Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЖАН ШАРДЕН

ПУТЕШЕСТВИЕ КАВАЛЕРА ШАРДЕНА ПО ЗАКАВКАЗЬЮ

В 1672-1673 гг.

VOYAGES DE MONSIEUR LE CHEVALIER CHARDIN EN PERSE ET AUTRES LIEUX DE L' ORIENT

Глава X.

О священных реликвиях.

У народа этого имеется много реликвий, доставшихся ему, во-первых, в те времена, когда вера христианская процветала в нем, а князья вступали в союзы с константинопольскими императорами, которые дарили им много реликвий; во-вторых, от некоторых духовных лиц из названного города, делавших мингрельцам такие же подарки, дабы поддержать их благочестие, и, в-третьих, от тех же лиц, которые после взятия Константинополя турками бежали от магометанского владычества в Мингрелию и рассеялись по окрестным странам. Рассказывают, что в то время пришел в Колхиду один архиепископ, принесший с собою частицу животворящего креста, величиною в ладонь (несколько более восьми дюймов французского фута), и хитон, принадлежавший, будто бы, Богородице. Наши монахи видели его. Полотно, из которого он [61] сшит, желтовато и усеяно цветами, вышитыми иглою. В длину он имеет восемь римских ладоней и четыре в ширину; рукава короткие, длиной в ладонь, воротник узкий. Я тоже видел его в Кописской церкви, где он хранится и где я видел тоже высохшую руку, в золотом ковчеге, украшенном драгоценностями, которую считают принадлежавшею св. Марину, а также руку св. Кирика и еще несколько мощей, обделанных в золото или серебро. Одежда, о которой я говорил, хранится в ящичке из черного дерева с серебряными украшениями в виде цветов, в котором находится, кроме того, небольшая коробка с несколькими волосами из бороды Спасителя и веревкою, которою Его бичевали. Ящик этот запечатан княжеской печатью. Когда нам показывали эти святыни, их выложили на ковер, и мы брали их в руки с уважением и благоговением; мингрельцы же обращаются с ними небрежно, более ценя золото и серебро ковчегов, нежели самые мощи, потому что последних много у них. Что касается богослужебных книг, то таковых у них по несколько, большого формата, написанных крупными буквами по-грузински; каждый епископ раз в жизни переписывает свою книгу, для возобновления ее. Клавдий Рота, якобинский монах, в легенде своей об успении Божий Матери говорит, что, по словам великого Дамаскина и св. Германа, архиепископа константинопольского, императрица Пульхерия построила, в царствование императора Максимина, церковь во имя Богородицы, в улице, называемой Бальтемскою; пригласив туда Ювеналия, архиепископа иерусалимского, и других епископов палестинских, находившихся в Константинополе по случаю Халкидонского собора, император обратился к ним с такой речью: ”мы узнали, что тело Пресвятой Девы погребено в поле Гевсиманском. Мы желаем хранить это священное тело в нашей столице, а для сего да будет оно перенесено сюда со всею возможною торжественностью”. На это Ювеналий ответил: ”в священном писании сказано, что тело Ее вознесено во славе, а в гробнице лежат только одежды и покров, коими тело Ее было облечено”. Епископ этот прислал в Константинополь указанные священные реликвии, и они были отданы на хранение в церковь, о которой мы только что рассказывали.

Говорят, что в Бедиелийской церкви есть также частица Честного креста, волосы из бороды Иисуса Христа, веревки, которыми его связали и бичевали, и пелены, коими Богородица пеленала его в детстве. Непристойное обращение мингрельцев [62] с этими реликвиями, к которым они не питают ни уважения, ни страха, приводит в ужас. Боятся они только икон своих; но и с них украли бы драгоценности, если бы к тому представилась возможность.

Глава XI.

О священнических облачениях.

Св. Иероним, в книге 4 о пророчестве Иезекииля, говорит, что церковью предписано два рода, одежд для ее служителей: одни, употребляемые обыкновенно, а другие — при исполнении обязанностей служения. Мингрельские священники не носят ни одежд первого рода, будучи одеты почти так же, как и миряне, ни второго, потому что при богослужении одеваются как и всегда; это происходит, от их бедности и нищеты, не позволяющей им иметь иных церковных облачений, кроме накинутой на плечи изодранной тряпки. Облачение их епископов богаче, как-то: хитон, называемый ими кварти, сделанный не из холста, а из шерсти; епитрахиль, носящая название олари, которая, однако, не перекрещивается спереди; два нарукавника, именуемые санктави; ризы — питтаны и басмаки. Облачения эти греческого образца, шелковые, шитые золотом, носятся епископами, священниками и монахами. Но что касается пап, т. е. приходских священников, то их крайняя бедность заставляет их ограничиваться употреблением каких-нибудь рваных лохмотьев, вместо священнических облачений. Многие служат обедню, накинув поверх платья простую полотняную рубашку. Во время служения они никогда не бывают с босыми ногами, следуя наставлению апостольскому: посл. к Ефес., гл. 6, ст. 15: ”и обув ноги в готовность благовествовать мир”, которое исполняют ненарушимо, для каковой цели держать в церкви свои чиаполо, или обыкновенные сандалии, или же какую-нибудь старую обувь; при неимении же таковой, кладут пред престолом доску, на которую и становятся во время служения. Согласно греческому обряду, у них имеются потир, называемый бардзими, лжица — лагари, дискос — пешхуми, звездица — камара, воздухи — дапарна, напрестольная пелена — беркели, служебник — сабарехи; но и чаша и лжица, и дискос, которым надлежало бы быть серебряными, медными или хотя бы оловянными, часто бывают у жалких, бедных пап деревянные, грязные и зловонные. Если же папа [63] находится в доме у какого-нибудь мирянина, которому захочется отслужить обедню, то он служит ее тут же в марани или погребе, так как знает ее наизусть. Таким образом ему нет надобности в служебнике. Он берет кубок из числа тех, что служат обыкновенно для питья, взамен потира и засаленное блюдо вместо дискоса. На скорую руку печется в золе небольшой хлебец, заменяющий просфору, в вине же недостатка не бывает, так как дело происходит в погребе. Престолом служит какая-нибудь грязная и пыльная доска, на которой папа и служит обедню, достав предварительно у кого-либо из домашних рубашку или нечто подобное, что и надевает на спину, вместо ризы. О пеленах и плате для отирания потира он не заботится, ибо его собственные руки служат ему платом. Когда подходит время чтения Евангелия, он вынимает из кармана небольшую книгу, писаную по-грузински, которая заключает в себе род требника; у большинства эта книга изорвана, с перепутанными листами, часто с совсем стертыми буквами, иногда без большей половины листов. Но священник, не смущаясь, служит обедню по такой книге и перелистывает страницы ее, в то же время, читая молитву, которую ищет, так как знает всю обедню наизусть. Точно также не смущается он отсутствием на престоле антиминса и пелены. Все это относится, однако, только до приходских священников, так как в церквах у епископов, аббатов и монахов все предметы, необходимые для служения обедни, содержатся в отличном порядке, так же как и в княжеских церквах.

Глава XII.

Об обедне.

Обедня служится на письменном грузинском языке, который духовенство столь же мало понимает, как наши крестьяне латинский язык. Дома священников расположены всегда далеко от церквей, потому что последние строятся в местах уединенных. Священник служит обедню, когда кто-нибудь попросить, за плату, состоящую из трех или четырех сажен веревки, козьей или овечьей шкуры, или же обеда, или чего-либо иного. Во всякую погоду, под дождем и ветром, он отправляется в церковь, взяв с собою облачения в [64] кожаном мешке, вино в глиняном сосуде или небольшой тыкве, испеченный на углях хлебец, с выдавленными на нем грузинскими буквами, и свечу. Эти предметы доставляет лицо, заказавшее обедню.

Взяв все это, священник направляется к церкви. Приблизившись к ней, он начинает произносить молитвы. Подойдя к двери, он кладет свою ношу на землю, ударяет в священную доску и звонит в колокол. Делается это не для того, чтобы созвать народ, ибо мингрельцы ходят в церковь только по торжественным дням. После этого священник входит в церковь, зажигает свечу принесенным с собою огнем, не переставая в то же время вслух читать молитвы. Он надевает свои жалкие облачения, а именно: ризу, которую кладет себе на плечи, как у нас надевают ее при посвящении в священнический сан, если таковая имеется; в противном случае, обходится и без нее. Затем, он облачает престол, покрывая его какой-либо тканью, служащей пеленою; около Евангелия ставит тазик или доску, заменяющую дискос; около посланий апостольских — кубок взамен чаши, а посредине — хлеб, который назначается для освящения, именуемый себисквери, и все время не перестает читать молитвы. Затем, он наливает в чашу значительное количество вина. В левую руку он берет хлеб, в правую небольшой нож, которым и отрезает в месте, где наложена печать, потребное количество, которое кладет на дискос. После этого берет звездицу, называемую камара, состоящую из двух полукружий, и ставит ее над хлебом, положенным в дискос; излишек хлеба отлагает в сторону. Затем покрывает дискос куском белого полотна, а другим куском — чашу с вином. После того, он отходит несколько ближе к престолу и читает ”отче наш”, потом послания и вслед же евангелие, а затем со служебником в руке идет на средину церкви, где поет ”верую” и читает несколько молитв о святых дарах. Вернувшись, затем, в алтарь, он снимает с дискоса покрывавшее его полотно и кладет его себе на голову, берет дискос в левую руку и поднимает его ко лбу, а в правую берет потир, который держит против груди, медленно выходит к народу, на середину церкви, и обходит ее кругом с песнопением. Народ, если таковой присутствует, при приближении священника бросается на землю, совершая поклоны, а после его прохождения, призывает имя Божье, выказывая величайшее благочестие, идет вслед за дарами, сопровождая их с [65] зажженными свечами в руках. По окончании этой процессии, священник переходит к престолу, ставит на него сначала чашу, а затем дискос, берет в руки полотно, лежавшее на голове его, и держит его перед дарами, читая молитвы. Затем, громким голосом нараспев, произносит слова освящения сначала хлеба, а потом вина, берет звездицу и проводит ею крестообразно сначала над дискосом, а затем над потиром и над дарами, после чего берет правой рукою освященный хлеб и поднимает его над головою, читая молитвы, по окончании которых трижды совершает этим хлебом крестное знамение, кладет его себе в рот и ест. Потом пьет вино, держа чашу обеими руками, и если крошки хлеба остались на дискосе, собирает их рукою и кладет в рот; съедая, таким образом, хлеб и с чашей в руках, он обращается к народу и говорит ему: ”шишит”, что значит трепетание. Затем он расставляет все по местам, тушит свечу, если она не догорела, потому что иногда ее хватает только на половину обедни, разоблачается, складывает свои облачения в кожаный мешок и возвращается домой.

