую науку древнего Китая. Новым вкладом в историографию был его метод освещения событий, новым было и построение его произведения — деление на 5 разделов, систематизация богатейшего фактического материала. Наконец, новой по существу была оценка исторических событий, деятельности тех или иных исторических персонажей.

Строго говоря, до Сыма Цяня истории как науки в Китае не существовало, были заложены лишь начатки ее. В таких книгах, как «Шуцзин» («Книга исторических преданий»), «Чуньцю» («Весна и осень») и комментарий к ней «Цзочжуань» («Комментарии Цзо Цю-мина»), «Го юй» («Сказания о царствах»), «Чжаньго цэ» («Планы борющихся царств») и других, — не было строго продуманной, научной систематизации фактов. В большинстве своем эти книги [19] представляли своеобразные своды исторических материалов, преимущественно речей государственных деятелей, их различных проектов, планов ведения войны и других предложений, а также краткое изложение событий в хронологическом порядке. Некоторые из приведенных произведений могут быть названы краткими хрониками событий, летописями (например, «Чуньцю», «Цзочжуань»).

В отличие от них в «Исторических записках» Сыма Цяня в основу положен не хронологический принцип, а более сложный, комплексный, причем наибольшее внимание уделяется описанию жизни, подвигов и роли известных деятелей в истории, преобладает биографический подход, метод. Но он не единственный и совмещается с хронологическим и, можно сказать, с тематическими принципами освещения истории. Об этом свидетельствует деление на отделы или разделы, характер размещения материалов в «Исторических записках».

Выше перечислялись пять разделов труда Сыма Цяня. Рассмотрим их более подробно. Первый по порядку, но не по значению, — это «бэнь цзи» («основные записи»).

Этот термин не нов, он существовал и до Сыма Цяня. Но Сыма Цянь понимает его более широко. Хотя главы «Исторических записок», названные этим именем (бэнь цзи), посвящены жизнеописаниям императоров, в них освещается не столько личная жизнь правителей — она дается весьма кратко, — сколько показана политическая жизнь страны в целом при том или ином императоре.

События освещаются здесь в кратком, протокольном виде, в хронологическом порядке — год за годом, месяц за месяцем. По существу это летописи, политическая канва, общий фон исторических событий, рассматриваемых более подробно в других разделах. Сам Сыма Цянь следующим образом определяет цель написания «основных записей»:

«В деяниях царей найти подъем — начало, исследовать конец, увидеть-рассмотреть то процветание, то упадок» ²¹.

Итак, не жизнь царей интересовала историка, а исторический процесс, смена одних общественных явлений другими. В этом, пожалуй, главное, что отличает Сыма Цяня от его предшественников.

Если первый раздел (бэнь цзи) «Исторических записок» представляет собой образец соединения биографического и хронологического принципов освещения исторических событий, то раздел «ши цзя» («наследственные дома»), четвертый по счету в труде Сыма Цяня, отражает еще в большей степени «биографический метод» Сыма Цяня — через жизнеописание исторических личностей показать [20] исторические события в их развитии, взаимосвязи. В этом разделе даны как отдельные представители наследственной знати, игравшие значительную роль в истории, так и целые царства или княжества, история которых прослеживается иногда на протяжении нескольких столетий.

Исключение представляет помещенные здесь биографии Конфуция и вождя крестьянского восстания III века до нашей эры Чэнь Шэ, которые не имели никакого отношения к наследственной знати. Но они попали в этот раздел исключительно благодаря своему значению и той роли, которую они сыграли в общественной жизни древнего Китая. Об этом говорит Сыма Цянь в своем предисловии, отмечая, что Конфуций в тот момент, когда чжоуская монархия пришла в упадок и усилились наследственные князья, диктовавшие свою волю, составил свои каноны, которые были направлены на прекращение смут. Он оставил будущим поколениям 6 искусств, или 6 канонических книг, в которых рекомендуется стране образцовое управление и нормы поведения ²². Говоря о причинах, которые побудили его написать биографию Чэнь Шэ и включить ее в раздел «наследственные дома», Сыма Цянь указывает на то, что Чэнь Шэ проявил свою деятельность, когда династия Цинь потеряла руль управления, что восстание Чэнь Шэ и поднявшихся вслед за ним наследственных князей привело к падению династии Цинь и открыло новую эру в Поднебесной ²³. Конечно, это было смелым шагом со стороны Сыма Цяня: ставить рядом с наследственными князьями крестьянского повстанца. Разве это не было вызовом господствующему классу? Следует сказать, что по почину Сыма Цяня в дальнейшем во все династийные истории включались биографии руководителей повстанцев, благодаря чему мы имеем возможность изучать крестьянские движения в Китае в эпоху феодализма.

