Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ТЕОФИЛ ЛАПИНСКИЙ

(ТЕФФИК-БЕЙ)

ГОРЦЫ КАВКАЗА И ИХ ОСВОБОДИТЕЛЬНАЯ БОРЬБА ПРОТИВ РУССКИХ

ГЛАВА 5

Занятия адыгов. — Обычаи. — Характер. — Пороки и добродетели. — Воровство. — Женщины и девушки. — Их занятия. — Гостеприимство. — Прием гостей. — Приют. — Барды и певцы. — Рождение. — Женитьба. — Свадьба. — Похороны. — Поминки. — Праздник вознесения на небо девы Марии.

Мужчины занимаются главным образом земледелием, а также скотоводством, коневодством и пчеловодством. Они более трудолюбивы, чем другие народы, живущие на востоке; но т.к. их работа не приносит большой выгоды, а плоды земли могут быть вывезены только в небольшом количестве, следовательно, все должно потребляться в стране, то они сделались ленивы и работают ровно столько, чтобы удовлетворить свои потребности. Адыг по натуре храбр, решителен, но не любит бесполезно проливать кровь и не жесток. Ему нравится подвижная жизнь, однако он неохотно остается долго вдали от своей родины. Он больше всего на свете любит свои леса и горы; свою личную свободу он рассматривает как высшее благо; кротостью и убеждением он позволяет собой руководить, как ребенком, и переносит даже строгость, но восстает против всякой несправедливости. Он ревниво относится к своей военной славе, но чистосердечно восхищается храбростью другого, даже своего врага. Отрезанный от общения с остальным миром, с незапамятных времен окруженный только врагами (сначала турками, потом русскими), он вначале чрезвычайно недоверчив к чужим. Легкомысленный, целый день скачущий и распевающий, почти равнодушный, когда горит его сакля и гибнет его имущество и когда его тело разрублено и прострелено, он, однако, имеет глубокую любовь к своей семье. Его послушание родителям, его согласие в браке могли бы служить примером любому цивилизованному народу. Дети воспитываются очень разумно. Ребенка никогда не бьют и даже не ругают. Ничем не стесняемая свобода женщин и девушек, казалось, должна бы благоприятствовать распущенности нравов; несмотря на это, почти все девушки добродетельны, того же нельзя сказать про замужних женщин. Ревность не играет большой роли в быте адыгов.

Один из самых больших недостатков этого народа — ложь. Никогда нельзя верить обещаниям адыга: чем торжественнее он уверяет, тем более следует быть уверенным в его коварстве. Он говорит очень много, очень щедр на лесть и на предложение своих услуг, но когда доходит до дела, он [118] отрекается с большой наглостью. Лжецы среди своих, они еще более обманывают врагов, и кто полагается на рассказы туземцев о стране, оказывается жестоко одурачен. Этот отвратительный порок лжи отчасти является следствием печального состояния страны; принужденные русскими держать в тайне положение своей страны и даже свои мысли, обманываемые и обсчитываемые алчными лазскими купцами, единственными чужестранцами, с которыми им приходится иметь дело, адыги почти вынуждены прибегать ко лжи. Недостаточность религиозных понятий также является одной из причин развития этого порока.

Коран, который в корне осуждает обман, был введен честолюбивыми мужами, не гнушавшимися никакими средствами для распространения и укрепления своего влияния и способствовавшими широкому распространению данного порока. Пожилые люди уверяли меня, что в былые времена слово значило куда больше, чем ныне, и что еще сегодня клятве на Коране верят куда меньше, чем простому рукопожатию по старому обычаю. Если чужеземец хочет чувствовать себя в этой стране в безопасности, ему необходимо стать членом какого-нибудь рода или семьи, одновременно тем самым получив и право гражданства. С этой целью собирались старейшины рода или семьи, устраивали смотр-совет, давали друг другу слово и пожимали руки в подтверждение того, что будут общаться как родственники и братья, помогать во всем. В каждом случае необходим карар 48 — только тогда можно надеяться, что адыг выполнит свои обязательства. Неразрывный союз заключают два друга, если они после совершения карара надрезают мизинец и высасывают друг у друга несколько капель крови. Такая дружба священнее, чем самое близкое кровное родство, а его разрыв — неслыханное дело. Старые черкесские княжеские семьи и уорки, которые женились только между собой, охотно искали возможности заключения союза с абазами, ставшими более сильными, чем они. [119] Заключалось это в том, что черкес отдавал своего новорожденного сына на воспитание в одну из влиятельных абазских семей, чтобы ребенок кормился с абазскими детьми молоком одной матери. Подобное молочное родство высоко ценится. Если адыг заключил карар, то он его очень редко нарушает; всеобщее презрение, а часто и кровная месть преследуют за измену.

Воровство — второй большой порок в этой стране, и примечательно, что в местностях, где мало черкесов или вообще их нет, воровство также редкость. Чаще всего воруют детей, рабов, лошадей и волов. Совершить воровство, несмотря на отсутствие полиции и замков, как правило, очень непросто. Как только во дворе или на пастбище исчезает скотина и замечается кража, пастухи стреляют из ружей и издают своеобразный пронзительный крик, который можно услышать очень далеко. Каждый житель, который слышит этот крик, повторяет его, стреляя при этом из ружья или пистолета. В мгновение всюду слышны только резкие крики и выстрелы. Все мужское население выскакивает на улицу, стреляя и крича, чтобы, занять все пути и тропинки. Пока одни охраняют все ходы и выходы, другие с собаками обыскивают кустарники и лес. Если же вор сел на украденного коня и убегает или воров несколько, то начинается многочасовая дикая погоня-охота с ужасным шумом. При этом жители всех близлежащих мест стараются поймать воров. Последние отстреливаются, но если их поймают, обычно не сопротивляются. Очень редко вор может исполнить свое намерение, если у него нет в запасе нескольких часов или помощника из той местности, где он намерен совершить кражу. Ворованная скотина, как правило, сразу забивается, шкура с нее снимается, разрезается на куски и быстро выделывается, чтобы от кражи не осталось никакого следа. Чем дальше находятся русские, тем меньше происходит краж, чем ближе — тем больше.

Русские — лучшие покупатели краденых детей, лошадей и рогатого скота. Вор уверен, что ему удастся быстро снести свою добычу, и если его не видали, то он может опять [120] возвратиться к своим и совершить новые похищения. Пши и уорки — наиболее опасные и известные воры в стране. Пойманный на месте преступления вор, как правило, раздевается до рубашки и не отпускается на волю раньше, чем он сам или его фамилия выплатит выкуп. Но очень опасно ранить или убить вора, ибо в этом случае его фамилия требует деньги за кровь.

Попытки наибов положить предел воровству некоторое время увенчивались успехом, но начавшиеся затем ссоры имели следствием ужасающее увеличение воровства. Но если последнее, к сожалению, обычно, то грабежи и разбои — нет. Никогда не случается, чтобы воры ворвались даже в наименее охраняемый двор или чтобы одинокий путник на дороге был ограблен или даже убит. Причина этому — особенная, но крепкая организация общественного союза в этом народе, где все ответственны один за другого, каждое племя, каждая фамилия — за принадлежащих к ним и живущие каждого юнэ-из — за преступление, совершенное на их земле.

Соседи живут между собою в согласии, которое могло бы служить примером для сельских жителей в Европе; полевые работы производятся всегда сообща несколькими соседями. Если один из дворов разорен пожаром, падежом скота или нападением врага, если русские взяли в плен кого-нибудь из фамилии и необходим выкуп, то приходят на помощь не только соседи, но и члены фамилии, живущие в отдаленнейших местах страны, и если этого недостаточно, то помочь обязано все племя. Таким образом, естественно, что в этой стране так же мало бедных, как богатых; нищие неизвестны.