Такое совершение литургии, в сущности, вполне согласуется с обрядами, установленными святыми Василием, Григорием Надианским и другими святыми и одобренными папой: но совершается оно невежественными мингрельцами, без благочестия и благоговения; людьми, которые, Бог знает, крещены ли и рукоположены ли надлежащим образом, ибо епископы, не пекущиеся о своих епархиях, сами весьма невежественны и нерадивы. Они служат обедню, когда получают за это что-нибудь; если же им ничего не заплатят, они вовсе не служат. Во время великого поста служат только два раза в неделю, в субботу к воскресенье, ибо в эти дни католикос, епископы и монахи постятся, принимая пищу раз в день, после вечерни. Если же они служили бы и в остальные пять дней, то тем самым нарушили бы пост, который, по их убеждению, заключается в том, чтобы не есть более одного раза в сутки, по вечерам, и чтобы до того времени ничего не подносить ко рту. Заметьте, что если священник, отправившись в церковь служить обедню, найдет двери запертыми, то он служит снаружи, прикрепив к дверям свечу. Несколько священников, пожелавших одновременно отслужить обедню в одной и той же церкви, служат не каждый отдельно, так как это у них не в обычае, но все вместе, и [66] совершают это без уважения к службе, перемешивая молитвы с разными посторонними разговорами.

Глава XIII.

О крещении.

Как только родится ребенок, папа, или священник, совершает над челом его крестное знамение, а через восемь дней помазует его священным елеем, называемым миром. Крестят его спустя долгое время, когда ребенку уже около двух лет; происходит это следующим образом. Священник идет в марани, т. е. погреб, заменяющий в этом случае церковь, и садится на скамью, а на другую, стоящую против него, сажает крестного отца с младенцем. Около священника стоит блюдо с ореховым маслом и кадка или чан, или же иная деревянная посуда, служащая купелью. Он спрашивает имя, затем зажигает небольшую свечку и начинает читать, что длится довольно долго; перед окончанием чтения снимает свою скуфью, после чего читает еще немного, потом оборачивается, все читая, и, почитав еще некоторое время, просит принести воду; а так как часто случается, что в это время вода еще не нагрета, то ему приходится ожидать. Воду выливают в кадку, и священник берет ореховое масло и льет его туда же с молитвами и песнопением. Тем временем, крестный отец, раздев ребенка, сажает его в кадку совсем нагого и моет руками все тело его, причем священник вовсе не прикасается к нему и не произносит ни слова; по окончании омовения, он берет рог с миром, или священным маслом, которое столь густо, что похоже на засохшую мазь, отрезает щепкой небольшой кусок и передает его крестному отцу, который и помазует ребенку сначала лоб, затем нос, глаза, уши, грудь, пупок, колени, лодыжки, пятки, подколенки, задние части, поясницу, локти, плечи и темя; священник в это время и рта не раскрывает. Потом крестный отец сажает обратно ребенка в кадку, берет немного освященного хлеба и дает ему с вином, и если тот пьет и ест, то говорят, что это добрый знак и что он будет силен и отважен; после чего передает его на руки матери, произнося трижды: ”вы дали мне его жидом, а я возвращаю вам его христианином”. Затем ребенка убаюкивают и дают ему немного поспать, а потом обмывают [67] свежей водой, что делает не крестный отец, а другое лицо, которое тоже считается вступающим с матерью ребенка в родство, но не столь близкое, как крестный отец; ибо следует заметить, что крестный отец ребенка считается с матерью его в той же степени родства, как брат и сестра, так что он во всякий час и во всякое время может входить к ней, как в собственный дом. Должно заметить, что священники совершают таинство крещения без церковных облачений, о чем они вовсе не заботятся; они никогда и не крестили бы, если бы при этом не представлялось случая попировать, так как весь этот священный обряд состоит главным образом из торжественного пиршества, продолжающегося целый день; поэтому те, которые не имеют средств пожертвовать по крайней мере свинью, вовсе не крестят детей своих. Оттого часто случается, что дети этих несчастных умирают некрещеными.

Богатые, наоборот, не довольствуются несколькими свиньями, но, чтобы придать пиру более пышности, режут быков и других животных, приглашая всех своих родных и друзей на празднество, которое продолжается всю ночь, пока большинство не перепьется. По-видимому, мингрельцы приняли греческий обряд крещения, при котором за раз совершается три таинства, а именно: крещение, миропомазание и причащение. Ибо, обмывая дитя, они совершают крещение; помазывая его елеем, — миропомазание, а давая хлеб и вино, — причащение. Но я думаю, что давать таким образом ребенку хлеб и вино, составляет скорее подражание евреям, которые давали детям вино и молоко, со словами: ”emite oinum et bac”, как говорит св. Иероним в главе 55. В прежние времена мингрельцы, действительно, придерживались греческих обрядов, но впоследствии во многом исказили их. Некоторые священники, из числа наиболее ученых, рассказывали мне, что дитя погружают иногда, для большей торжественности, не в воду, а в вино. Если бы они не были слишком невежественны, их могли бы назвать лютеранами, потому что однажды Лютер, когда его спросили о веществе, необходимом для крещения, ответил, что погружать можно во всякую жидкость, как-то: в молоко и вино; об этом сообщает Беллярмин в кн. ”О святом крещении”, гл. 2. Как-то раз пригласили священника, чтобы окрестить больное дитя. Священник этот, видя, что ребенок умирает, наотрез отказался крестить его, говоря, что не желает напрасно тратить священный елей, как будто крещение [68] заключается в помазании елеем. Когда ребенок, не будучи окрещен, умер, пришел другой папа, друг дома, чтобы посетить семью в ее несчастии и утешить в понесенной утрате. Отец ребенка сказал ему со слезами на глазах, что его более всего огорчает в смерти сына то, что дитя скончалось некрещеным, потому что приглашенный для крещения священник отказался окрестить его из опасения потратить напрасно священный елей. Тогда священник перебил его речь словами: ”разве вы не знали, что тот папа скуп? Не плачьте, утешьтесь, я его окрещу: немного елея ничего не стоит”. Сказав это, он достал из-под одежды рожек, взял немного елея и помазал мертвое дитя, как это делается при крещении. Такова-то глупость и бессмыслие этих священников! Предоставляю судить читателям, надлежащим ли образом окрещены эти дети. Поэтому наши отцы-миссионеры не упускают случаев крестить sub coniditione всех детей, которых встречают, как будто давая им лекарство или лаская их.

Они дают детям своим имена по поводу какого-нибудь случайного события, в подражание евреям, как мы видим на примере Веньямина, названного сыном болезни, вследствие страданий, перенесенных матерью его Рахилью при рождении его (кн. Бытия, гл. 35, ст. 18). Также и мингрельцы называют ребенка Обжека, т. е. пятница, если он родился в этот день; Гвианиса, т. е. поздно пришедший, если он родится вечером; Превалиса, т. е. февраль, если время его рождения приходится на этот месяц и т. п. Очень немногие носят имена святых, потому что, говорят они, не позволено простому человеку давать имя святого, чтобы он не обесчестил его, подобно тому, как это случилось с бессердечным воином, называвшимся Александром. Этот царь, читаем мы в жизнеописании его, составленном Плутархом, сказал ему в гневе: ”или веди себя, как Александр, или перемени имя”. Итак, мингрельцы, не носящие имен христианских святых, как бы говорят: ”поступки наши — не поступки христиан, и, дабы не навлечь на себя упреков, мы не будем носить их имен”. Св. Августин, в гл. 70, о св. Иоанне говорит: ”имя христианина непорочно и честно”; народы же эти чрезвычайно далеки от обоих сих совершенств. Следует еще заметить, что какого бы возврата они не достигли, их продолжают называть сыном такого-то, как в писании: ”puer centum annorum”.

Формула крещений, на их языке, такова: ”нателис-игебтс [69] сакалитос мамисата амин. Дацицата амин. Дацулица цминда сата амин”.

Эту формулу крещения знают очень немногие священники. Она известна нескольким берам. Всего более удивительно то, что часто люди крестятся вторично.

Мы ничего не говорим здесь о св. мире, ибо мингрельцы об нем не слыхали, кроме того, что, согласно греческому обряду, помазание совершает не священник, а крестный отец, как мы заметили выше, при описании крещения.

Глава XIV.

О причащении.

Таинство евхаристии совершается у них не обязательно, как у греков, на квасном хлебе, а как придется. Они приготовляют круглый хлебец, весящий несколько более одной унции и составленный из муки, воды, пшена и вина, на который налагают нижеследующую печать

Хлеб с такой печатью называется до освящения себисквери, а после освящения нацероба сацеребели. Предсмертное причастие, даваемое больным, называется нацили; священники сохраняют его в небольшой сумочке из холста или иной ткани, которую всегда носят на поясе, о чем мы расскажем ниже.