Последний раздел «Исторических записок» едва ли не самый интересный и значительный, — это «ле чжуань» (биографии или жизнеописания); по количеству глав он самый большой в труде Сыма Цяня (70 глав из 130). До Сыма Цяня ни в одном историческом произведении такого отдела не было, как не было и всей композиции, схемы расположения материала, введенной впервые Сыма Цянем. Но «ле чжуань» — это не только биографии знаменитых людей, исторических деятелей; в этом отделе «Шицзи» можно найти и описание племен и народов, с которыми Китай имел те или иные связи. Мы находим в этом разделе у Сыма Цяня данные о гуннах, о народах Кореи, о юго-западных, восточных и южных племенах, о народах Средней Азии (кангюйцах, усунях, даюэчжи и др.). [21] Биографии помещены в хронологическом порядке: сначала идут жизнеописания доциньских деятелей (до III в. до н. э.) — с первой по 26 главу, затем деятели циньского периода (всего 2 главы, 27 и 28), далее следуют персонажи, политическая деятельность которых развертывалась в период борьбы за создание централизованной империи Хань, и, наконец, биографии деятелей периода существования династии Первой Хань. В свою очередь последние распределены с хронологической последовательностью по годам царствования императоров упомянутой династии, включая У-ди. Однако не всегда этот хронологический принцип выдерживается до конца, в особенности начиная с 50-й главы биографий. Последние двадцать глав жизнеописаний группируются главным образом по тематическому принципу: приводятся описания племен и народностей, связанных с Китаем, затем биографии «послушных чиновников», конфуцианцев, «жестоких чиновников», «странствующих рыцарей», «льстецов и подхалимов», «скользких говорунов» (шутов и скоморохов), «торгующих и производящих» и проч. Кроме указанных групп, в «Исторических записках» Сыма Цяня вперемежку представлены, без обозначения их рода деятельности, биографии военачальников, теоретиков военного искусства, дипломатов, философов, поэтов и знаменитых медиков. Следовательно, Сыма Цянь впервые вводит в качестве объекта изучения и субъекта истории простых людей, в том числе и тех, кто выступал против господствовавшего класса феодалов, возглавляя народные восстания, или тех, кто в одиночку, с кинжалом в руке, покушался на жизнь царей. Но биографии для Сыма Цяня часто служили не самоцелью — не всегда он помещал их только для того, чтобы отразить облик героя, — они служили для более широких обобщений, чтобы через личность показать ход исторического развития, особенности того или иного периода истории, или даже с целью оттенить какое-нибудь частное, обособленное общественное явление. В этом отношении характерны групповые жизнеописания нескольких деятелей одной и той же общественной прослойки, например «жестоких чиновников» или «торгующих и производящих». Здесь для историка имел значение показ не личной жизни персонажей этих биографических глав, а типичного, общего явления: в одном случае жестокости, произвола, в другом — стяжательства, богатства, имущественного неравенства в обществе. Сыма Цянь, кратко резюмируя в последней главе своего труда содержание разделов, указывает на то, что в жизнеописания он включил тех, кто «честь поддерживал, неукротим в своих стремлениях не упускать благоприятного момента, заслугами своими прославлен в Поднебесной» ²⁴. [22]

При оценке личности Сыма Цянь не придавал значения происхождению, знатности. Для него решающую роль играли моральные качества, значимость и общественная полезность деятельности того или иного лица Он часто отдавал предпочтение перед царями людям мудрым — выходцам из простого народа.