Замужние женщины — несчастнейшие существа в Адыгее. Кроме того, что они должны помогать мужчинам в полевых работах, они делают сукно, полотно, одежду и обувь. Они должны натаскать в дом воды и дров, ухаживать за скотом, даже и за лошадьми, приготовить обед и вести все хозяйство. Зимой они очень страдают от холода из-за недостатка одежды; но самое тяжелое — это молоть муку. В стране только изредка встречаются маленькие водяные мельницы. Каждый двор имеет свои ручные мельницы, которые очень плохи. Заготовленной муки нигде [121] нет; женщины ежедневно мелют лишь то количество муки, которое необходимо на хозяйственные нужды. Следует отметить, что, тогда как женщины замучены работой, девушек, как у богатых, так и у бедных, очень оберегают. Они освобождены от всех тяжелых домашних и полевых работ, занимаются только шитьем и вышиванием и достигают в этом большого искусства. Чужеземцы бывают чрезвычайно удивлены, найдя под соломенной крышей абазской сакли нежных, хорошо одетых девушек с белыми руками, не носящими ни малейших следов тяжелой работы. Между девушками встречаются настоящие красавицы, но, едва выйдя замуж, они теряют быстро свою красоту, и через год замужества бедняжку едва можно узнать. Впрочем, они добродушные, услужливые, веселые создания и не такие робкие, хотя и более добродетельные, чем турчанки. Вообще же на земле не найдешь более легкомысленного и веселого народа; абаз смеется целый день, легко переходит от самого большого огорчения к бешеной радости и не в состоянии сделать и сохранить серьезное, мрачное лицо.

Лучшее качество адыгов — это гостеприимство. Путник может проехать всю страну насквозь без копейки денег, и нигде его не задержат, и в каждом дворе, куда он зайдет, он найдет кров, постель и еду для себя, стойло и корм для своей лошади. Можно, не спрашивая позволения, сойти с лошади перед саклей для гостей и войти в нее — таков обычай. Сейчас же со двора приносятся матрацы, подушки, вода и полотенца, в камине зажигается большой огонь и хозяин дома и его семья прислуживают гостю. Невежливо спрашивать, откуда он приехал, куда едет, кто он. Хозяин только приветствует гостей и не начинает разговора, пока они сами не спросят или не начнут рассказывать. Приезд чужестранца и уважаемого гостя — событие во всей местности. Из всех близлежащих дворов спешат люди, чтобы увидеть гостя, послушать от него новости и принять участие в пиршестве, которое является следствием такого посещения.

Часто сакля битком набита народом, но туземцы все же держатся вдали от гостя, чтобы его не беспокоить, и, как хозяева, так и любопытные, не смеют в присутствии гостя [122] сесть или разговаривать друг с другом; это считается высшей неучтивостью. Ни один состоятельный путешественник не может быть лучше обслужен в европейском отеле, чем гость в низенькой абазской сакле под соломенной крышей. Начиная с хозяина дома до последнего мальчика-раба, все следят за его малейшим знаком.

Неприятно обыкновение жителей, не спуская глаз, пристально смотреть на прибывшего. Часто в переполненной сакле 30-40 пар глаз, жутко блестящих из-под мохнатых меховых шапок, пристально устремлены на гостя. Их приветствие коротко. Адыг здоровается словами: «О шхапши» («Добро пожаловать»). Ему отвечают: «Каго-апши» («Добро пожаловать и тебе»). Перед очень старыми людьми и девушками встают, но шапки не снимают, даже не прикасаются к ним. Только женщины, здороваясь, прикасаются к своему головному убору, точно по-военному отдают честь. Коротко прощальное приветствие: «Отхатш» («Оставайтесь счастливы»); на это отвечают; «Огмаф» («Добрый путь»). В последнее время введены магометанские приветствия, но они не идут к гостеприимной сердечности адыгов.

Через час после прибытия гостя подается незатейливая еда, обычно пирог с медом или молоко; но основательной еды приходится долго ждать, ибо чем более уважаем гость, тем больше и дольше готовится кушанье, так что иногда не удается пойти спать до полуночи. Лошадей расседлывают, кормят, поят и моют без того, чтобы гостю об этом пришлось заботиться.

Когда гость отдохнул и удобно устроился, его обычно ожидает приятное посещение. Это девушки из этого или соседнего двора (замужние не показываются). Девушки обыкновенно входят в саклю медленно и со скромным достоинством, безмолвно приветствуют, прикасаясь по-военному рукой к своему головному убору, и становятся около дверей. Долг гостя, как бы стар и знатен он ни был, подняться и пригласить девушек сесть около себя; после некоторого сопротивления девушки занимают место, и, т.к. они и без европейского воспитания очень остроумны, понятливы и чистосердечны и при этом очень скромны, [123] беседа с ними имеет свою приятность. Эти милые девушки осматривают внимательно платье гостя и берут с собой в саклю все разорванное или испорченное, чтобы привести в порядок к отъезду гостя. Приход девушек является как бы сигналом к прекращению серьезного разговора, и если гости согласны, то молодые люди начинают «хоред». Это значит, что один пляшет в середине комнаты, в то время как остальные сидят, поют и в такт бьют в ладоши; какой-нибудь старый бард играет на своей трехструнной скрипке. И скоро хижина дрожит от прыжков и выстрелов, ибо каждую минуту кто-нибудь из зрителей стреляет из пистолета в крышу или дымовую трубу, так что куски глины летят во все стороны; выстрелы заменяют наше «браво» и служат аплодисментами актерам. В таких случаях девушки не пляшут и не поют, но только поощряют наиболее ловких словами и взглядами.

По этому поводу я должен упомянуть об абазских бардах. Этих патриархальных певцов уважают и боятся. Каждый хороший или плохой поступок, храбрость и трусость, корыстолюбие и самопожертвование, гостеприимство и скупость, красота и любовь, так же как легкие нравы, находят своих панегиристов или беспощадных сатириков. Ими воспеваются старые сказания, геройские поступки и подвиги, различные чудесные истории. Я видел весной 1857 года во время сильной перестрелки на реке Адагум, как один такой бард влез на дерево, откуда он далеко раздающимся голосом воспевал храбрых и называл по именам боязливых. Адыг больше всего на свете боится быть названным трусом в национальных песнях — в этом случае он погиб: ни одна девушка не захочет быть его женой, ни один друг не подаст ему руки, он становится посмешищем в стране. Присутствие популярного барда во время битвы — лучшее побуждение для молодых людей показать свою храбрость.

Когда наступает время ужина, девушки прощаются и уходят, т.к. обычай не позволяет им есть вместе с мужчинами. Все присутствующие мужчины принимают участие по очереди в пире, по окончании которого гости [124] остаются одни и могут пойти на покой. Утром люди из соседних дворов собираются опять в сакле для гостей; около десяти часов приносится завтрак, после которого седлаются лошади и гости приготовляются к отъезду.

Хозяин дома обычно провожает своих гостей до ворот или до границ своих полей, а важного гостя — до следующей остановки. По желанию гостя ему дают проводников. Если путники опасаются чего-либо в той местности или в том дворе, где они ночуют, то долг хозяина дома — окружить саклю для гостей стражей и даже самому охранять дверь, а также дать прикрытие до следующей остановки. Он является ответственным за все плохое, что может случиться с его гостем, и считается высшим позором, если этот последний пожалуется на плохой, скупой прием или на какое-нибудь зло, причиненное ему лично или его имуществу. Адыг считает гостеприимство за такую священную обязанность, что откажет лучше себе в чем-либо необходимом, чтобы только удовлетворить гостя; так как такое посещение, особенно знатного гостя, который приезжает со многими спутниками, очень обременительно для хозяина дома, то считается неучтивым оставаться в одном доме больше двух ночей, хотя хозяин никому не укажет на дверь. В Адыгее много лентяев, особенно уорков, которые эксплуатируют гостеприимство хозяев и под разными предлогами переезжают из дома в дом, чтобы хорошо питаться самим и кормить своих лошадей за чужой счет.

Жилище адыга — неприкосновенное убежище. Каждый переступивший его порог оказывается под защитой хозяина дома, даже если он его личный враг. Полиции, которая вводилась в некоторых местах, было очень трудно действовать в этой стране, где народ крепко держится за свои старые обычаи; чтобы схватить преступника, надо применять особую осторожность и хитрость.

Я хочу попробовать дать небольшую картину различных важных моментов домашнего быта адыгов.