Arcadius, в сочинении о согласии церквей, кн. 3, говорит, что, вероятно, во времена апостолов освящался иногда квасной, [70] иногда пресный хлеб. Латиняне следуют примеру Иисуса Христа, который освятил опресноки; мингрельцы же освящают и квасной, и пресный хлеб, безразлично. Составные части их просфор — мука, соль, вино и вода — иудейские, ибо Бог заповедал в древние времена солить всякую жертву: Левит, гл. 2. ст. 13: ”всякое приношение твое хлебное соли солью”. У священников этих не в обычае прибавлять в чащу с вином воды. Впрочем, я встречал и таких, которые прибавляли воду; и когда я спросил как-то одного священника, отчего они не вливают в чашу воды, он отвечал мне, что иногда он разбавляет водой вино, когда оно слишком крепко, но что достаточно хлопот с переноской вина, огня, свечи и мешка с облачениями, чтобы заботиться еще о доставке воды. Затем я спросил его, чтобы он сделал, если бы вино обратилось в уксус? Он отвечал, что освятил бы его, но не сделал бы того же с водой, ибо это уже не вино. Эти священники, в подражание грекам, которые вслед за освящением даров и непосредственно перед причащением имеют обыкновение вливать в чашу немного ”теплоты”, в воспоминание о теплой крови и воде, вышедших из ребра умершего Иисуса Христа, — священники эти, говорю я, нагревают на свече железную ложку, затем вливают туда немного воды, которую вливают согретой таким образом в чашу и после того причащаются. Они не знают, для чего проделывают все это; по их словам, таков обычай, но все же не все и не постоянно делают это.

Я много раз старался узнать у разного рода духовных лиц, какова формула причащения, но только один из них, несколько менее невежественный, сумел ответить мне! Он сказал мне, что при освящении тела, именуемого маркверит, произносится следующее: ”мигет чамет ессе арис хорци чеми квеитуис шате хили миса тевебелат цодоат”; при освящении крови, магваинт: ”сута млеганква веста ессе арис сизели чемит квеитуис шапте хити цодоат”. Затем я спросил его, совершена ли литургия, если священник забудет слова, произносимые при освящении даров? Он отвечал: ”отчего же нет? но священник, забывающий слова, совершает великий грех”. В сущности, они не понимают, в чем дело, и служат по привычке и из-за выгод; отсюда следует вопрос, имеют ли совершаемые ими таинства силу или нет? — предоставляю решение ученым. Что же касается нацили, или предсмертного причастия для больных, [71] то мингрельцы поступают в этом отношении, как греки, освящая его раз в год, в великий четверг, в воспоминание о тайной вечери Спасителя. Но в то время, как греки сохраняют дары в золотой и серебряной дароносице, или в ином пристойном сосуде, как обе этом говорят Бароний и Arcudius, в соч. о согласии церквей, кн. 3, о святой евхаристии, колхидские священники держат их в холстяном и кожаном мешке, обыкновенно засаленном и грязном, который они носят на поясе, куда бы ни шли и чтобы ни делали, даже в таких местах, где с ними обходятся без должного почтения и уважения, как будто дары просто кусок мяса. А так как они часто бывают пьяны, то и валяются в таких случаях на земле с мешком на поясе, не обращая на него никакого внимания. Когда раздеваются и ложатся спать, то мешок кладут вместе с платьем в изголовье или в иное место. Если больной потребует причастия, они несут дары к нему сами или же, не желая обременять себя, отправляют их с тем, кто был к ним прислан, будь то мужчина, женщина или дитя. А так как это нацили, т. е. дары, бывают иногда несколько твердо, потому что давно приготовлено, его, чтобы больной мог его проглотить, берут руками, комкают и обращают в мелкие кусочки, которые кладут на блюдо или камень, не заботясь о крошках, падающих и пристающих к рукам; затем нацили кладут в небольшое количество вина и дают больному выпить, обращаясь к иконе с молитвою и прося не убивать его. Когда эти люди пьют размолоченные указанным способом дары, обыкновенно большая часть остается на их длинной и густой бороде; но это их нисколько не удручает: они вытираются рукой, или же рукавом рубашки, или чем-либо иным.

Напутствуются лишь немногие, ибо считается дурным предзнаменованием иметь дары в доме больного. Поэтому, вместо того, чтобы давать больному, их кладут в бутылку или небольшую тыкву с вином, которую ставят в угол, и наблюдают, что с ними сделается, по чему и судят об исходе болезни. Если нацили опустится на дно бутылки, то это дурное предзнаменование и больной умрет, если же оно плавает на поверхности, то это знаменует обратное. Нацили приготовляется из муки, вина и соли. Воды в него не прибавляют, как в просфоры, ибо, говорят они, если бы в нем была вода, то оно не сохранилось бы целый год. Вопрос же о том, пригодно ли это вещество для освящения и есть ли оно [72] истинный хлеб, предоставляю решению ученых. В конце года священники, у которых есть остатки нацили, относят их на престол; там они лежат и поедаются мышами. Так-то принимается святое причастие и таково их благоговение, с коим они причащаются; отсюда легко заключить о том, какова их вера и как они веруют в действительность святых тайн.

Глава XV.

О покаянии.

Народы эти признают таинство покаяния, именуемое у них гандоба. Грехи они называют цоджиа, раскаяние — цодуа, сокрушение сердца - синанули. Все это им известно. Но все же ни миряне, ни духовные лица никогда не исповедуются, даже при самой кончине, а если кто-нибудь, вздумает исповедаться, ему необходимо иметь достаточно средств для уплаты духовнику. Случилось однажды, что некий господин по имени Патацолукия, исповедавшись у католикоса, дал ему пятьдесят экю, когда же пожелал вторично исповедаться, то католикос не принял его, говоря, что ему слишком мало было дано прошлый раз. О другом дворянине рассказывают, что он подарил епископу за исповедь лошадь и еще несколько вещей. Епископ этот, возвращаясь с подарками домой, встретил сына того дворянину и поблагодарил его за то, что отец его так много подарил. — ”Как, воскликнул сын, мой отец так много нагрешил и так мало дал своему духовнику? Мне стыдно за него, но я поправлю его ошибку и обещаю вам прислать еще, много разных вещей”. Дело в том, что он верил, что у кого много грехов, тот должен делать духовнику более значительные подарки. Итак, в этой стране исповедываются очень немногие, я бы сказал, — почти никто. А если кто-нибудь и исповедывается, то исповедь его скорее кощунство, нежели истинное покаяние. Ибо он кается лишь в том, в чем ему вздумается, покаяться, а большую часть грехов скрывает. Отсюда происходит то, что когда они совершают дурной поступок, который и сами считают за большой грех, они скрывают, но в то же время искупают его, следуя общераспространенному среди них убеждению, что совершивший великий грех должен для искупления его сделать [73] доброе дело. Добрым делом почитается приношение иконе жертвы или дара, состоящего из шелковых тканей или денег, чем, по их верованию, с них и снимается грех, помимо иного покаяния. Заблуждение это идет от греков. Тоже делают и епископы, и все духовенство на востоке. Происходит это оттого, что так как по древним канонам священнослужители, живущие в прелюбодействе, отрешаются навсегда от сана, они никогда не исповедываются, из страха открыть друг другу свои грехи или навлечь на себя подозрения, а затем лишиться доходов. Они были бы правы в своем страхе перед последствиями исповеди, если бы в указанных канонах шла речь о внутреннем приговоре совести, но в них говорится только о внешнем судилище.

И вот эти достопочтенные духовные лица, вместо исповеди отправляются к реке для омовений перед слушанием обедни и хотят этим способом выполнить требование исповеди. Точно также, перед тем как совершить жертвоприношение, именуемое sanctos, где участвует несколько священников, они все вместе ходят мыться в реке и в течение недели видят своих жен, полагая тщеславно, что это тоже, что исповедь. Есть у них еще причина не исповедываться, а именно то обстоятельство, что как епископы, так и священники не хранят тайну исповеди, но всем и каждому рассказывают о том, что говорилось на исповеди, беседуя об этом часто даже в присутствии кающегося.

Впрочем, мингрельцы убеждены, что надо только иметь духовника, или монцгвари, как они его называют, а исповедываться не стоит вовсе; поэтому у каждого из них есть духовник. Они приходят к какому-нибудь священнослужителю — епископу, монаху или священнику безразлично, — известному за доброго христианина, добродетельного и ученого, приносят ему какой-либо подарок, смотря по средствам, и просят быть их духовником. Он же принимает подарок и соглашается нести обязанности духовника; но, тем не менее, они никогда не исповедываются, если же заболевают, то посылают за духовником, чтобы он исцелил их, или заставляют снести себя к нему, но все же не исповедываются. Лучшая услуга, которую он может им оказать, состоит в том, чтобы освятить воду и окропить их, затем омыть ей какую-нибудь икону и дать выпить больному, с чтением молитв. Духовник имеет право, после смерти своего духовного чада, на лошадь, на которой тот ездил в последнее время, на [74] одежду его и на все, что на нем было во время его посещения.

Еще многое, кроме сего, делают эти несчастные люди, ослепленные ненасытной жадностью своих невежественных епископов. Будучи здоровы, они отправляются или к католикосу, или к епископу, или же к своему духовнику и просят дать им письменное разрешение от грехов как содеянных в прошлом, так и тех, которые будут совершены ими в течение всей жизни. Невежды эти исполняют их просьбу и вручают им разрешительное свидетельство от всех прошлых и будущих грехов без предварительной исповеди; но так как такие разрешения стоят очень дорого, то получают их только богатые. Иерусалимский патриарх дал такое свидетельство князю, который много заплатил за него. Когда имеющий разрешительное свидетельство болен и находится при смерти, ему кладут его в руку и верят, что для спасения достаточно, без исповеди или иного обряда, иметь в руках разрешение от грехов. Таково-то невежество этого народа, никогда не бывающего у исповеди. Когда говоришь им о исповеди, что неоднократно приходилось делать и мне, они отвечают, что у них вовсе нет грехов, потому что не знают, что такое грех и в чем он заключается, так как нет никого, кто научил бы их. Может иногда случиться, что человек перед смертью и покается в грехах, в общих выражениях, особенно если кто-либо из монашествующих внушит ему сделать это; но по большей части они умирают, как животные. К этому следует добавить, что священники не знают слов разрешительной молитвы и при больном только и делают, что молятся образу, чтобы он не убил его и не гневался.