Раздел «хронологические таблицы» (бяо) был также впервые введен в историческое сочинение Сыма Цянем. Он проделал значительную работу при составлении таких таблиц, ему пришлось проанализировать много исторических документов, критически пересмотреть их и устранить противоречия в хронологии, так часто встречающиеся в китайских источниках.

Весьма ценным, одним из первых по значению, является раздел шу (трактаты, или описания), занимающий третье место в «Исторических записках». Восемь глав этого раздела посвящены описанию этикета, музыки, законов, календаря, астрономии и астрологии, обрядов жертвоприношений, ирригации и экономическим вопросам. Последние две главы (об ирритации и об уравнении) показывают, что Сыма Цянь придавал немалое значение вопросам экономики в жизни общества и глубоко разбирался в процессах экономического развития.

Таково вкратце содержание «Исторических записок» и таков метод их автора, по праву названного «отцом китайской историографии».

Для Сыма Цяня, как историка и бытописателя, характерны объективность и правдивость, что делает особенно ценными его выводы «Исторические записки» не были официальной историей, хотя и писались придворным историографом и астрологом. В этом их особенность Сыма Цянь сумел избежать тенденциозности в оценке и освещении событий, свойственной как его предшественникам, так и жившим после него историкам феодальной эпохи, чьи произведения пронизаны конфуцианской идеологией и моралью. По своему мировоззрению Сыма Цянь отличался как от конфуцианцев, так и от представителей других основных философских течений того времени. Он, как и его отец, стоит особняком. Этим объясняется включение в «Исторические записки» трактата «О шести философских школах», в котором эти школы подвергаются критике. Но Сыма Цянь не отвергал целиком учение этих школ, в каждой из них он находил приемлемое и для себя.

В ту эпоху, когда жил великий историк, обострение классовых противоречий нашло свое отражение и в идеологической борьбе. Конфуцианство, как господствующая официальная идеология, стремилось расправиться со всеми другими школами, рассматривавшимися как еретические И хотя Сыча Цянь формально не принадлежал ни [23] к одной из борющихся друг с другом школ, его общественно-политические взгляды, с точки зрения господствующей конфуцианской идеологии, могли рассматриваться как еретические.

Тем более что Сыма Цянь в своем труде дал критику конфуцианства, заявив. «Конфуцианские каноны и комментарии (к шести канонам) исчисляются тысячами и десятками тысяч томов. За целый век не постигнешь до конца их учение, за целый год не изучишь их обряды! Поэтому я и сказал: «У конфуцианцев слишком обширная ученость, но недостаточное проникновение в сущность, в результате нужно много затратить труда, чтобы их понять, но успех будет небольшой» ²⁵.

Этим объясняются нападки на него со стороны более поздних историков-конфуцианцев, в частности Бань Бяо (3-54 г. н. э), отца составителя «Истории Первой Хань».

Бань Бяо, во-первых, предъявляет Сыма Цяню обвинение в том, что последний пренебрежительно относится к конфуцианству и с уважением к даосизму. Далее он приписывает Сыма Цяню такой смертный грех, с точки зрения конфуцианца, как пренебрежение конфуцианскими принципами гуманности, чести и долга ²⁶. Но, повидимому, самое главное зло Бань Бяо видит в том, что Сыма Цянь возвеличивает простой народ.

«..Говоря о странствующих рыцарях, он (Сыма Цянь. — Л. Д.) принижает тех, кто верен долгу и возвеличивает заслуги плебеев. В этом его (Сыма Цяня) большой порок, подрывающий Путь совершенствования человека (дао). Вот почему он подвергся тяжкому наказанию» ²⁷.