Есть обычай, чтобы жена не разрешалась от бремени в доме своего мужа; для этой цели она отправляется к своей матери или к какой-либо пожилой родственнице. [125] Абазские женщины очень плодовиты, редко встречаются матери, которые имели бы меньше шести детей. После разрешения от бремени срок выздоровления матери продолжается редко более трех-четырех дней, после чего она возвращается к своему мужу и бодро принимается опять за работу. Глава семьи, не всегда отец, дает имя новорожденному ребенку; крещение неизвестно, также чрезвычайно редко производится и магометанское обрезание, адыги только подчиняются против своего желания этому религиозному предписанию. В последнее время вошло в обычай присваивать себе и называть детей мусульманскими именами, например: Магомет, Мустафа, Али и т.д. Вообще же рождение ребенка не влечет за собой никаких празднеств, оно проходит, так сказать, совсем незамеченным.

Более важной считается женитьба и различные связанные с ней обычаи. Ни одну девушку не отдают против ее желания, но она также не смеет взять себе мужа без согласия своих родителей. Жених старается, насколько возможно, узнать девушку раньше; как и повсюду, здесь также принимается во внимание состоятельность и значение родителей обеих сторон, затем — хорошее поведение, ловкость девушки в женских рукоделиях; обращают также очень большое внимание на взаимное влечение и красоту. Если жениху разрешается навещать девушку в сакле ее родителей, то это означает уже их молчаливое согласие; ему остается тогда только заслужить расположение девушки. Когда они договорились, то назначается ночь, когда жених должен увезти девушку. Увоз невесты — старый обычай, который адыги переняли у черкесов, похищавших большею частью раньше своих жен; хотя теперь о женитьбе договариваются заранее, все-таки делается вид, что девушка похищается и что жених должен заплатить деньги за невесту как штраф за увоз.

Когда наступает назначенная ночь, жених садится на лошадь и, сопровождаемый верхом несколькими своими друзьями, приближается тихо и с большими предосторожностями ко двору, где живет его возлюбленная. Кроме невесты, которая тайком приготовляет маленький сверток [126] со своими лучшими платьями, в тайну посвящены только родители, которые, однако, притворяются глухими и слепыми. Девушка прислушивается. Раздается легкий свист за забором двора. Невеста незаметно выскальзывает из сакли и из двора и скоро оказывается в объятиях жениха, который вскакивает на лошадь, куда поднимает и ее, и, возвещая выстрелом из револьвера о своем триумфе, удаляется бешеным галопом. Его спутники прикрывают его с тыла, стреляют из ружей и издают особенный пронзительный крик, который означает увоз. По этой тревоге вооруженные мужчины этого двора бросаются к своим лошадям, все соседи также бегут к лошадям и начинается дикая погоня, сопровождаемая ужасными воплями. Между тем похититель имеет преимущество и молча бешено мчится к месту, где его невеста будет в безопасности. Но его спутники беспрерывно кричат и стреляют и группами или в одиночку принимают различные направления, чтоб ввести в заблуждение погоню.

Горе жениху, если его настигнут! С ним обращаются тогда, как с обыкновенным вором; у него отбирают невесту, лошадь, оружие, срывают с тела одежду; кроме того, еще жестоко высмеивают и сочиняют про него насмешливые стихи; свои вещи он должен выкупить дорогими подарками и попытать счастья во второй раз; но часто случается, что девушка его больше не хочет, ей за него стыдно, она считает его неуклюжим.

Если же все сошло удачно, то он привозит невесту в дом своего близкого друга, где уже приготовлены сакли и кушанья для молодой пары, и без дальних церемоний брак заключен. В продолжение целого месяца молодая пара живет только друг другом и своей любовью. В это время муж с восходом солнца оставляет хижину и направляется к какому-либо другу по соседству, где проводит целый день, только с наступлением темноты возвращаясь в объятия своей жены. В продолжение медового месяца он не смеет показываться на глаза своим родителям и ни одному пожилому и уважаемому мужчине, и если встречает такого на дороге, то бежит, как будто совершил какое-нибудь преступление. [127]

Когда медовый месяц окончился, то невесту навещают ее мать и незамужние сестры. Она покидает двор, где провела это время, и ее ведут со многими провожатыми, с пением и ружейными выстрелами на другой двор, более близкий к дому мужа, обычно не дальше от него четверти часа пути. Здесь она живет последние восемь дней, которые проводит вне дома своего супруга, и в это время не должна его принимать. Ее мать, ее сестры и некоторые ее знакомые составляют ее общество.

Между тем жених к тридцатому дню приготовляет несколько голов рогатого скота, овец или коз, в зависимости от своего состояния, несколько повозок с пирогами и хлебом, несколько бочек меда и шветт, а также различные хорошо завернутые подарки, которых никто не видел, для своих родителей. Его родственники, друзья и знакомые собираются после отъезда невесты во дворе, где проходил медовый месяц, и оттуда процессия, которую ведут два его друга, направляются к дому его родителей. Он сам, однако, остается и ждет результатов переговоров.

Между тем шествие двигается вперед при непрекращающихся выстрелах из ружей и пении; оно останавливается только во дворе родителей жениха; два предводителя, которые играют роль посредников между родителями и сыном, входят в большую саклю, где их ожидают родители. Друзья жениха здороваются и передают приветствие от их сына; они в красивых словах рассказывают об их сыне, о невесте, достоинства которой превозносят до небес, говорят о счастье, которое молодая пара ожидает от брака, о многих детях, которых они произведут на свет и которые будут радостью для дедушки и бабушки, и т.д., а в конце смиренно просят разрешить молодым войти во двор и приготовить для них юнэ.

Родители разыгрывают из себя разгневанных: они ничего не хотят знать о безумствах сына, они не имеют средств платить деньги за невесту и тому подобные вещи. Но посредники не дают себя испугать и удваивают свое красноречие; шум перед большим юнэ становится все сильнее, и наконец они затрагивают слабые стороны родителей, главный порок [128] и добродетель адыгов — их жадность и их гостеприимство. Они достают подарки, предназначенные для родителей, состоящие из оружия и предметов одежды; также приглашают их осмотреть рогатый скот, овец, коз и продукты, которые им посылает сын. Отец становится все мягче, но мать не желает ничего брать и ни на что смотреть. Тогда посредники, в свою очередь, сердятся и объявляют, что это позор для всего двора — не впускать в юнэ так много хороших друзей их сына, которые совершили такой далекий путь, и отправлять их назад голодными, не послав с ними хороших вестей сыну. Тогда отец больше не может устоять, он соглашается на приезд молодых и приглашает в гости всех присутствующих. Но мать неумолима: она соглашается принять только сына, но не невесту, она ничего о ней не слышала, она не понимает, как совершился этот брак, она ни о чем не знает, должна сначала навести справки и т.д. Как только отец появляется в дверях юнэ с обоими посредниками, их встречают воплями восторга и выстрелами; двое лучших наездников садятся на коней и мчатся к тому месту, где ждет их сын, чтобы сообщить ему добрые вести. Остальных угощают привезенными припасами и вином, скот убивают и готовят кушанья. Пир, к которому собираются все соседи, продолжается, пока не съедят и не выпьют все приготовленное. Когда все кончено, расходятся по домам. В ту же ночь молодой супруг приходит тихонько во двор, где уже определено для него и для его жены особое юнэ, заходит ненадолго к родителям, встречается ими очень сурово несколькими короткими вопросами и потом, в продолжение восьми дней, занимается своими обычными делами с непривычным усердием, чтобы показать, что он хочет наверстать потерянное время. В продолжение восьми дней он, как уже было сказано, не видит свою жену. На девятый день после возвращения мужа в отцовский дом приводится невеста, и это, собственно, и есть свадьба, в которой, однако, муж не принимает участия. Он удаляется очень рано из дома, и его не видно целый день.