Глава XVI.

О елеосвящении.

Мне ни разу не пришлось видеть у этого народа совершения таинства елеосвящения. Я бывал у многих в их смертный час, причем присутствовали и священники, но ни один из них не совершал этого таинства. Я расспрашивал об этом нескольких священников, но все отвечали мне, что помазание священным елеем совершается только при [75] крещении, сущность которого у них и заключается в помазании елеем, приготовляемым католикосом, как мы о том говорили выше. Некоторые, однако, заболев, призывают бера, который освящает немного орехового или оливкового масла и помазывает им больных, но это — ни соборование, ни миропомазание.

Глава XVII.

О посвящении в сан и о безбрачии священников.

Мингрельские епископы блюдут таинство священства, из-за доставляемых им выгод, ибо католикос не рукополагает епископа менее, чем за пятьсот экю, а епископ не посвящает священника дешевле, как за стоимость хорошей лошади; но я никак не мог узнать, каким образом совершается посвящение этих лиц в сан.

Закон о безбрачии всегда почитался у греков и других восточных народов; а во избежание бесчестия среди духовенства, они разрешили священникам раз в жизни вступать в брак с девушкой, перед тем, как принять сан; по смерти же ее они должны оставаться вдовцами. Но досточтимое духовенство мингрельское, делая вид, будто всегда следует греческим обрядам, нашло способ избежать действия сурового закона; ибо на той же девушке, на которой женится перед посвящением человек, желающий быть священником, он женится вторично после посвящения в сан, без разрешения со стороны епископа, уверяя, что посвящением нарушается брак. Если же жена умирает, они полагают, что могут жениться вторично, так как могли же они, согласно разрешению, жениться после посвящения; на этом основании они вступают во второй брак, затем и в третий, и в четвертый, и в который только пожелают; епископы никогда не отказывают им в разрешении, но продают его очень дорого, ибо, следует заметить, разрешение на вступление во второй брак стоит священнику вдвое дороже того, во что обошлось первое разрешение, в третий раз втрое дороже, и т. д.; при этом епископ, думая лишь о получении денег, без затруднений дает разрешение, не справляясь о том, женится ли священник на девушке, вдове или разведенной. Но если бы священник женился вторично без разрешения епископа, то он [76] был бы объявлен неспособным отправлять духовную должность, ему сбрили бы бороду и волосы на голове, и он был бы лишен сана; ибо должно заметить, что они не верят, что таинство сообщает благодать неизгладимо, и, далекие от этого, вновь посвящают в сан священников, лишенных священства, как будто бы они никогда не были посвящены. В этом отношении они поступают так же, как и с крещением, которое некоторые заставляют беров вторично совершать над ними, как будто бы первое было недостаточно. Однажды некий священник, заметив, что молодой мальчик украл у него свинью, выстрелом из пращи убил его. Тотчас же его объявили неспособным отправлять должность, обрили, отняли церковь и доходы; но через некоторое время его друзья и сделанные им подарки снискали ему благосклонность католикоса, и доходы были ему возвращены, после чего его снова посвятили в сан, как будто он никогда раньше не был священником.

Глава. ХVIII.

О браке.

Таинство брака, который он называет горгини, может в этой стране быть названо торговой сделкой, потому что родители невесты торгуются с ищущим ее руки из-за цены, которую хотят взять за нее и которая за девушку бывает всегда гораздо больше, чем за вдову. Сторговавшись, жених принимается всеми средствами собирать условленную сумму, берет детей у своих вассалов, или ленников, которые не только подвластны ему, но как бы рабы его, и предает их туркам, чтобы было чем заплатить за жену, остающегося тем временем по-прежнему у родителей, где будущий муж может свободно видеться с ней время от времени; от этого случается иногда, что она становится беременной раньше свадьбы. Когда жених соберет условленную сумму, отец невесты устраивает торжественный пир, продолжающийся до следующего дня, на который приглашаются родственники и друзья, а также те, кто договаривался об условиях брака. Жених, тоже в сопровождении родных и друзей, является с обещанным за невесту выкупом, который и передает отцу ее или ближайшим родственниками перед тем, как сесть за стол. Тогда же [77] ему показывают приготовленное невесте приданое, которое обыкновенно бывает равноценно с тем, что жених дает за невесту. Приданое состоит из мебели и домашней утвари, скота, одежды, и нескольких рабов для услуг жене, но считающихся принадлежащими мужу так же, как и все остальное, кроме платьев и драгоценностей невесты. После ужина, кончающегося утром, невесту, в сопровождении ближайших родственников, гостей и друзей, отвозят к жениху с подарками, каждый по своим средствам. Всю дорогу идут с песнями и музыкой. Между тем двое из числа заключавших брачный договор едут карьером впереди, к дому жениха, чтобы известить о прибытии невесты. Там им тотчас же предлагают бутылку вина, хлеба и мяса, они же, не слезая с лошадей, берут бутылку и скачут по двору и вокруг дома, разливая вино с пожеланиями молодым мирной, согласной жизни. Затем они спешиваются, слегка закусывают и потом возвращаются к невесте. По прибытии к дому жениха, ее ведут в залу, где в то время собирается и где уже собралась вся семья. Сначала входят друзья, потом родные, потом невеста, которая при входе совершает обычный поклон, пригибая к земле колено. Затем она выходит на середину залы, где разложен ковер, а на нем кувшин вина и котел с вареным тестом, заменяющим хлеб. Ударом ноги она опрокидывает кувшин с вином, набирает полные пригоршни теста и разбрасывает его большими кусками по всей зале. По окончании этой церемонии, переходят в другую комнату, где приготовлено пиршество. Это и есть свадебный пир, на котором рассаживаются по порядку старшинства. Пьют, едят, поют и проводят в этом весь день и всю следующую ночь, пока так не напьются, что не могут больше сидеть. Пир продолжается обыкновенно, таким образом, три или четыре дня, но новобрачные еще не ложатся спать вместе, потому что обряд бракосочетания еще не совершался. Это происходит всегда тайно, не в назначенный день, как они говорят, из-за опасения, как бы магари, или волшебники, не заколдовали молодых. Бракосочетание может происходить во всякое время и днем и ночью, в погребе или в церкви, но не внутри, а у дверей.

Туда приходит священник с брачующимися и с посаженым отцом, которого называют мегорчили. Священник, с зажженной свечей в руке, начинает читать. На стоящем рядом столе лежат два венца, из живых цветов или из шелка, с ниспадающими разноцветными кистями, длинное [78] покрывало, иголка и нитка, которыми пришивают молодых одного к другому, чаша с вином и куски хлеба.

Посаженый отец кладет покрывало молодым на голову и сшивает вместе их платья. Тем временем священник продолжает безостановочно читать. Затем посаженый отец берет оба венца и надевает их на молодых, а время от времени, по мере того, как священник читает известные молитвы, он перемещает их, надевая на голову невесты венец, который был на женихе, а на голову жениха тот, который был на невесте, и делает это три или четыре раза. Когда священник окончит чтение, посаженый отец берет хлеб и чашу, ломает хлеб на куски и кладет первый кусок в рот жениху, а второй невесте, и так попеременно до шести раз; седьмой же кусок берет себе и съедает его. Так же дает им по очереди пить из чаши, каждому по три раза, а остатки выпивает сам; затем они с миром расходятся.

Покрываю, под которым стоят молодые, знаменует собою целомудрие и смирение; это заимствовано из еврейских обрядов, как мы то видим на примере Ревекки (кн. Быт., гл. 24) и как это замечает св. Амвросий (посл. 2, кн. Авраама, гл. последн. Исидор в кн. о богослужении). Сшивание одежд брачующихся производилось в древние времена двумя скрученными нитями, из коих одна была белая, другая красная; и это означало супружеский союз, который не должно разрывать ни разводом, ни разлучением, как о том говорит Чаков Бан в своем трактате о христианской религии, кн. 20. гл. 146. Но мингрельцы сшивают их просто ниткой, чем и изображают весьма верно малую продолжительность их брачного союза, с большой легкостью прерываемого разлучением и разводом. Среди них часто можно встретить мужа, имеющего двух жен, а иногда и трех, причем первая служит горничной для следующей: это старое еврейское заблуждение. Хлеб и вино при бракосочетании употреблялись в обрядах древних христиан, ибо новобрачные причащались непосредственно вслед за благословением их союза. Но эти народы, извратив смысл и назначение всех истинно-христианских обрядов, извратили и этот, придав ему совсем иное значение. Произошло это оттого, что бракосочетание совершается у них во всякое время дня, и до обеда, и после него, когда они уже не могут причащаться. Один священник сказал мне как-то, что хлеб и вино, которые новобрачные едят и пьют вместе, означает, что они одинаково должны быть хозяевами пищи и питья; что [79] покрывало на их головах означает брачное ложе, что посаженый отец, доедая и запивая остатки, тем самым вступает с молодыми в родство и что ему надлежит настраивать и улаживать разногласия, которые могли бы возникнуть между новобрачными; последние питают к посаженому отцу такое доверие, что ему открыт свободный доступ в этот дом как в его собственный и что если бы муж застал его вдвоем с женой взаперти, то это не возбудило бы в нем подозрений: так велика вольность отношений, в которых они живут.