Как видим, конфуцианский ученый Бань Бяо осуждает Сыма Цяня за его еретизм, отступление от конфуцианских принципов, и в этом он видит причину гнусного наказания, совершенного над Сыма Цянем по приказу У-ди. Конечно, правящая клика класса феодалов ненавидела Сыма Цяня за его любовь к простому человеку, к народу. Несомненно, великий историк духовно был ближе к народным массам, чем к верхушке того класса, из которого он сам вышел. Ему были ближе интересы эксплуатируемых, обездоленных, чем интересы эксплуататоров, стяжателей, мздоимцев, утопавших в роскоши и разврате. Одна из характерных черт творчества Сыма Цяня — это его народность. Она проявляется и в том, что простой человек у Сыма Цяня пользуется уважением если он обладает высокими моральными качествами, и в том, что Сыма Цянь не осуждает повстанцев во главе с Чэнь Шэ, а также и в том, что он понимал [24] нужды народа. На каждом шагу Сыма Цянь выражает свое восхищение перед простым человеком, «одетым в холщовую одежду».

Говоря о приходе к власти первого ханьского императора Лю Бана (Гао-ди), выходца из крестьян, поднявшегося на гребне крестьянского восстания, Сыма Цянь подчеркивает, что «возвышение царского дела началось в деревне», то есть среди народа, что тот, кто «сделался героем в Поднебесной», сам выходец из простого народа, что разве можно утверждать: «коль нет земли, то и царем не будешь» ²⁹.

Конфуцианцы, конечно, не могли простить Сыма Цяню его панегирика странствующим рыцарям, выходцам из простого народа, что и вызвало гнев историка Бань Бяо. Сыма Цянь считал, что эти рыцари по своим высоким моральным качествам нисколько не уступают ни ученым, ни вельможам, но даже превосходят их.

Отмечая, что конфуцианцы и последователи Мо Ди поносят рыцарей, не пишут о них, Сыма Цянь выражает сожаление, что рыцари, выходцы из народа, остались в неизвестности ³⁰.

Не могли простить Сыма Цяню и его выступления в защиту шутов и скоморохов, в лице которых он видел великих сынов своего народа.

Сыма Цянь, конечно, не пренебрегал такими принципами, как гуманность, долг и честь, в чем его обвинил Бань Бяо. В любой главе «Исторических записок» мы можем встретиться с этими принципами, но у великого историка было иное понимание их, чем у конфуцианцев того времени, когда жил Сыма Цянь. Сыма Цянь сознавал, что морально-этические принципы не являются самодовлеющими категориями он понимал их обусловленность материальными условиями жизни. Это, как и многое другое, свидетельствует о наличии в мировоззрении Сыма Цяня элементов материализма. Он неоднократно приводит мысль Гуань-цзы, древнего китайского философа, о том, что люди познают честь и нравственный долг тогда, когда они обеспечены материальными средствами существования: «Когда житницы и кладовые полны, люди знают, что такое этика и честь. Когда народ сыт и обут, он понимает, что такое слава и позор. Этика («ли») рождается там, где есть все, рушится там, где нет ничего» ³¹.

Очевидно, что Сыма Цянь считал первичным бытие, а сознание — вторичным. И в этом он резко расходился с [25] идеалистами-конфуцианцами. Великий историк своим взором проникал и в существо морально-этических отношений, он понимал их классовый характер. Он не рассматривал их отвлеченно, как это делали конфуцианцы, не расценивал их как некую всеобщую, надклассовую норму поведения, якобы одинаковую для всех, а показывал их классовую изнанку. Это видно из следующих его обличающих слов:

«Кто украдет крючок, тот смертной казни будет предан, кто царство украдет — правителем (хоу) он станет; у правителя же в доме гуманность и честь пребывают» ³².

Для Сыма Цяня нравственно то, что полезно, он не боялся такого признания. Напротив, он подчеркивал это неоднократно, разоблачая лицемерные рассуждения конфуцианцев о «чистой», отвлеченной морали. При этом он ссылался на народную мудрость, приводя поговорку: «Есть поговорка у простых людей: «К чему мне знать гуманность и честь? Коль пользу я смогу из них извлечь, то это будет моя честь!» ³³

Сыма Цянь большое значение придавал материальным условиям существования людей, то есть экономическому базису общества. Не случайно поэтому в его труде впервые в древней китайской историографии, если не считать экономического трактата Гуань-цзы, имеются три специальные главы по экономике (об ирригации, уравнениях и о торгующих и производящих), и, кроме того, отрывочные экономические данные встречаются почти во всех остальных главах, в особенности в жизнеописаниях. Безусловно, внимание Сыма Цяня к экономическим вопросам свидетельствует о его материалистическом понимании истории.