Свадебное шествие и свадьба сопровождаются следующими церемониями. Скоро после восхода солнца сходятся из [129] всех ближайших, часто и из очень отдаленных дворов, длинными вереницами, женщины и девушки (среди которых находятся также и сестры невесты) в своих самых лучших платьях, в повозках, пешком или на лошадях к юнэ, где невеста со своей матерью встречает прибывающих. Все приходящие несут невесте подарки в виде хлеба, пирогов, меда и масла, а также напиток из меда и шветт, из которых часть съедается сейчас, а другая накладывается на повозки. Двое женатых и двое холостых молодых людей, так же как две женщины и две девушки, выбираются провожатыми невесты и устраивают процессию, которая выходит со двора в таком порядке: впереди едут верхом провожатые мужчины на плохих лошадях, плохо одетые и плохо вооруженные (причина будет объяснена позднее); затем следуют все мужчины верхом и пешком; верховые скачут вокруг, все поют и стреляют из ружей и кроме оружия снабжены еще длинными толстыми палками. Затем следует группа замужних женщин с двумя женщинами-провожатыми во главе, идущими очень чинно и степенно; за ними следуют попарно молодые девушки; среди них идет невеста в лучшем платье, в последний раз в шапочке, которую носят молодые девушки, и так густо закрытая покрывалом, что ее нельзя разглядеть. Ее ведут под руки две подружки, и она идет медленно, с трудом, опираясь на них. Подружками выбираются веселые, остроумные девушки, которые импровизируют и запевают подходящие к случаю стихи, которые подхватываются хором всеми девушками. Дальше следуют повозки со съестными припасами; шествие замыкают несколько пожилых мужчин верхом.

Между тем во дворе родителей собирается целая толпа родных, знакомых и соседей, но главным образом рабов; все имеют в руках длинные палки. В большой сакле сидит мать, одетая по-праздничному и окруженная несколькими пожилыми соседками. Отец находится в другой сакле, смотрит на все в оконное отверстие, но сын во дворе не показывается.

Когда свадебное шествие подходит к воротам, стоящие внутри спрашивают, чего хотят люди, собравшиеся в таком большом количестве. Им отвечают, что это их не касается, [130] т.к. жена N. N. едет в свою юнэ и пригласила в дом гостей. Идут долгие разговоры, увещевания, даже просьбы; все напрасно, свадебную процессию не хотят впускать. Тогда провожатые свадебного шествия с поднятыми бичами бросаются в густую толпу, чтобы проложить себе дорогу; всадники и пешие с дикими криками следуют за ними. Завязывается притворная борьба, многие бросаются со двора, чтобы завладеть невестой, но девушки образуют вокруг нее плотное кольцо и поют хором, чтобы ободрить своих спутников, мужчины носятся и кричат, как вырвавшиеся на волю черти, бесчисленные выстрелы щелкают в воздухе, палочные удары и удары плетьми сыплются на меховые шапки и плечи, и я не посоветовал бы непривычному человеку подходить близко к этой дикой суматохе.

Одному из моих солдат, которому было любопытно посмотреть вблизи, сильно досталось от обеих сторон, т.к, никто не знал, на какой стороне он был. Хуже всего приходится двум предводителям. Лошадей у них отнимают. Оружие и платье срывают с тела и отдают только за хороший выкуп; это причина, почему в такой день они появляются плохо вооруженными, плохо одетыми и на плохих лошадях.

В конце всегда побеждает наступающая сторона. Мужчины, собравшись толпой, удаляются в глубь двора, женская часть процессии входит в ворота. Замужние женщины с двумя провожатыми женщинами направляются в большую саклю, девушки с невестой посередине становятся рядами, как солдаты, и поют различные песни под руководством веселых подружек. Конечно, все песни имеют отношение к свадьбе. Невеста все еще закутана в покрывало и совсем не видит, куда она идет. Мужчины продолжают стоять спокойно против них шагах в 50-60 и наблюдают за очаровательным фронтом.

Между тем в большой сакле между матерью и двумя женщинами, сопровождавшими невесту, разыгрывается такая же комедия, как восемь дней тому назад между родителями и посланными от их сына. Мать отказывается принять новую невестку, заставляет себя долго просить, [131] однако посредницы одерживают верх при помощи своего красноречия и подарков, которые они приносят от имени невесты. Все женщины теперь входят во двор, невеста переходит из рук своих подружек, которые сначала отказываются ее выдать, в руки посредниц, и под предводительством своей матери отводится в большую саклю; женщины и девушки следуют за ними. Первые входят в саклю, последние и мужчины образуют две группы по обеим сторонам дверей и поют на два хора; мужчины восхваляют храбрость и состоятельность молодого и удачу молодой, которая нашла себе такого мужа: девушки отвечают похвалой красоте, невинности и искусству в женских рукоделиях молодой и дают понять, что муж должен очень подтянуться, чтобы сделаться достойным молодой.

Между тем невеста представляется своей свекрови. Это происходит очень серьезно и с большим достоинством. Мать молодой женщины снимает, после обычного поклона и ответа на него, покрывало со своей дочери, затем обе матери подходят друг к другу и сердечно обнимаются, молодая женщина почтительно целует руку своей свекрови, которая видит ее в первый раз. Эта последняя внимательно рассматривает свою невестку и кончает всегда тем, что красота и хороший вид девушки далеко превысили ее ожидания, что она очень довольна выбором своего сына и надеется, что получила хорошую помощницу в хозяйстве, которая народит ей много внуков, и тому подобными любезностями. Бедная невеста не смеет сесть в присутствии своей свекрови. Она стоит у дверей, а когда приносится кушанье для ее матери и остальных пожилых женщин, выходит в сопровождении двух приведших ее женщин из сакли во двор, где ее встречают восторженные крики и пение собравшейся молодежи, и так как теперь она показывается без покрывала, то все смотрят на нее с любопытством. Ее отводят в саклю мужа, и она больше не принимает участия в свадебном веселье.

Существует обычай, что молодая подносит маленькие подарки собственной работы наиболее уважаемым гостям на память о ее свадьбе. [132]

Между тем на дворе начинается настоящее веселье. Девушки снова становятся в ряды, мужчины — против них, и начинается пляска. Музыку представляют несколько трехструнных скрипок и мужской хор под управлением опытного барда. Молодые парни выскакивают поодиночке из рядов, хлопая в ладоши и танцуя, каждый приближается к девушке, которая ему нравится. Подойдя к ней, он поет несколько строф своего сочинения и кладет ей руку на плечо, это служит сигналом для его друзей и ее поклонников к выстрелам из ружей. Чем красивее и желаннее девушка, тем больше раздается выстрелов, таким образом, частая стрельба считается за большую честь, тогда как большим стыдом для девушки считается, если на нее не обращают внимания. Потом парни и девушки берутся за руки и образуют круг, который то смыкается, то расходится; девушки двигаются медленно, зато парни прыгают и шумят, во все горло распевая, испуская военный клич и стреляя из пистолетов совсем около голов и лиц девушек, так что от порохового дыма часто даже чернеют лица. Но это совершенно не пугает храбрых девушек; наоборот, они хвастаются, возвращаясь со свадьбы с почерневшими лицами, хотя это своеобразное ухаживание на первый взгляд кажется тем опаснее, что адыг никогда не стреляет холостыми патронами, но почти никогда не бывает слышно и о несчастных случаях.

После танца начинаются скачки. Вне двора ставится доска для цели, мимо которой, стреляя, проносятся бешеным галопом всадники. Наиболее смелые подлетают к группе девушек, хватают одну из них поперек туловища, поднимают с быстротой молнии на лошадь и с этой дорогой ношей проносятся мимо доски, стреляя в цель. Кто таким образом попадет в цель, получает премию как память о невесте. Пороха на свадьбе расходуется чрезвычайно много, но это единственная роскошь адыга. Стрельба — его высшая радость.

Когда общество, наконец, устало от пляски, пения и стрельбы, приносится на бесчисленных маленьких столиках обед, ставятся бочки с медом и шветт, и все едят [133] и пьют вволю. Этим пиром оканчивается свадьба. Женщины и девушки прощаются с молодой, которая остается одна со своей матерью и сестрами до следующего дня. Мужчины уходят домой, и все рассеиваются. К вечеру на недавно еще таком оживленном дворе тихо и пустынно. Отец выходит из своего убежища и первый раз видит свою сноху. После захода солнца приходит домой ее муж, и на следующее утро, когда все еще спят, молодая женщина, которая должна вставать первой, уже принимается за работу. Нежные, не привыкшие к работе руки бедняжки скоро покрываются мозолями, и первый месяц в доме мужа, или, вернее, в доме его родителей, очень отличается от проведенного в любви и комфорте медового месяца. Бедные молодые женщины, которые первое время под строгим взглядом свекрови должны работать больше других, чувствуют себя, вначале очень несчастными и часто плачут.