Что касается супружеской верности, то они соблюдают ее, пока им это угодно, как мы уже заметили; особенно же знатные люди, как мы видели на примере царя имеретинского, давшего развод своей первой жене Тамаре, — которая вышла вскоре замуж за другого владетельного князя, чтобы жениться на дочери Теймураз-хана, князя кахетинского; также на примере Дадиана, князя мингрельского, который развелся с первой женой, происходившей из страны Абхазов, из владетельной семьи Тарассиа, причем приказал отрезать ей нос и уши из-за пустых ложных подозрений, и женился на жене своего дяди, бывшего еще в живых, из Либардийского дома, вырвав ее силою из рук его. Я мог бы привести еще много подобных примеров. Хуже всего то, что привычка давать жене развод вошла в обычай, особенно в простом народе. У некоторых в доме по две и по три жены. Другие держат их в разных местах для того, чтобы, куда бы они ни приехали, они могли быть с женою. В конце концов, большинство, вообще, довольствуется одной женой, кроме тех случаев, когда жена бесплодна или вечно ссорится; тогда они говорят, что Бог не благословил этого брака и не хочет его продолжения, ибо Бог все делает хорошо. Поэтому, так как жена отличается дурным характером или не имеет детей, — а это не хорошо, — то это значит, что Бог не благословил такого брака; следовательно, должно его прекратить и жениться на другой.

Глава XIX.

О богослужении.

Все богослужения, и литургия, совершаются на древнем письменном грузинском языке, сильно отличающемся от обычного народного говора. Различаются и шрифты, из коих [80] один, употребляемый для общенародного языка, применяется во всех случаях, относящихся к гражданским делам; другой - для священного писания, богослужения и всего относящегося до религии, а потому только немногие понимают и читают его. Среди священников также немногие понимают его и, дабы пополнить этот недостаток, они выучивают обедню наизусть и служат таким образом во всякое время и по всяким поводами. Не только священники, но и епископы не понимают и не умеют читать священного писания, отчего происходит очень большой вред для народа, ибо, не понимая писания, он впадает в грубые заблуждения, не только в вопросах веры, но еще более в тех, кои касаются нравственности, так как не сомневаются, что, согласно с мнением св. Илария (О соборах), все ереси произошли от неверно понятого писания. Очень немногие мингрельцы умеют читать и писать, Грамотных женщин гораздо больше. Некоторые из них даже прикидываются учеными и разговаривают о предметах, которых не могут понимать, отчего и говорят многое некстати. К ним можно со всей справедливостью применить слова, сказанные как-то св. Василием повару императора Климента; ”твое дело размышлять о кушаньях, а не переваривать священные и божественные догматы”. Священники редко поют при богослужении или, лучше сказать, никогда не поют; одни лишь епископы да беры, т. е. монахи, поют иногда утром и вечером, особенно в посту. Тогда они обыкновенно составляют два хора, между которыми становится чтец, громко произносящий то, что следует петь. По временам они меняют гласы, по-гречески. Должно заметить, что так поют и в тех случаях, когда их много, и когда немного, даже когда поет только один человек; это оттого, что они музыки не знают, отчего и пение их неприятно и не благозвучно.

Пение с давних времен вошло в обычай христиан, хотя всегда бывали разные еретики, не терпевшие его, как, между прочим, Юлиан Отступник, по свидетельству Руфина (История, кн. 10, гл. 31); но христиане, наперекор ему, пели громкими голосами. Моисей, со всем народом израильским, мужчинами и женщинами, воспевал победу, одержанную при переходе через Черное море, где потонули египтяне (Исход. гл. 15, ст. 1-20); св. Василий говорит в послании 63, что в его время на всем востоке в церквах пели все присутствующие вместе; но Лаодикейский собор постановил, что песнопения в [81] церквах только разрешается. Соборный же устав Агаф., гл. 21, постановляет петь гимны ежедневно, откуда и произошла обязательность или древность пения в церквах. Но народы Мингрелии за недостатком учителей изменили это постановление и позволяют себе пение гимнов и даже обедни в своих частных домах и подвалах, несмотря на запрещение Бога. Второзаконие, гл. 12. “Берегись приносить всесожжения твои на всяком месте, которое ты увидишь, но на том только месте, которое изберет Господь в одном из колен твоих".

Глава XX.

О крестном знамении и молитве.

Так как мингрельцы не имеют собственной азбуки для священного писания, то для него, а равно и для всех письмен, касающихся религии, они пользуются азбукой грузинской, почему почти все знают по-грузински.

Они делают крестное знамение как греки, кладя руку с правого плеча на левое, причем произносят слова: Цахелита Мами цата, что означает во имя Отца, потом подносят руку ко лбу и говорят: даци Цеда, что означает и Сына, наконец, опускают руку на живот и произносят: да Сулисминда цата, т. е. и святого Духа; такое знамение творят они во имя св. Троицы: Мама — Отец, Цеда — Сын, Сулисминда — Святой Дух, Замеба ерти Гмерти — Единый Бог в трех лицах. Они молятся, произнося слова, но не вникая в их смысл. Итак, они делают крестное знамение, как я уже сказал, по греческому обряду, кладя прежде всего руку на правое, а потом уже на левое плечо, подтверждая тем свою ересь, что Святой Дух ниже, почему его нужно ставить налево, и ошибаясь таким образом в учеши о св. Троице, о которой говорится у Исайи, гл. 40.

Вообще можно сказать, что все те, которые веруют и исповедуют св. римскую церковь, делают крестное знамение, кладя руку с левого плеча на правое, чтобы показать, что они перешли от проклятия к благословению, те же, которые отклонились от св. римской церкви, перешли от благословения к проклятию. Не многие знают, а может быть даже и никто, что крестное знамение, которое они делают, есть христианский символ. Они думают, что крестное знамение есть сущие пустяки. Иногда нашим преподобным отцам случалось объяснять [82] учение св. Троицы тем, которые слушали их с заметным интересом. Между ними были такие, которые, по-видимому, понимали объяснение отцов, как можно было заключить из их одобрения или предлагаемых вопросов, но вдруг посреди объяснения эти странные мингрельцы спрашивают отцов: христиане ли они сами, есть ли в их стране христиане и едят ли они свинину, а также есть ли у них вино и пьют ли его? Они полагают, что сущность христианства заключается в питье вина в противоположность магометанам, которые совсем его не пьют.

Мингрельцы, прежде чем начать трапезу, всегда крестятся и если за столом есть священник, то они не будут пить, пока не испросят у него благословения, говоря ему: сандоба, батоно, т. е. благословите нас, батюшка, на что священник отвечает: гида Гмерт, т. е. да благословит вас Бог.

Часто они обращались за благословением и к нашим отцам, не только за столом, но даже встречаясь с ними на дороге: таков обычай этого народа, что когда он встречает какого-нибудь бера или прелата, то, останавливая лошадь, просит благословения.

Они крестятся, когда идут в битву, слышат звон колокола или церковной доски, призывающих к обедне, или когда чихают; в последнем случае у них есть обычай говорить: скилоба, что значит: Бог милостив, или Бог с вами, а те, кладя руку на лоб и кланяясь, отвечают: а фассеми роцеба, что означает: премного благодарен.

Когда мингрельцы отправляются в какое-нибудь путешествие, то, проходя мимо церкви, останавливаются у двери и, не входя в нее, крестятся; затем, обращаясь на все четыре стороны, говорят при каждом поклоне: дидебо Гмерто, т. е. да будет Богу слава и идут дальше.

А вот и их внешняя манера молиться Богу: во-первых, прежде всего, когда они утром умываются, то призывают и славят Имя Божье, говоря: дидебо Гмерто и произнося другие подобные молитвы; затем, одевшись, они выходят из комнаты и, обратившись к востоку, два-три раза крестятся, повторяя одно и тоже; наконец, они делают один поклон, которым оканчивается их молитва. Христиане молятся так издревле, обращаясь к востоку. Св. Василий (книг. св. Духа, гл. 27) говорит, что христиан учили так апостолы. Надо заметить, что мингрельцы молятся только стоя, что не в обычаях древней церкви: христиане молятся то стоя, то на коленях, как это указывает Барониус в 58 году. [83]

Молятся они с непокрытой головою, тогда как язычники, обожавшие своих богов, молились, по свидетельству Плутарха, с покрытой головою. Св. Павел учит (пос. к Кор.), что молиться нужно не покрытому. Молясь, они прикладывают руку ко лбу, делая поясной поклон. После того, как их молитвы начаты, они обходят три раза вокруг церкви в порядке процессии, все время молясь: это древний обычай православных, по свидетельству св. Иеронима (пос. 7, 12 и 22). Вообще их молитвы ничто иное, как фамильярное обращение к образу, перед которым они останавливаются или к которому обращаются, прося его дать им доброе здоровье, хороший урожай, помочь найти вора, обокравшего их и много других подобных вещей, но усерднее всего они просят его истребить их врагов и наслать на них смерть.

Глава XXI.

О жертвоприношении.

У мингрельцев существует обычай приносить жертвы, каковой обряд называется у них окамири. Эти жертвоприношения бывают трех видов:

1) Они убивают быков, коров, телят и других подобных животных, причем без священника жертвы не совершают. Священник, придя, читает молитву над животным, предназначенным в жертву; затем он зажженной свечкой прожигает его до кожи в пяти местах и обводит жертву вокруг приносящих ее людей во их спасение. Далее жертву закалывают и жарят целиком или большую ее часть; когда она готова, ее ставят на стол, находящийся посредине комнаты. Домашние и приглашенные помещаются вокруг с зажженными свечами. Убивший животное становится на колени перед его мясом также с зажженной свечей в руках; священник в это время читает молитвы, по окончании которых жертвователь и его родственники бросают немного ладану в огонь, разведенный около жертвы на черепице или на чем-нибудь подобном. Священник, отрезав кусок мяса, обводит им вокруг головы того или тех, кто приносит жертву, и затем дает его есть, после чего все присутствовавшие окружают жертвоприносителя, обводя свечами вокруг его головы, а затем бросают их в огонь с ладаном. Когда [84] и это окончено, они занимают свои места. Священник сидит отдельно. Большая часть жертвы достается ему, ибо из того, что изжарено, он получает потроха, а из сырого: голову, ноги и кожу, что составляет плату за обедню, которую он служит в то время, когда мясо жарится. Каждый из присутствующих может есть сколько ему угодно, но уносить что-нибудь из поставленного перед ним он не имеет права, только священник может взять с собою, кроме своей части, то, что он не мог сесть из предложенного ему.