Для Сыма Цяня характерно признание объективной закономерности экономического развития, исторического процесса без вмешательства божественной силы или неба. Больше того, Сыма Цянь считал что и люди не могут вмешиваться в объективно существующие законы общественного развития. Эта мысль выражена им наиболее ярко в предисловии к главе «О торгующих и производящих».

Рассказав о природных богатствах различных областей страны, могущих обеспечить потребности населения, Сыма Цянь указывает на существование общественного разделения труда, не терпящего вмешательства со стороны.

«От пахаря народ зависит в пище... ремесленник все вещи создает, ему купец распространяет их. Как может тут случиться, чтобы правительство вмешалось с поученьем, приказом или ограничением?» ³⁴ [26]

Говоря о том, что источником материальных благ (пищи и одежды) для народа является взаимодействие земледельца, ремесленника и купца, то есть общественное разделение труда, Сыма Цянь связывает с этим источником общественное богатство:

«Коль источник велик, то будет изобилие, а если ничтожен источник, то недостаток скажется. Сначала государство обогатить, а следом — богатыми сделать и семьи. Богатства и бедности путь не терпит вмешательства извне — нельзя у кого-нибудь отобрать, а кому-нибудь передать» ³⁵.

Сыма Цянь понимал, что общество не стоит на месте, что оно развивается, и с его развитием изменяются отношения между людьми, изменяются общественные законы. Он критикует Мо Ди за то, что тот призывал установить такие же порядки и законы, какие существовали при первобытно-общинном строе, во времена легендарных Яо и Шуня. Сыма Цянь по этому поводу замечает: «Однако в разные времена люди живут по-разному. Мир изменяется, а вместе с ним изменяется и жизнь» ³⁶.

В мировоззрении Сыма Цяня можно проследить элементы стихийной диалектики. Он часто высказывает мысль, что явления — в обществе или в природе, — развиваясь и достигая предела, перерастают в свою противоположность. В главе «Жизнеописание скользких говорунов» эту мысль он передает словами скомороха, который в беседе с князем поучает последнего: «Поэтому скажу: когда вино достигло предела, тогда разврат приходит, когда мирские удовольствия подходят к пределу, тогда наступает тоска. Все дела кончаются так...» ³⁷

Сыма Цянь часто приводит в своем труде термин «бянь», означающий изменение, превращение, причем под этим «бянь» он имеет в виду переход из одного качества в другое, взаимопричинные изменения. Так, при анализе экономического положения страны он показывает эти качественные изменения. Вначале Сыма Цянь дает характеристику первого периода господства династии Хань, когда страна только что вышла из войны и оказалась в тяжелом положении:

«...Мужчины, полные сил, находились на военной службе, старые и слабые занимались перевозкой зерна и провианта (для армии). Выполняемая работа была изнурительной, средства истощились. Сам сын неба не мог иметь экипажа, запряженного четверкой лошадей одной масти, а советники и генералы ездили в повозках, запряженных быками (как простолюдины). Простой же народ не имел (ничего, [27] что можно было бы) прятать или держать под кровом... Мешок риса стоил 10 000 цянь» ³⁸

Далее Сыма Цянь указывает на то, что был принят ряд мер, жизнь постепенно налаживалась, и ко времени У-ди положение резко изменилось. Нарисовав картину изобилия, Сыма Цянь тут же показывает, как назревает момент перехода в новое качество, к противоположному явлению.