Жена приносит своему мужу только себя и никакого приданого; наоборот, он должен сам за нее платить. Цена за невесту достигает от 100 до 2 000 рублей серебром, которые выплачиваются оружием, лошадьми, скотом и товарами и должны быть внесены через месяц после свадьбы. Для этой цели однажды, по прошествии указанного времени, появляется перед саклей для гостей свекра посол от отца — пожилой родственник невестки с толпой всадников за получением денег за нее. Адыг имеет обыкновение охотно брать, но с трудом отдавать, и прежде всего — бесконечно много говорить, поэтому они много и долго торгуются. Оружие, лошади и т.д. предлагаются приехавшим по слишком высокой цене, тогда как они соглашаются их принять только по очень низкой. Часто такой отряд остается у хозяина на несколько дней, и т.к. обычай принимать гостя лучшим образом не может быть обойден, то такая масса гостей после и без того дорого стоившей свадьбы и рядом с выплатой цены за невесту оказывается очень обременительной для двора.

Когда обе стороны, наконец, приходят к согласию, чем обычно это дело кончается, то гости удаляются. Весь торг ведет отец, которому помогает молодая; мужа в это время не бывает дома. [134]

Но деньги, отданные за невесту, не пропадают для семьи даром. Когда жена чувствует приближение родов, она едет к своей матери и там получает часть платы за невесту для новорожденного. Если у нее бывает много детей, то деньги, отданные в уплату за невесту, не только возвращаются в дом, но родители отдают дочери даже больше, чем получили сами.

Если брак расторгается, что случается очень редко, то жена находит приют у своих родителей, а деньги за невесту обеспечивают ее содержание. Вообще, жена адыга не рабыня его, муж не обращается с ней по своему произволу, как у восточных и магометанских народов, ибо она всегда находится под защитой своей фамилии. Если муж оскорбит жену, или отвергнет ее легкомысленно или по злобе, или не хочет платить цену за невесту, то в последнем случае у него уводят жену хитростью или силой, а между фамилиями начинается вражда, которая часто кончается кровопролитием.

В Адыгее нет врачей; только в некоторых местностях старые женщины занимаются лечением, как говорят в народе, при помощи колдовства. Если же они не могут помочь и какой-нибудь член фамилии лежит при последнем издыхании, то обитатели двора и соседи собираются вместе, кричат и поют, чтобы испугать смерть и облегчить умирающему последние минуты. Как только они убедятся, что умирающий испустил последний вздох, мужчины и женщины затягивают протяжные и пронзительные причитания, которые продолжаются почти час. По этому знаку приготовляются все соседи, скоро начинают подходить группы мужчин и женщин, каждая процессия у ворот двора принимается плакать и рыдать и со всеми признаками дикого отчаяния медленно двигается к сакле, где лежит умерший, который между тем уже омыт, чисто одет и лежит в полном одеянии, с шапкой на голове и оружием около него; прибывающие смотрят на него в последний раз, мусульмане читают краткую молитву. Когда скорбящие выходят из сакли, им предлагается закуска.

Притворство пошло в обычай у адыгов. Характерно, что все без различия, даже и те, которые никогда не знали [135] умершего или даже при жизни были его жесточайшими врагами, во время официального путешествия от ворот до ложа умершего страшно рыдают и высказывают свое глубокое горе. Но это не мешает им с большим аппетитом есть предложенные кушанья. Выйдя со двора, никто не думает больше о мертвеце. Этот плач и эти посещения ближних и дальних продолжаются три дня. С солнечного восхода поднимает семья свои вопли, которые продолжаются весь день.

На четвертый, а у магометан уже на второй день труп относится на кладбище. Только мужчины, а если умерла женщина, то и замужние женщины, но никогда не девушки, сопровождают труп. Гробы неизвестны. Покойник лежит на широкой, покрытой черным доске и полностью одет и вооружен. Подойдя к могиле, труп кладут около разрытой ямы и один из старших в фамилии произносит обычно довольно длинную надгробную речь, в которой он отмечает добродетели, поступки и заслуги усопшего. После этого ближайшие наследники снимают оружие и стреляют из ружей и пистолетов в могилу, после чего труп опускается туда же и засыпается землей. Раньше зарывали оружие вместе с мертвецом, теперь это больше не делается. Вокруг могилы ставят деревянную изгородь, а на могилу кладется простой камень без надписи. С введением магометанства к древним обычаям присоединились многие предписанные Кораном обряды.

Через 14 дней после похорон фамилия усопшего дает похоронный обед. Приглашения рассылаются соседям, и кушанья, и особенно напитки, приготовляются в большом количестве. Всякий гость в этот день желанен. На этом обеде не поют и не стреляют. Народ собирается серьезно и спокойно, каждый произносит краткую молитву за умершего, и потом хозяева угощают кушаньями и напитками; гость может также взять с собой пироги, мед и шветт. На могилу кладутся пироги и ставятся кувшины со шветтом, каждый приходящий может есть сколько хочет. Это единственный ритуал, на котором адыги много пьют. Похоронные обеды хадахус повторяются из года в год, но только по последнему умершему. [136]

Внешнее выражение горя у адыга, как говорилось раньше, гораздо значительнее, чем действительно испытываемая им печаль; обычно смерть даже ближайших родственников принимается им с большим спокойствием, почти равнодушием. Они верят в будущую лучшую и вечную жизнь (в награду, но не в наказание) после смерти и представляют ее совершенно сходной с земной, с той только разницей, что она будет лучше и приятнее и не прекратится смертью.

Праздничные и торжественные дни введены магометанами; раньше адыги знали только один-единственный национальный праздник, который даже и в настоящее время, когда Коран сделал большие успехи, считается в стране самым значительным и адыгами очень почитается и свято соблюдается. Этот праздник падает на начало июля и называется жителями днем вознесения на небо матери бога — Марии; это одно из важнейших из еще оставшихся в памяти народа воспоминаний о господствовавшем здесь когда-то христианстве. В этот единственный день в году запрещается всякая тяжелая работа, каждый надевает лучшее платье, и по всей стране раздаются пение и выстрелы.

Обряды при рождении, женитьбе и похоронах одинаковы у свободных и у рабов. За последних все издержки несет их хозяин; во всем остальном все выполняется совершенно одинаково, и нет никакой разницы между свободным и рабом. [139]

ГЛАВА 6

Вооружение адыгов. — Ружья. — Пистолеты. — Сабли. — Кинжалы. — Старое оружие. — Лук и стрелы. — Кольчуги. — Приблизительное количество вооруженных. — Пешее и конное войско. — Военные игры и упражнения. — Русские дезертиры и военнопленные. — Их печальное положение. — Адыги, попавшие в плен к русским. — Некоторые примеры осуществляемой русскими деморализации. — Обмен беглых рабов и беглых солдат.

Вооружение адыге в сравнении с современным европейским вооружением очень отстало и мало приспособлено для регулярной массовой войны, но прекрасно для борьбы в одиночку, в лесу и горах и достаточно для конницы против русских казаков. Вооружение всадника и пехотинца одинаково. Вполне вооружен тот, кто имеет ружье (скоинг), пистолет (скоинг-сик), кривую саблю (шаш-хуа), кинжал или ятаган (кама). В последнее время встречаются также кое-где револьверы, можно увидеть иногда короткие пищали, лук и стрелы, секиры и пики. Часто встречаются еще кольчуги.