2) Они закалывают только мелкий скот и свиней, но в данном случае присутствие священника не необходимо, равно как свечи и ладан. Этот вид жертвы совершается во благополучие семейства и родных. Несмотря на это, почти всегда приглашают священника для совершения обедни, за что наградой ему служит только угощение.

Наконец 3) они жертвуют кровь, масло, хлеб и вино. Такое жертвоприношение совершается для новопреставленных: они убивают на их гробах, сделанных из орехового дерева, телят, ягнят и голубей, которых поливают на них маслом, смешанным с вином. Кроме этих жертв, мингрельцы ежедневно приносят еще одну, а именно за столом, все равно дома ли они или у друзей, но эта жертва состоит только из вина. Взяв чашу, полную вина, и прежде чем ее выпить, они кланяются всему обществу, один другому, при пожелании счастья и благоденствия каждому; затем после прославления имя Божьего наклоняют чашу и отливают из нее или на землю, или в особенную чашку немного вина, жертвуя его Богу по примеру царя Давида, пожертвовавшего воду из Вифлеемского водохранилища, которой он так сильно хотел напиться, но которую даже не попробовал. (Paralipomenon, II, 18). Таким образом, две жертвы мирные, а третья состоит из возлияния вина, все же остальные совершаются по еврейскому обычаю.

Между прочим они приносят еще жертву из вина в честь св. Георгия. Это совершается во время сбора винограда, когда они наполняют бочонок приблизительно в 20 бутылок более или менее лучшим вином, которое жертвуют св. Георгию, ставя его отдельно; открывают же и пьют его только в известное время, а именно в день св. Петра, но не раньше: они скорее будут пить воду, чем дотронутся до него раньше срока. Как только наступит это время, глава дома берет часть упомянутого вина в маленький сосуд и несет [85] последний в Иссарийскую церковь, построенную в честь св. Георгия, и молятся там; затем с этим сосудом возвращаются домой, входят в подвал (должно быть автор говорит о том помещении, где давят вино и которое называется марани.) со всей семьей и они все вместе молятся у принесенного в дар св. Георгию бочонка, предварительно поставив на него хлеб, сыр, лук или порей; потом закалывают или теленка, или козленка, или свинью, кровью которых отец семейства поливает вокруг бочонка. Окончив этот обряд, они идут трапезовать. Кроме окамири или жертв, мингрельцы приносят большие сосуды вина в жертву и другим святым, причем пьют это вино только в предписанное время. Одна из этих жертв называется самиканджиара и совершается в честь св. Архангела Михаила, другая — в честь св. Duirise, а третья называется сангоронти — в честь Бога и т. д.

Для первой из этих трех жертв закалываются поросенок и петух, для второй в жертву приносятся поросенок и хлеб, причем на оба эти жертвоприношения приглашаются посторонние, на третьей никогда никто не приглашается: только присутствуют домашние, которые и съедают все, что принесено в жертву; в состав последней всегда входит какая-нибудь часть убоины из мелкого скота. Наконец, помимо этих жертв, у них, в течение года, совершается и много других, которые я обхожу молчанием как потому, чтобы быть кратким, так и в виду того, что они по своей обрядности и молитвам все похожи одна на другую. Молятся они не иначе как во время трапезы. День жертвоприношений они называют ”великим днем”, но последний в смысле славы Божьей не велик, потому что они его проводят не так, чтобы пойти в церковь к обедне, молиться, делать добрые дела, а проводят его в питье и еде, моля Бога, чтобы он благословил их и уничтожил их врагов.

Во время обедни они делают несколько поклонов перед образом, наскоро крестясь и молясь ему по своему обыкновению, а затем уже начинают болтать, смеяться, петь и шутить, как если бы они были на улице. [86]

Глава XXII.

О праздниках.

Праздники у этих людей бывают разных степенен; главными считаются те, которые предписывают им посещать церковь и воздерживаться от всяких работ (даже таких как, например, печь хлеб). Эти праздники следующие: Рождество Христово, которое они называют Христе, Новый год, который называется Календе, Благовещение, называемое у них Кареба, Вербное Воскресение — Бажоба, Пасха или Танапа и следующее после Пасхи Воскресение, носящее у них такое же название, т. е. Танапа.

По второстепенным праздникам работают до начала обедни, когда многие идут в церковь с целью участвовать в торжественном шествии. В число этих праздников входят следующие: праздник, который называется у них Цкарихорхиа, по-нашему — Крещение. В этот день они процессией идут на реку в память крещения Иисуса Христа в Иордани; затем — Петроба-Мерзоба (слова эти означают молитву о глазах), по-нашему — день св. Петра, Маризина — или Успение Пресвятой Богородицы, Жипри-Пикхиоани — день усопших и Пиаварпса-Маглеба — Воздвижение честного животворящего креста.

Третьестепенным праздникам они не придают особенного значения и работают целый день. Эти праздники следующие: Тарискета — Усекновение главы Иоанна Предтечи, Перит-Цолаба — Преображение Господне, Гиркоба — праздник св. Георгия (день, в который св. Георгий совершил чудо с быком) и Синиас-Соба — храмовой праздник и ярмарка в местечке Сипориас, нашей резиденции.

Среди этих праздников есть много дней в году, которые этот суеверный народ, каждый по мере своей набожности и нелюбви к труду, старательно соблюдает. Один из этих дней — первый понедельник каждого месяца и года, называемый ими — Архали-Тутазеа, новым понедельником. Но особенно торжественно встречается в Мингрелии Новый год, потому что жители думают, что от этого дня зависит благополучие всего года. Министры и придворные, занимающие какую-нибудь должность около князя, приходят ко двору накануне и проводят ночь в окрестностях дворца, а по утру [87] собираются все вместе. Церемониймейстер несет корону князя, украшенную драгоценными каменьями. Заведующий гардеробом несет на блюде самые драгоценные вещи, виночерпий — самую красивую чашу, начальник кухни — самый большой котел, главный конюх ведет самую красивую лошадь, главный пастух — самого лучшего быка и так далее: каждый, смотря по своей обязанности, несет или ведет то, что есть самого лучшего в его распоряжении. Они процессией направляются во дворец князя, а позади их идут священники, епископы в своих облачениях, неся в руках образа с громким пением ”Господи, помилуй”. В таком порядке процессия входит в палаты князя, где княгиня и много кавалеров и дам, роскошно одетых, имея по восковой свече в руках, выстраиваются в линию, чтобы видеть шествие, причем каждый из них дотрагивается до всего проносимого и проводимого, как, например: короны, драгоценностей, котла, быка и проч., свято веруя, что если кто как следует не дотронется до каждой вещи, то не будет счастлив в этом году. Участники процессии поют ”Господи, помилуй” и привязывают к каждой двери дворца и вообще по всему своему пути ветки плюща. Народ в подражание князю устраивает повсюду подобные же процессии: каждый несет или ведет то, что есть у него лучшего, и прикрепляет к своим дверям ветки плюща. В древние времена это считалось между христианами поступком зазорным: убирать дома ветвями деревьев, как свидетельствует ТертулианВ венке воина”, в конце гл. III: ”Христианин не станет бесславить своего дома лавровыми венками”. Мартин Броккар. Правила, изданные греческим синодом, убеждают нас, что христианам было запрещено в первый день года украшать свои дома ветками лавра, плюща и других деревьев. Папа Григорий III запретил это в Риме. Существует канон, который постановляет, что лица, соблюдающие этот обычай в день Нового года, подвергаются трехлетнему покаянию. Шестой Вселенский собор возобновил это наказание. Тертул., гл. 15 об идол., говорит, что Бог запретил украшать двери правоверных, и что известно одно лицо, которое Господь строго покарал за это, и что хотя такая большая пышность изгнана из христианских обрядов, но люди и до сих пор не перестают таким образом украшать своих дверей. Но, однако, так как никого не было, кто взял бы на себя труд воспрепятствовать этому обычаю, как убеждает нас тот же Тертул.: ”ты уже можешь найти много дверей [88] язычников без ламп и лавровых ветвей, как и у христиан”, то христиане узаконили во славу настоящей религии те действия, которые были совершаемы язычниками из суеверия. Бароний в своих записках о мартирологии за январь месяц.

В день Богоявления, который называется у них Сохар-Карехия, они принимаются с раннего утра есть кур и плотно выпивать, прося Бога благословить их (как обыкновенно они начинают дни всех праздников), после чего они пешком или на лошади отправляются в церковь. Священник в облачении ведет их в процессии к ближайшей реке в следующем порядке: впереди всех идет человек с указанной выше трубою, в которую он от времени до времени трубит, за ним следует другой, несущий хоругвь, которая в некоторых церквах бывает совершенно изорванная, а в некоторых в довольно приличном виде; затем идет третий с блюдом орехового масла и тыквой или тыквенной бутылкой с прикрепленными к ней пятью свечами в форме креста, а вслед четвертый — с огнем и ладаном. В этом порядке процессия идет к реке быстро, насколько может, и нестройно поет ”Господи, помилуй”. Они бегут так скоро, что часто должны подолгу поджидать отставшего священника, который к тому же, если он стар, конечно, не может за ними поспевать. Когда бедный священник весь в грязи и поту подойдет, то они ему кланяются с насмешками, хохоча, что он отстал, пропустив всю процессию, он же, не обращая внимания на насмешки, начинает читать какие-нибудь молитвы над водою; по окончании их зажигает ладан, наливает масла в воду, зажигает пять свечей, прикрепленных к тыкве, и пускает их плыть по воде как челнок. Затем он погружает в воду крест и каким-нибудь кропилом окропляет присутствующих, спешащих умыться святой водою. По окончании всего они расходятся, взяв с собою по бутылке воды.

У них есть праздник, называемый Марсаба, предохраняющий от болезни глаз (день св. Агнесы 21 января), празднуемый при церкви во имя Моисея и Аарона. Посещающие этот праздник несут свои дары: некоторые немного воску, другие веревку или нитки; эти вещи передаются священнику, который обводит ими вокруг головы жертвователя, а затем жертвуются образу, чтобы он предохранить приносящего от болезни глаз.