«В то время нити (закона) ослабли, и народ богател. Излишество тех, кто обладал богатством, переходило через край. Сельские богачи — те, кто захватывал землю, — бесчинствовали в деревнях. Члены царской фамилии, имевшие землю гуны, сановники и военная знать соперничали в расточительности и роскоши. Они присваивали привилегии императора в отношении жилищ, экипажей и одежды, не зная никакой меры. И вот вещи доходят до своего расцвета (апогея) и наступает упадок. В этом, конечно, суть превращений (изменений)» ³⁹.

Мы видим, что Сыма Цянь рассматривал общественно-историческое развитие, как процесс постоянных изменений. Причем в этой главе, как и в главе о «скользких говорунах», он старается показать, что явление, достигнув своего предела, перерастает в противоположность, — расцвет сменяется упадком. Собственно, по Сыма Цяню, историческое развитие проходит своеобразными циклами, при этом каждый цикл состоит из периода процветания и сопровождающего его периода упадка. Эти взгляды роднят Сыма Цяня с другим материалистом древнего Китая — Ван Чуном (I в. н. э.), который писал: «В каждой эпохе есть (период) расцвета и (период) упадка, и когда упадок достигает своего предела и длится долго, порождаются пороки... Законы культуры в природы как для древности, так в для современности — общие. Есть природа, есть культура, есть упадок, есть расцвет; это гак не только в наше время, так же было и в древности» ⁴⁰.

Интересны рассуждения Сыма Цяня о деньгах и товарах, о причинной связи между ними. Рассказав о том, что в империи Хань широкие размеры приняла тайная выплавка монеты частными лицами, в результате чего рынок был наводнен деньгами и нарушено товарно-денежное обращение, Сыма Цянь отмечает: «Денег стало больше, и они обесценивались, товаров стало меньше, и они вздорожали» ⁴¹. [28]

В экономических главах «Исторических записок» мы находим много данных, свидетельствующих о глубоком понимании великим китайским историком экономических процессов и их влияния на общественную жизнь. Можно сказать, что он впервые в Китае с такой полнотой ввел в историческое исследование экономические материалы и сделал обобщения, и это дало толчок изучению базисных явлений китайскими историками более поздних времен: в дальнейшем в династийных историях, в основном построенных по схеме «Исторических записок» Сыма Цяня, вводился отдел, посвященный экономике, — «Шихочжи» («Описание товаров и продовольствия»). В этом отделе рассматривались вопросы: формы землевладения и землепользования, налоги и повинности, денежная система, ирригация, торговля и др.

Сыма Цянь в своем историческом произведении в ярких красках рисовал социальное неравенство, бедствия обезземеленных крестьян, их голод, тяжелые повинности, выматывавшие силы народа, и в то же время роскошь и излишества феодальной знати, богатство купцов, крупных солеваров и плавщиков металла. Он понимал, что где богатство, там и сила и власть, что деньги могут спасти и от тяжелых наказаний за преступления. Об этом свидетельствует его крылатая фраза: «Кто тысячью золотых обладает, тот на площади не умирает» ⁴².

Но Сыма Цянь был сыном своего века. И этим объясняется то, что дальше констатации классовых различий и социального неравенства он не пошел. Его принадлежность к господствующему классу феодалов, сравнительно низкий уровень развития производительных сил, техники и науки того времени, вся совокупность общественных условий Китая II-I веков до нашей эры не позволили великому историку полностью освободиться от влияния господствовавшей тогда идеологии. Этим и можно объяснить противоречивость мировоззрения Сыма Цяня, преобладание у него идеалистических взглядов. Не случайно поэтому его наивное объяснение причин появления богатства: «Кто ловкостью и сноровкой обладает, у того избыток, кто глуп и неповоротлив, тот терпит недостаток» ⁴³.

Признавая общественное развитие, смену одних явлений другими, Сыма Цянь в то же время заходит в тупик со своими циклами, у него получается какой-то замкнутый круг. Общество, по Сыма Цяню, закончив цикл, состоящий из процветания, а затем упадка, вновь возвращается к исходному положению. Это ошибочное, идеалистическое представление выражено им в следующих словах: «Путь (правления) трех царей (древности) подобен движению по кругу: конец и вновь — начало» ⁴⁴. [29]

Таких противоречий у Сыма Цяня много, и они свидетельствуют об ограниченности его материалистических представлений. Но Сыма Цянь, со всеми его недостатками, — явление незаурядное, он великий сын великого народа.