Ружье — длины обыкновенного европейского пехотного ружья, без штыка; оно очень легко, с длинным, узким и слабым прикладом; затвор кремниевый, превосходной и тонкой работы, потому что медные пистоны в стране не изготовляются: шомпол деревянный. Часто стволы и замки гравированы золотом и серебром очень красиво и искусно, приклады украшены золотом, серебром и слоновой костью. Хорошее, богато украшенное ружье оценивается более чем в 300 серебряных рублей, посредственное — в 10 серебряных рублей. Дальнобойность ружья редко достигает более 250 — 300 шагов, его точность не особенно велика; нарезные стволы редки, однако этот недостаток навёрстывается, насколько возможно, упражнением, верной рукой и острым глазом адыга, и в перестрелке они почти всегда превосходят русскую линейную пехоту. Все ружья, которые попадают им в руки, сейчас же переделываются ими на свой лад; они чувствуют почти отвращение к тяжелым мушкетам. В каждом юнэ-из имеется один или несколько оружейных мастеров, которые, правда, медленно, но искусно изготовляют новое оружие или переделывают и починяют старое. Ружья носятся в непромокаемом чехле из козьей кожи шерстью наружу и на ремне за спиной. Этот способ ношения ружья превосходен как для всадника, так и для пешехода, потому что ружье не только защищено от сырости и ржавчины, но, кроме того, не утомляет солдата и может быть с такой же легкостью вытащено из чехла, как сабля из ножен. [140]

Пистолет — длины обыкновенного кавалерийского пистолета, но очень легкий. Он также имеет кремниевый затвор и устроен таким образом, чтобы можно было выстрелить легче и удобнее левой рукой, чем правой. Он прикрепляется на длинной, надетой на шею перевязи, вышитой шелковыми и серебряными нитками, и засунут позади за узкий сабельный ремень. Пистолет — самая дорогая часть вооружения. Приклад пистолета даже у бедных отделан очень красиво. Дальнобойность и верность выстрела очень посредственны. Абаз пользуется пистолетом, из которого он стреляет левой рукой, в сражении только на близком расстоянии, когда он обнажил саблю или кама.

Сабля состоит из короткого, обыкновенно в три пальца шириной, чуть изогнутого клинка и слегка изогнутой рукоятки без эфеса. Встречается очень много старых превосходных клинков с грузинскими, турецкими, арабскими и латинскими надписями; странным образом можно видеть также много венгерских клинков из времен императрицы Марии Терезии. Ножны сделаны из дерева. Обтянуты сафьяном и часто богато украшены, так же как и сабельный эфес. Она пристегивается кругом талии на кожаном ремне, остра как бритва, и в руке ловкого адыга является страшным оружием. Старые клинки часто имеют большую ценность, рассматриваются как родовое имущество и ни за какую цену не уступаются чужим.

Ятаган (кама) состоит из прямого заостренного клинка длиной в один фут и в три пальца шириной, с прямой, в два дюйма длины, богато украшенной рукояткой. Ножны такие же, как и у сабли, но обыкновенно окованы серебром. Клинок заострен с обеих сторон и тоже острый как бритва. Кама прикрепляется спереди на сабельном ремне и является домашним оружием, которое адыг никогда не снимает.

Из всего, что абазы видели в последней Восточной войне у европейцев, их высшее удивление возбудили револьверы, и многие принесли значительные жертвы, чтобы приобрести себе это оружие.

Короткие ручные пищали, которые встречаются не очень часто, употребляются только всадниками, которые прикрепляют их к седлу. [141]

Лук и стрелы можно видеть только у очень старых людей, которые с присущей их возрасту отрицательным отношением к каждому новшеству пренебрегают употреблением огнестрельного оружия. Я встречал, к моему удивлению, очень хороших стрелков, попадающих стрелами в цель на 300 — 400 шагов.

Секиры в настоящее время сделались тоже редкостью. Изредка они встречаются у всадников, прикрепленные к седлу. Пики, или длинные, окованные железом палки, носят только бедняки и рабы, которые не имеют средств приобрести себе оружие. Всадники не употребляют и не знают копий, и те, которые представляют черкесов вооруженными копьями, не видели их или неверно осведомлены.

Адыг любит свое оружие больше всего на свете и кладет на его сохранение больше забот, чем на свою собственную персону. Его оружие всегда находится в таком блестящем состоянии, что самый лучший европейский солдат может взять с него пример. Каждый кусок золота или серебра, который попадет в его руки, сейчас же относится им к серебряных дел мастеру, чтобы тот украсил им его оружие. Он с детства привык владеть оружием. Чтобы успокоить плачущего ребенка, отец насыпает ему несколько зерен пороха на ручку или дает пару свинцовых пуль для игры. В состоятельных семействах мальчики имеют маленькие ружья, пистолеты, сабли и кама; десятилетние мальчики смело гоняют лошадей, попадают уже часто в цель и так привыкают к оружию, что позднее не могут уже жить без него. Адыги — хорошие стрелки; это происходит оттого, что они не упускают случая для упражнения в стрельбе; обыкновенно держатся маленькие пари, которые проигрывающий выполняет с большой пунктуальностью. Каждый раз, когда видишь группу всадников, слышишь беспрерывно стрельбу, то кто-нибудь бросает свою шапку на землю и держит пари на несколько патронов пороха на то, чтобы поднять ее на полном скаку лошади или попасть в нее на дальнем расстоянии из ружья или пистолета; то выбирается для цели дерево, а всадники упражняются в том, чтобы попасть в него на полном скаку. Стрельба, пение, щелканье [142] бичом и бешеная езда взад и вперед — приятнейшее времяпрепровождение для всех. Даже глубокие старики, которые в этой стране сохраняют удивительную бодрость, не пренебрегают стрельбой или скачкой на пари.

В отношении вооружения адыгский народ разделяется на четыре группы, а именно: всадники, которые вооружены вполне, т.е. ружьем, пистолетом, саблей и кама; вполне вооруженные пехотинцы; не вполне вооруженные; мужское население, которое не имеет оружия. —

Основываясь на переписи оружия, которую я имел возможность устроить в некоторых местностях, я хочу привести самое меньшее и самое большее число и вывести из них среднее.

В 1858 году в одном юнэ-из на реке Богандур, в равнинах Шапсугии, и в 1859 году в одном юнэ-из на реке Ципсис, в горах Абадзехии, старшины сообщили мне следующие сведения о количестве мужчин, способных носить оружие, о количестве лошадей и обычного оружия.

 

В Богандуре

В Ципсисе

Среднее число на одно юнэ-из

521 юнэ-из

Мужчин, способных носить оружие

506

383

444

231 324

Верховых лошадей с седлами

142

84

113

57 873

Ружей

376

243

309

160 989

Пистолетов

409

293

351

182 871

Сабель

468

255

361

188 080

Кинжалов, кама

481

268

375

195 375

Судя по этим вычислениям, следует считать для всей независимой страны адыгов почти 150 000 хорошо вооруженных воинов, из которых 100 000 человек пехоты и 50 000 кавалеристов. Еще остается запас в 40 000 не [143] вполне вооруженных и столько же невооруженных. Как во всех моих статистических данных, я привожу не точные, но только приблизительные числа. Во всяком случае, число это не преувеличено.

На вопрос, как это было возможно, что 150 000 хорошо вооруженных воинов Адыгеи не смогли нанести большого вреда русским, можно ответить, что ведь вся гигантская мощь России не была в состоянии в течение срока целой человеческой жизни принудить этот народ к подчинению. Кроме того, 150 000 вооруженных — еще не 150 000 солдат, которых можно по желанию перемещать и направлять. Надо принять во внимание, что не все могут идти на войну, потому что в таком случае их семьи и они сами должны были бы умереть с голоду, что концентрация больших масс в настоящее время не возможна, т.к. народ не имеет ни военной организации, ни продовольственных магазинов, ни начальника, ни запаса пороха, и даже если бы эти трудности были устранены, то незнание правил ведения войны, недостаток в артиллерии и хорошем вооружении делает для адыгов невозможным наступательное продвижение вперед против русских и сопротивление в открытом сражении. Однако как нерегулярные вспомогательные отряды они оказали бы большую пользу регулярным войскам, чем русские казаки или арабские и турецкие баши-бузуки 49. В оборонительной войне против турок и русских они сделали больше, нежели можно было от них ожидать.

Русские военнопленные и перебежчики были с незапамятных времен единственными европейцами, которые ступали на землю Адыгеи, и так как число их, особенно перебежчиков очень значительно, то мы должны на этом остановиться немного обстоятельнее.