Мингрельцы празднуют четверг Недели о блудном сыне, называя его Капаноба; в этот день убивают хорошего [89] каплуна для благополучия семьи, как обыкновенно это делается на всех их праздниках, состоящих только в том, чтобы хорошо выпить и поесть.

С понедельника Мясопустной недели от мяса они воздерживаются и едят только сыр и яйца до дня Сыропустной недели включительно. Они говорят, что этот пост соблюдают ради своих умерших. В следующий понедельник у них начинается Великий пост, и день этот они празднуют.

Мингрельцы соблюдают праздник Сорока Мучеников, приходящийся на 10-е марта, и хотя он бывает постом, когда они не едят ни мяса, ни рыбы, но в этот день они разрешают себе рыбу, так как настоящий праздник торжественный. Беры обыкновенно поют в этот день в церкви много гимнов в честь Сорока Мучеников; пока продолжается пение, посреди церкви ставят полное ведро воды и четвероконечный крест с прилепленными к нему десятью зажженными свечами с каждого конца, что в общем составляет сорок. Когда служба отойдет, старейший бер подходит к ведру с глубоким поклоном, берет одну из свечей и гасит ее в воде, остальные делают тоже, до тех пор, пока все свечи не будут погашены. День Благовещения и Вербного Воскресения они празднуют торжественно, так же как и день Сорока Мучеников, разрешая себе в эти дни рыбу. В Вербное Воскресение священник освящает ветки буксуса или каких-нибудь цветов и оделяет ими народ, но это не повсеместно; в одних местах соблюдается, а в других — нет.

В обычаях страны воздерживаться от работы в тех местностях, по которым должны пронести образ и праздновать этот день. Жители, нарядившись в свои лучшие одежды, выходят навстречу образа и жертвуют ему, кто веревку, кто немного воску или ниток, которыми священник обводит вокруг головы жертвователя; в доме, в котором образ ночует, воздерживаются от всяких работ, равно как и во всем том селении. Те, кто чувствуют тяжесть на своей совести за какое-нибудь воровство, приносят дары образу, вымаливая у него милости, дабы он их простил и не прогневался против их семейства. Другие, укравшие лошадь, корову или что-нибудь подобное, страшась наказания, не хотят принимать образа в своем доме и поэтому за известную плату входят в соглашение с теми, кто его несет и кому он препоручен, не помещать на ночь образа в их доме, а отнести его в какое-нибудь другое место. Священники или другие несущие [90] образ, люди плутоватые и ловкие, замечая страх, в котором находится вор, не отпускают его, не торгуясь, и показывают вид, что образ хочет для того, чтобы переменить помещение, что-нибудь более значительное, так как грех его велик (на самом же деле этого желают приставленные к образу, не желая довольствоваться малым; этим путем они заставляют дать себе приблизительно то, чего сами хотят). Обманывая так, они торжествуют над этими несчастными.

Празднование дня св. Георгия бывает около половины поста.

В Страстную Субботу священник обходит дома, окропляя приемные и жилые комнаты святою водою, за что получает в вознаграждение сыр или яйца.

В день Святой Пасхи папа со священниками его прихода проводит всю ночь в церкви. В полночь звонят в колокол и бьют в священную доску; от времени до времени они звонят все. При приближении зари трубят в так называемые оа. В эту ночь, как мужчины, так и женщины встают, наряжаются как можно лучше и до наступления дня отправляются в церковь, взяв с собою красных или другого цвета яиц. Но хотя это бывает еще до наступления зари, однако, мужчины большею частью уже совершили их обычные молитвы, заключающиеся в плотной еде и обильной выпивке, потребив несколько кур и будучи полупьяными. С наступлением зари в таком состоянии они идут в церковь с оставшейся от стола едой. Там священник дает каждому по восковой свече, более или менее толстой, смотря по званию (при дворе же князь собственноручно раздает свечи пришедшим в церковь и даже епископам). После чего женщины отделяются от мужчин и становятся на паперти с зажженными свечами. Затем священник или более достойный бер поднимается на колокольню и троекратно объявляет народу, крича из всей силы, о Воскресении Иисуса Христа: ”Ицминде, ицминде Окацо Ктис омадири Ктизо Тевзи целизо ориа гальто квалдга Христи Дига гихародес”, а народ отвечает ему: ”Марди махаребельс”. Одновременно с этим каждый бросает по нескольку камешков в стену. Далее они три раза обходят вокруг церкви в таком порядке: впереди идут с трубами, трубя время от времени, за ними следует хоругвь, потом шествует священник, а затем народ со знатью впереди. Женщины в процессии не участвуют, оставаясь в особо отгороженном для них помещении на паперти, [91] против церкви. Священник со всем народом поет гимн. После процессии начинается обедня, на которой мингрельцы присутствуют с таким же благоговением, как если бы они были на базарной площади: болтая, шутя, смеясь и меняясь друг с другом яйцами. По окончании обедни они обходят еще три раза вокруг церкви, как мы уже описывали, с пением некоторых молитв, затем делают поклоны и расходятся с Богом, поздравляя друг друга с праздником; выходя из церкви, они в дверях обращаются к ней лицом и крестятся еще один раз.

При дворе в обычае к концу обедни подавать на блюде князю изжаренного ягненка. Князь, приняв его, собственноручно делит на куски и оделяет ими свой двор, давая каждому по куску. Таков их пасхальный обычай. На следующий день Пасхи, в понедельник, они устраивают праздник в честь усопших. Утром, очень рано, те, у которых умер в этом году какой-нибудь близкий родственник, идут на кладбище, неся с собою ягненка, но отнюдь не какое-нибудь другое животное, чтобы, освятив, пожертвовать его. Священник, стоя у могилы, освящает ягненка, прочитав несколько молитв, и тотчас же перерезывает ему горло, поливая его кровью могилу усопшего за упокой его души. Такое заблуждение почти совершенно уничтожено среди мингрельцев прихода Сипориас, близ которого у наших отцов теотинцев есть церковь. Благодаря этим отцам они узнали, что подобный обряд иудейский, а не христианский. Когда ягненок зарезан, то его голову и ноги отдают священнику, а остальное уносят к себе жарить. В обеденный час или немного позднее они все идут в церковь, взяв с собою на двухколесной тележке все необходимое для обеда. Чтобы иметь понятие о их столе, необходимо упомянуть о большом котле с местным тестом, о корзине, полной хлебом, испеченным с яйцами и сыром, о сваренных в крутую яйцах разных цветов, сыре и еще о другой корзине с мясом и, по крайней мере, о двух больших бутылях вина. Все это они ставят на могилу. Священник освящает принесенную снедь, за что получает яйца, сыр и хлеб.

Также в обычае давать ему от имени всей семьи несколько аршин холста, или одну, или две рубашки. В особенности щедрее те, у кого в этом году умер родственник, так как они уже непременно дарят священнику вышеуказанные предметы. [92]

Затем они все уходят и располагаются на лугу против церкви, где разделяются на две группы, причем каждая садится за отдельный стол. Прежде чем приступить к трапезе, священник, помещающийся также за особенным столом, громко благословляет пищу, после чего мингрельцы начинают угощать друг друга, причем на соседний стол пока еще ничего не посылается. Перед окончанием обеда одна группа встает и с пением и поклонами направляется к другой, а затем эта им отвечает, посылая еду и питье. Затем поднимается другой стол и идет с поклонами к первому, где происходит такая же церемония. Вечером по своему обыкновению женщины поют и танцуют до ночи, после чего расходятся по домам.

В Вознесение Господне, которое называется у них — Амеглеба, они молятся, по обычаю убивая свинью или кур и приготовляя из них вкусное блюдо. Каждый зажигает свечу и кладет крупинку ладана на огонь, моля Бога, дать ему дождаться и другого такого дня; молят они также Бога и о том, чтобы он размножил и благословил их пчел, которые принесли бы им много воску и меду.

В Троицын день празднуется ими также и день Всех Святых, который они проводят по своему обыкновению в еде, но в этот день едят они особенно много, так как на следующий день начинается пост в честь Петра. В праздник этого святого, называемый Петроба, мингрельцы принимаются с полночи молиться, причем едят свиней, молоко и кур, а когда раздается звук трубы и колокольный звон, то направляются в церковь. Священник служит обедню. В этот день они несут в корзинах на кладбище хлеб, груши, грецкие и лесные орехи; на это кладбище после обедни приходит и священник для освящения принесенных продуктов и благословения лиц, которые ему за это заплатят. Затем одни возвращаются домой пить и насыщаться, другие же это делают в церкви или близ могил. Прежде чем разойтись мингрельцы наскоро крестятся на церковь и тогда уже уходят. Нужно заметить, что в воскресные дни быки у них не запрягаются и вообще не исполняют никаких других работ.

В день Успения Пресвятой Богородицы — Маразина чествование праздника начинается с раннего утра обычными молитвами: питьем и едою. Еда состоит из молодой курицы этого года, политой ореховым маслом того же года. Они только в это время начинают есть новые орехи и молодых кур, и [93] так как они сами не едят этого раньше, то и не продают, говоря, что раньше молитв св. Петру они не могут продать ни птичьей живности, ни орехов. В описываемый праздник творят молитву, заключающую в себе просьбу к Богу размножить их кур; в особенности об этом просят женщины. В этот день освящаются поля и луга. Церемония эта происходит таким образом: мингрельцы берут три колоса из того хлеба, который предназначен на семена, маленькую ветку земляничника и немного воску; из всего этого делается букет в виде пальмы; священник освящает его в церкви и, наконец, его несут в засеянное поле сажать на середину, веруя, что он несомненно предохранит их поля от грома, града и других бедствий. Сажая букет, они прочитывают несколько коротких молитв, поручая поле попечению Бога и образу Петра, а затем устраивают продолжительный семейный обед на том же поле; по их мнению, ни одна молитва без обеда не будет действительна и не принесет пользы.