Сыма Цянь был не только историком, он одновременно и художник слова, блестящий стилист. Он считался «...также одним из родоначальников изящной повествовательной литературы, извлечения из которой всегда занимают весьма значительную часть любой китайской хрестоматии, а подражать ему и в стиле и в методе не перестают китайцы до сих пор» ⁴⁵.

Биографии, или жизнеописания, «Исторических записок» представляют собой подлинные шедевры литературного творчества. Это своеобразные исторические новеллы. Исторические события передаются здесь художественными средствами: по содержанию и по форме. Это рассказы, в которых реальные исторические факты принимают художественную оболочку. Сюда вошли народные предания, иногда приводятся большие литературные тексты, поэтические и эпические сказания. Стиль жизнеописаний — это ритмическая проза. Заключения — послесловия Сыма Цяня во всех разделах, а также предисловия к некоторым главам его большого труда представляют собой блестящие образцы литературного мастерства, и они помещаются во всех хрестоматиях. Речь Сыма Цяня в «жизнеописаниях», послесловиях и предисловиях насыщена художественными образами, иносказаниями, богата народными пословицами и поговорками, и в то же время она предельно лаконична, даже скупа, в ней нет лишних слов. Письма Сыма Цяня, в частности его письмо к Жэнь Аню, это вдохновенные поэмы, написанные кровью сердца. Вместе с тем — это блестящие образцы ритмической прозы.

Сыма Цянь оказал огромное влияние на развитие китайской историографии и китайской прозаической литературы. Об этом свидетельствуют прежде всего прямые подражания историческому методу Сыма Цяня со стороны тех историков кто занимался составлением династийных историй, вплоть до XX века. О влиянии и значении Сыма Цяня, как историка и мастера художественного слова, прозаика, свидетельствует огромное, беспрестанное внимание к его труду, проявлявшееся с первого века нашей эры и до последнего времени.

Неоднократные переиздания «Исторических записок» — в Китае насчитывается до шестидесяти их изданий, — включение во все литературные хрестоматии образцов творчества Сыма Цяня — одно из проявлений этого внимания. [30]

Большая комментаторская литература, многочисленные исследования, посвященные «Историческим запискам», жизни и творчеству Сыма Цяня, появлялись не только в Китае, но и в Японии. Следует сказать, что труд Сыма Цяна и последующие династийные истории оказали большое влияние на развитие японской историографии, да и прозаической литературы.

Сыма Цянь приобрел широкую известность и в научных востоковедных кругах России и Западной Европы.

Великий китайский историк — гордость своего народа, народа исполина, внесшего огромный вклад в мировую культуру.

Сыма Цянь по праву занимает почетное место среди виднейших и гениальнейших представителей не только китайской, но и мировой культуры.

Советские люди, с большой любовью и уважением относящиеся к достижениям мировой цивилизации, с неподдельным интересом ознакомятся с пережившим века и тысячелетии творчеством Сыма Цяня.

В данное издание включены переводы 17 глав раздела жизнеописаний. Все они, за исключением биографии Цюй Юаня, великого китайского поэта, на русском языке публикуются впервые.

Издаваемые жизнеописания охватывают жизнь и деятельность представителей различных общественных слоев древнего Китая. Здесь и известные государственные, политические деятели, такие, как Гуань Чжун (VII в. до н. э.), Люй Бу-вэй (III в. до и. э.), Ли Сы (III в. до и. э.); философы, внесшие большой вклад в развитие общественной мысли: Лао-цзы (VI-V вв. до н. э.), Хань Фэй-цзы (III в. до н. э.); знаменитые дипломаты (Чжан И, Су Цинь III в, до н. э.); прославленные полководцы древности: Сунь-цзы, У Ци, У Цзы-сюй и многие другие; поэты: Цюй Юань, Сыма Сян-жу, Цзя И и так называемые «террористы-мстители», в одиночку боровшиеся с деспотами.