В России издавна принято зачислять политически осужденных офицеров и солдат сомнительного поведения и т.д. в Кавказскую армию. В течение многих лет весь годовой контингент рекрутов из польских провинций также [144] направлялся туда. Если уже во всей русской армии много ненадежного элемента, который удерживается только железной дисциплиной, то на Кавказе его особенно много. Обстоятельства таковы (и правительство это знает), что осужденные принуждены носить солдатское платье и сражаться против врага, хотя бы они и желали перейти к нему.

Почему тысячи осужденных, которые рассматривают службу в Кавказской армии равносильной ссылке в Сибирь, предпочитают лучше переносить свой тяжелый жребий, чем перейти к врагу царя, известно немногим. Русский солдат, который бежит к абазам, принимается не как друг или гость. Первая мысль абаза, что перебежчик — подосланный шпион или изменник; и действительно, встречалось раньше, что солдаты или в солдатское платье переодетые офицеры посылались изучать страну. Многие проводили там много лет и вели тяжелую жизнь раба, им редко удавалось бегство; многие за свое слишком большое рвение к службе платили жизнью.

Перебежчик рассматривается тем, кто его первый встретит, как его собственность, как хорошая добыча; если он имеет лошадь, оружие и деньги, то все это у него отбирается, даже одежду на теле оставляют редко. Адыг ведет его в свой двор, там бреет ему голову, накидывает на него изодранное в куски платье, и он остается во дворе как раб так долго, пока владелец не пожелает продать его дальше. Обычно же его держат в доме, особенно если он хороший ремесленник, например, кузнец или шорник. В таком случае хозяин покупает ему необходимые инструменты, устраивает мастерскую и получает прибыль от его работы. Если он ничего не умеет, его употребляют для полевых работ, ухода за скотом и всяких хозяйственных работ.

Если семья им довольна, ему предлагают вступить в брак. Если он с этим соглашается, то владелец ищет девушку-рабыню, чтобы купить ее ему в жены. Свадьба происходит с такой же торжественностью, как и у свободных, и с этого времени беглец вступает в племя рабов (пшитль-тлако). Его дети, так же как он сам и его жена, делаются собственностью его господина. [145]

Таким образом, женившись, русский беглец становится под покровительство тех же законов, которым подчиняется каждый абаз из племени рабов. Неженатый же может быть продан и использован по произволу хозяина. Для него опасно оставаться неженатым и по другим основаниям, как мы увидим дальше.

Беглец не получает оружия и не может принимать участия ни в какой борьбе против русских, как бы сильно он этого ни желал; нужны многие годы, чтобы абаз утратил свое недоверие. В черкесских магометанских семействах беглеца принуждают принять их веру. Употребляются всевозможные обманные обещания, лесть, угрозы, чаще же — плохое обращение, чтобы заставить его отказаться от своей старой веры. Если несчастный поддается соблазну, то все-таки не получает обещанной свободы и остается рабом, с ним и обращаются как с таковым. Рабов русского происхождения держат вдали от тех местностей, которые более подвергаются нападениям русских, поэтому их немного в равнинах Шапсугии и Абадзехии; напротив, много в горах, большинство же в Убыхии, куда никогда не достигает неприятель и откуда невозможно бегство. В южных частях Абазии, в местностях, населенных абазскими племенами, осетинами и сванетами, имеется также большое количество перебежчиков, с которыми равным образом обращаются как с рабами. Многих продают турецким купцам и как контрабандный товар доставляют на анатолийский берег, откуда они отправляются дальше в глубину Малой Азии, большей частью в Курдистан. Турецкое начальство закрывает глаза на эту торговлю и не оказывает такому несчастному никакого покровительства. Только немногим удается бежать под покровительство английского или французского консульства, и в этом случае обыкновенно консулы принимают участие в несчастном и доставляют ему возможность получить личную свободу. В стране курдов в Малой Азии имеется большое число таких христианских рабов, их участь там тяжелее, чем у абазов.

Только немногие беглецы принимают магометанскую веру, и только немногие позволяют себя уговорить взять [146] жену. Большинство предпочитают терпеть свою жестокую судьбу и надеются всегда на улучшение их положения.

Лишение личной свободы есть уже преступление, которое абазы совершают по отношению к каждому русскому беглецу, но еще возмутительнее то, что большая часть последних из корыстолюбия или по другим основаниям выдавалась назад русским, где их ожидал расстрел или медленная ужасная смерть под ударом палок или розог. Часто выдача беглеца происходит для освобождения из русского плена какого-нибудь адыга. В таком случае тот, кому это поручено, обходит все дворы, где, как ему известно, находятся также рабы, и старается купить их подешевле.

Эта отвратительная торговля благоприятствует русским офицерам, которые за освобождение пленных мужчин, женщин и детей адыгов, кроме суммы, соответствующей имущественному состоянию пленного, требуют еще выдачи одного или нескольких беглецов. Часто также перебежчики продаются алчными абазами русским за деньги или за товары, и доходнее продать беглеца, чем пленного солдата, т.к. за последнего платят не более 10 серебряных рублей за голову, первые же приносят от 60 до 100 рублей. Те беглецы, которые женятся и принимают магометанскую веру, не опасаются более выдачи русским; несмотря на это, число ренегатов очень незначительно, но очень часты самоубийства. Действительно, печально положение такого бедного беглеца. Предмет недоверия, презрения и насмешек, едва прикрытый лохмотьями, большую часть года подвергающийся мучительнейшему голоду, продаваемый как скот, он имеет только один выход — покончить свое существование в этих негостеприимных для него горах или подвергнуться нечеловеческой жестокости русских законов.

Число ежегодно бегущих к абазам русских солдат, как сказано, очень велико, Я считаю, приблизительно около 4 000 человек, из которых три пятых находятся в Шапсугии и Абадзехии, две пятых — в Убыхии. Едва десятая часть жената и оставила христианскую религию (в большинстве случаев это великороссы). Больше половины перебежчиков — поляки, затем малороссы. Менее многочисленны [147] великороссы и казаки. Последние поголовно негодяи, которые совершили какое-либо преступление в армии; татары также переходят часто к абазам, где они надеются найти единоверцев. Они, однако, очень ошибаются в своих расчетах, с ними обращаются так же, как и с другими. Можно считать число беглецов — татар ежегодно в среднем до 600 человек, из которых три шестых части остаются в стране как рабы, две шестых части продаются турецким купцам и одна шестая отводится к русским.

Сильное дезертирство дает печальное представление о моральном состоянии русской армии; положение русского солдата в Кавказской армии должно быть действительно отчаянным, если он, хорошо зная ужасную будущность, его ожидающую, ибо постоянно видит своих несчастных товарищей, приводимых со связанными руками абазами обратно, и сам является орудием, которым с утонченной бесчеловечностью приводится в исполнение наказание, несмотря на это, оставляет свои ряды и ищет у врага сомнительного покровительства. Если бы не глупость и жадность абазов, в этом случае очень важных союзников русских, если бы была какая-нибудь организация в стране, которая дала бы возможность извлечь пользу из этой слабой стороны русской армии, то последняя была бы скоро серьезно скомпрометирована громадным бегством из войска.

Нужно отнести к чести некоторых благородных и рассудительных адыгов, что они все испробовали, чтобы прекратить эту позорную и вредную торговлю. Очень мудрую и гуманную политику проводил в этом отношении наиб Мохамед-Эмин. Во время своего господства он преследовал строгими наказаниями тех, которые были виновны в позорном оскорблении обычая гостеприимства; он устроил даже в Абадзехии на реке Шавготча (вблизи истоков ее) род христианской солдатской колонии, где было собрано в то время около 800 человек, которые занимались всевозможными ремеслами и земледелием. Эта колония изо дня в день делалась все более цветущей, беглецы приобретали себе постепенно оружие. Мохамед-Эмин думал о военной организации этих людей и об образовании так необходимой [148] для страны артиллерии. Во всех мехкеме службу при помещениях для арестованных и на караулах несли русские беглецы. Разбросанно живущие в стране получали вольные грамоты от народных собраний, не продавались как рабы, не выдавались русским; беглые казаки принимали участие во всех набегах адыгов против русских и руководили ими; хорошо зная расположение правого берега Кубани, где они родились и служили, они были для русских страшными и опасными врагами. Это положение беглецов начало серьезно беспокоить русских, хотя оно еще распространялось не на всю страну, а только на Шапсугию и Абадзехию. Жители Убыхии, для которых торговля этими людьми была очень выгодна и которые никогда не признавали вполне власти наиба, обращались с беглецами, так же, как и раньше. Однако и там их положение начало улучшаться. Такое состояние продолжалось до 1854 года.