У них есть праздник, называемый Елиоба, справляемый 30-го июля в честь пророка Ильи, которого в засухи они молят о дожде. Чтобы иметь хороший урожай и чтобы быть более уверенным в нем, они убивают козу в честь этого святого, закалывая ее в церкви при селении Сипориас, приходе наших отцов. Козу для этого праздника жертвует князь вместе с достаточным количеством хлеба и вина. Двенадцать священников соборне служат обедню, по окончании каковой также вместе едят козу и все остальное, пока не перепьются.

14-го сентября бывает другой храмовой праздник в селении Сипориас с ярмаркой, называемый Сипиацоба, который длится с понедельника до воскресенья. В этот день, с венками на головах, несут мингрельцы образ св. Георгия в церковь. Так как на этот праздник стекается много народу по случаю ярмарки и много купцов армян, грузин и евреев, то тут происходить очень оживленная торговля всевозможными съестными припасами, нарядами, материями, которые продаются на ряду с местными товарами. Такая торговля доставляет много даров местным образам от приходящих с исключительной целью поклониться им. Хотя эти дары и не из важных, но все же ценнее обыкновенных, как, например, веревки, воск и нитки, а иногда они состоят прямо из денег. Почти нет ни одного человека в стране, кто не посетил бы этого праздника. Выпадают года, когда образа получают более [94] десяти тележек, нагруженных дарами. Священники в то время очень заняты службами, но так как по греческому обычаю они не могут служить более одной обедни в день, то иногда их бывают более двенадцати, служащих обедню одновременно; некоторые же приходят позже других, когда обедня на половину уже отслужена.

21-го октября они празднуют день в память чуда св. Георгия, совершенного им в их стране для одного приезжего более чем за сто миль язычника. Вот история этого чуда: еще до разделения церквей на греческую и латинскую, этот великий Чудотворец совершил много чудес, но названный выше язычник, которому о них рассказывали, не верил ничему. Христиане уговаривали этого человека не упорствовать в своем мнении, а верить тому, в чем его убеждают, но язычник сказал им: ”я поверю в чудеса вашего святого, о которых вы мне рассказываете, только в том случае, если он до наступления завтрашнего дня принесет такого-то из моих быков”, при этом он им объяснил приметы быка. Св. Георгий сделал так, что в следующую же ночь указанный бык был принесен более чем за сто миль в это местечко, называемое Иссариен, где тогда язычник к великому утешению христиан принял крещение и где в настоящее время находится церковь во имя названного святого. Быка убили и разделили между народом, который толпами сбежался, чтобы убедиться в чуде. Мингрельцы (должно быть автор в данном случае подразумевает высшее духовенство, как это заметно из дальнейшего изложения.), дабы сохранить память об этом чуде, в то время, когда вера еще процветала, каждый год вменяли желающему быть рукоположенному во священники в обязанность за некоторое время до праздника похитить самого, какого только можно достать, красивого быка именем св. Георгия, который якобы в годовщину этого дня похищает у владельцев скота одного быка и ставит его на то же место в память древнего чуда. Благодаря этому, за пятнадцать дней до праздника, нужно хорошо беречь своих быков, потому что каждый, пользуясь именем св. Георгия, похищает, где может, самого красивого быка, рассуждая так: ”если св. Георгий похищает быка, то мне подавно можно похитить”; поэтому похититель уверен, что может красть безнаказанно.

Несколько греков и некоторые из наших отцов, желая раскрыть, каким образом совершается это мнимое чудо с [95] быком, или лучше мошенничество, бодрствовали всю ночь, бродя вокруг церкви. Они обнаружили, что воры приводят быка в сумерки, ведя его на веревках. Большая часть епископов знают, что это плутовство и что такое ежегодно повторяющееся чудо — чистейший обман, но они потворствуют для поддержания религии в народе. Народ (это следует заметить) в ночь чуда боится подойти к церкви, так как его заставили уверовать, что тот, кто подойдет, умрет и что святой убивает всякого, кто подходить к его церкви в это время. Только тот, кто украл быка, да те, которые ввели его, знают тайну. Церковь св. Георгия находится в местечке Иссариен близ Черного моря, в епископстве Бедиель. Окрестные народы очень благочестивы, даже нехристиане. Самые близкие соседи — абхазцы, алланы, жигезы и другие неверные не осмеливаются ее ограбить, хотя хорошо знают, что эта церковь очень богата, в особенности драгоценностями и деньгами. Двери этой церкви украшены серебряными пластинками, на которых рельефно высечены как изображения самого святого, так и его чудес. Однако, никто, как я уже сказал, не смеет обокрасть эту церковь из страха, чтобы святой не предал их лютой смерти. Этот страх поддерживается еще и тем, что в церкви находятся копья, выкованные из железа с двумя остриями на подобие стрел, такие толстые и тяжелые, что одному человеку не унести даже и одного копья. Они верят, что святой пользуется этим оружием, и что он убивает в поле каждого вора. Страх, который они испытывают к названному оружию, таков, что когда священник этой церкви выносит одно из оружий, то встречающиеся отдают такие почести и так кланяются ему, как будто бы это образ самого святого: до того они боятся быть убитыми этим оружием. Накануне праздника князь, в сопровождении католикоса, епископов и всего дворянства, направляется в церковь и входит внутрь, чтобы удостовериться, нет ли там спрятанного быка; затем он церковь запирает и опечатывает дверь своею печатью. Наутро князь с теми же лицами приходит вновь, снимает печать, отпирает церковные двери и находит быка; о последнем они говорят, что это святой похитил его и нынешней ночью поставил. Найдя быка, все присутствующие оглашают воздух радостными восклицаниями. Тотчас же один из молодых людей, специально для этого назначенный, с секирой в руках, заранее припасенной, ни для чего другого не употребляемой, выводит быка из церкви, убивает его и режет на части. Князь [96] берет первую часть, а вторая и третья посылаются с курьерами: одна — имеретинскому царю, а другая — гурийскому князю. Следующие части распределяются между мингрельскими вельможами, министрами князя и берами, которые сами не едят мяса, а раздают его своим слугам. Много есть людей, которые едят мясо от этого быка с большим благоговением и молитвами, как будто бы оно — святое причастие. Иные его солят и сушат на огне впрок, надеясь впоследствии, когда будут тяжко больные, исцелиться, съевши его. Когда убивают быка, то старательно замечают его сложение и его движения, гадая по ним; например, если бык не дается, рвется и бьет ногами, то это значит, что в этом году будет война; если он грязен, то это знак обильного урожая; если он мокрый, то будет много вина; если он рыжий, то на людей и на лошадей пойдет мор; если же он другого цвета, то это — признак хороший. Хотя ежегодно они обманываются в предзнаменованиях, но все же остаются такими же суеверными и легковерными, как раньше.

В праздник Рождества они служат, как и мы, заутреню в полночь, но это скорее пиршество, чем заутреня, так как у них у всех как светских, так и духовных лиц рождественский пост длится около 40 дней, и за это время они все слишком изголодают. Вот почему они принимаются с полночи бить кур и каплунов и пить, и есть до самого рассвета, прося Бога дать им дождаться следующего Рождества. Это они называют молиться и совершать благочестивые дела. Утром полупьяные они отправляются в церковь, неся с собою полные корзины хлеба, испеченного с яйцами и сыром, винограда и яблок, грецких и лесных орехов и других съестных припасов. Все это они располагают на своем семейном кладбище и идут к обедне. По окончании ее священник разоблачается и идет с кадилом и книгой в руках с кладбища на кладбище благословлять могилы и принесенную пищу. Каждый зажигает свечу и бросает две крупинки ладану в его кадильницу; за эту службу дают священнику хлеб. Некоторые к принесенному присоединяют еще голубей, кровью которых поливают могилу за упокой души усопшего. [97]

Глава XXIII.

О святых местах, которые они имеют в Иерусалиме.

Эта нация имеет свою маленькую церковь в Иерусалиме, где служба происходит на их языке, но по греческому чину. Часовня построена на том месте, где был водружен крест Иисуса Христа. Раньше этим местом владели францисканские монахи, но египетский султан отнял его у них, чтобы наградить им этот народ, оказавший ему много услуг во время войн. В прежние времена в часовне горело сорок семь лампад, но теперь нет ни одной, так как эти люди очень бедны. Они ничего не имеют против того, чтобы служба совершалась католиками, но ставят непременным условием читать их молитвы. Кроме этой часовни, они имеют в общем владении с греками место, так называемое “Темница Спасителя'', на котором ныне выстроена галерея с не особенно глубоким водоемом, высеченным в скале, обращенной к востоку. Это место примыкает к главной стене церкви, довольно мрачной, имеющей форму четырехугольника, обращенной фасадом к Голгофе. Утверждают, что Иисус Христос именно по этим местам с крестом на плечах шел к яме, вырытой для водружения креста. Эти две нации, греки и мингрельцы, по своей бедности, имеют там только одну лампаду.

Из Святой земли иерусалимским патриархом посылается комиссар в Оддиси — Мингрелию, Имеретию, т. е. Грузию и в Гурию для сбора пожертвований в пользу упомянутых Святых мест. Таким комиссаром (которым должен быть непременно бер) в настоящее время состоит его преосвященство Николай Никифор, греческий монах ордена св. Василия, имеющий титул джварисмама, что значит в переводе отец креста. Он может, как и иерусалимский патриарх, давать каждому индульгенцию, по-ихнему сандоба, т. е. отпущение всех грехов, что он и делает, взимая за это по пятидесяти экю. Этот народ воображает, что такою индульгенциею он избавляется от всех грехов на всю жизнь, сколько бы он их не совершал; поэтому всякий, кто только имеет возможность, покупает это сандоба, написанное по-грузински. [98] Таким путем комиссар собирает много денег, пересылая их затем другим берам в Иерусалим.

(пер. Бахутовой Е. В. и Д. П. Носовича)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие кавалера Шардена по Закавказью в 1672-1673 гг. Тифлис. 1902

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.