Л. ДУМАН

Комментарии

1. «Исторические записки», гл. 30, 1934, т. I, стр. 119.

2. «Исторические записки», гл. 47, 1934, т. I, стр. 163.

3. «Исторические записки», гл. 88, 1934, т. I, стр. 217.

4. Там же, гл. 130, 1934, т. I, стр. 279

5. Цянь Вэй-чан, Научные изобретения в истории кашей страны, Пекин, 1953, изд-во «Чжунгоциннянь», стр. 34.

6. «Исторические записки», гл. 1, 1934, т. I, стр. 7.

7. Там же.

8. Из письма к Жэнь Аню, «История Первой Хань», гл. 62, 1934, т. I, стр. 513.

9. Так назывался застенок, где пытали преступников и оскопляли тех, кто был присужден к этой мере наказания.

10. «Исторические записки», гл. 130, 1934, т. I, стр. 281.

11. «История Первой Хань», гл. 82, 1934, т. I, стр. 513.

12. Об этом Сыма Цянь говорит также в предисловии к «Историческим запискам». Французский синолог Шаванн, переведший часть труда Сыма Цяня, считает, что под «известной горой» надо понимать дворцовые архивы, так как это выражение является, по-видимому, намеком на фразу из одной древней книги («Му тянь цзычжуань»), где говорится о том, что на горе Цзюнь-юй-дянь находится одно место, которое древние цари называли своим архивом.

13. «История Первой Хань», гл. 62, 1934, т. I, стр. 513.

14. «История Первой Хань», гл. 62, 1934, т. I, стр. 512.

15. Там же, стр. 513.

16. «История Первой Хань», гл. 62, 1934, т. I, стр. 512.

17. «Исторические записки», гл. 130, 1934, т. I, стр 280

18. Там же.

19. «Исторические записки», гл. 130, 1934, т. I, стр. 278.

20. Там же, стр. 281.

21. «Исторические записки», гл. 130, 1934, т. I, стр. 281.

22. «Исторические записки», гл. 130, 1934, т. I, стр. 280.

23. Там же.

24. «Исторические записки», гл. 130, 1934, т. I, стр 281.

26. «Исторические записки», гл 130, 1934, т I, стр 279

27. «История Поздней Хань», гл 70, ч. 1, 1934, т I, стр 783.

28. Там же.

29. «Исторические записки», предисловие к «Помесячной таблице событий в период Цинь-Чу», гл. 16, 1934, т. I, стр. 64.

30. Там же. гл. 124, стр. 269.

31. Там же. гл. 129, 19.34, т. I, стр. 276; см. также гл. 62, стр. 180.

32. «Исторические записки», гл. 124, 1934, т. I, стр, 269.

33. Там же.

34. Там же, гл. 129, 1934, т. I, стр. 276.

35. «Исторические записки», гл. 129, 1934, т. I, стр. 276.

36. Там же, гл. 130, 1934, т. I, стр. 279.

37. Там же, гл. 126, 1934, т. I, стр. 270.

38. «Исторические записки», гл. 30, 1934, т. I, стр. 119. 2

39. Там же.

40. Ван Чун, Критические рассуждения (Лунь хэн), гл. XVIII, 3. Цитировано по книге А. А. Петров, Ван Чун. Древнекитайский материалист и просветитель. Изд. Акад. наук СССР, 1954, стр. 93.

41. «Исторические записки», гл. 30, 1934, т. I, стр. 119

42. «Исторические записки», гл. 129, 1934, т. I, стр 276.

43. Там же.

44. Там же, гл. 8, 1934, т. I, стр. 37.

45. В. М. Алексеев, Китай. Китайская литература. Сб. статей под редакцией акад. В. М. Алексеева, Л. И. Думана и А. А. Петрова. Изд. Акад. наук СССР, М.-Л. 1940, стр. 287.