Когда в начале Восточной войны Оттоманская Порта, введенная в обман Сефером Занок и некоторыми другими интриганами, не только не поддержала влияние наиба, но подорвала его и назначением Сефера пашой и губернатором разрушила начало внутренней организации, Шапсугия сейчас же отпала от Мохамед-Эмина. Убыхия, которая никогда не хотела подчиниться никакому порядку, стала почти во враждебные отношения к нему; только Абадзехия, несмотря на все турецкие интриги, осталась верна добровольно избранному им начальнику, хотя и там новое и еще слабое устройство было сильно скомпрометировано. Кто, однако, потерпел больше всего от турецкой интервенции — это христианские беглецы. Назначенный пашой черкес князь Сефер Занок подал плохой пример, взяв себе сейчас же дюжину рабов; все абазы охотно последовали его примеру. Колония в Абадзехии также распалась. Мохамед-Эмин, власть которого поколебалась, не был более в состоянии поддержать их; однако беглецы, хотя и рассеянные, там, где его влияние еще имеет значение, находятся все же в более благоприятных условиях, чем там, где возвратилось к прежнему беспорядку.

Участь военнопленных ни в чем не отличается от участи перебежчиков, они только более внимательно охраняются. [149] Если в руки абаза попадает офицер, то это считается большим счастьем — за него вымогается возможно больший выкуп. Казаки, попадающие в плен к адыгам, часто тоже выкупаются своими семействами за высокую цену; напротив, военнопленный линейный солдат имеет мало надежды увидеть свой полк, потому что, как выше уже было замечено, он оценивается русскими при выкупе в 10 серебряных рублей, в то время как беглец стоил не меньше 50, а часто больше 100 рублей. Адыг поэтому предпочитает оставить такого пленного работать у себя или продать его в стране или туркам, где получит за него не менее 25 — 30 рублей. Вследствие этого пленные солдаты почти никогда не возвращаются назад, если они не происходят случайно из зажиточной семьи, которая могла бы внести выкуп. Если абаз знает, что его пленник имеет средства, чтобы освободиться, то положение этого последнего хуже, чем тех, на освобождение которых нет надежды. Пленного офицера или солдата (т.к. различия между чинами адыг не понимает) мучают самыми тяжелыми работами, голодом и ужасным содержанием, чтобы вынудить большую сумму и ускорить выкуп.

Больше всего достойны сожаления бедные женщины и дети черноморских казаков и поселенцев, которые похищаются адыгами. Здоровая женщина, которая может еще рожать детей, освобождается только за большой выкуп, и так как абазы знают, что русские женщины во многих домашних работах искуснее, а также работоспособнее, чем их собственные, то они не очень спешат с их продажей.

Я видел много таких бедных женщин у адыгов; некоторые находятся уже много лет в плену, имеют мужа и детей — конечно, также рабов, и впоследствии забывают даже свой родной язык.

Любопытнее всего показалась мне одна бедная женщина, которую я видел на реке Лабе в Абадзехии. Она была замужем за русским беглецом, настоящим московитом, глупым и грубым, оба были, конечно, рабами у одного абаза. Она была похищена два десятка лет тому назад, имела теперь восьмерых детей, которые, т.к. отец и мать разговаривают между собой по-русски, также знали немного этот язык. Она [150] имела что-то в своей манере говорить, что позволяло заключить о ее знатном происхождении, знала несколько французских слов. Ей еще не было десяти лет, когда ее похитили. Она помнила, что ее мать умерла еще раньше, что она жила в прекрасном доме и видела своего отца в красивой форме с блестящими эполетами. Она помнит о нападении адыгов на их загородный дом в Черноморье, об ужасном сраженьи, о смерти отца и поджоге дома; она сама была взята на лошадь и увезена бешеным галопом одним молодым абазом, тем самым, который теперь является ее господином. С этого времени она живет в этом доме, вытерпела много нужды и позора; когда сделалась старше, ее выдали замуж за абазского раба, которого, однако, через шесть месяцев продали туркам; позднее выдали ее за русского, от которого она имеет восьмерых детей.

Я спросил ее, не желает ли она возвратиться в свою семью; я хотел сделать все возможное, чтобы помочь ей в этом отношении. «Нет, — ответила она, — мои родители умерли, родственников я не знаю, поэтому никто не хотел во мне принять участия и выкупить меня, хотя Цако (имя ее господина), особенно в первые годы, очень старался получить за меня выкуп. Я имею детей, которых мне не отдадут, муж мой дезертир, не может меня также сопровождать; я даже не умею молиться, что я буду делать в России?» Я спросил ее, чувствовала ли она себя иногда все-таки счастливой. Она указала на своего мужа, действительно отвратительного парня, и залилась потоком слез.

Такова история почти всех похищенных христианских женщин и девушек. Вначале отчаяние, потом тупая покорность судьбе и никакого стремления возвратиться на родину. Большая часть детей таких матерей не понимает по-русски и живет, как большинство абазов, без всякой религии; похищенные дети, как правило, скоро забывают свой язык, и позднее их не отличить от абазов.

Если судьба русского пленного в горах безотрадна, то мало завидна и участь абаза, взятого в плен русскими. В открытом бою русские редко берут пленных, иногда им удается нападение на жилища или на пастухов, иногда русские [151] крейсера берут в плен адыгов, едущих на турецких сандалах к анатолийскому берегу.

Хотя это, при осторожности лазских моряков, близости анатолийского берега и большом протяжении свободного абазского берега, не особенно часто случается, однако бывает ежегодно несколько случаев, что такое судно перехватывается. Это большое горе для многих семей, ибо на таком сандале часто находится от 60 до 100 человек, большей частью купцов или торговцев рабами с их живым товаром. Иногда едущие при опасности предпочитают смерть плену и уничтожают себя и свое судно, прежде чем их схватит враг; иногда они защищаются, хотя, конечно, без успеха; обыкновенно же не оказывают никакого сопротивления. Захваченное судно отвозится со своим грузом в какую-нибудь русскую гавань, и пленники заключаются в тюрьму крепости. Те, за которых вносится большой выкуп, требуемый русскими, сейчас же освобождаются, что часто невозможно за редкостью звонкой монеты в стране адыгов. Деньги всегда требуются прежде всего русским военным командованием, и это вернейшее средство освобождения; если адыг не в состоянии внести указанную сумму, то требуется выдача беглецов. Военнопленные оцениваются не выше десяти рублей.

Обращение с попавшим в русский плен адыгом нельзя назвать человеческим. Его гонят со связанными на спине руками или же группами в железных ошейниках из одной крепости в другую, напоследок в Сухум-Кале, Анапе или Екатеринодаре заковывают их в тяжелые цепи и до выкупа мучают окопными и другими работами. Ни старость, ни уважение, которым пленный пользовался у своего народа, не избавляют его от грубого и плохого обращения и побоев. Его заставляют страдать от голода и холода и придумывают всевозможные духовные и физические муки, чтобы побудить к уплате возможно более значительного выкупа.

Если нет надежды, что пленный будет выкуплен, потому что его семья не может внести требуемое, то он приговаривается к поселению в Сибири, или (если он во время своего плена совершит какое-нибудь преступление против [152] дисциплины, что при таком непривычном для дикого сына гор обращении легко может случиться) ссылке в рудники Урала, или пожизненному пребыванию в одной из бесчисленных военных исправительных рот 50. Женщины, девушки и дети, если за них не получается выкуп, продаются как крепостные. Во многих русских офицерских семействах на Кавказе служат абазские девушки как крепостная прислуга, мальчики отправляются в казачьи колонии на Тереке, где и воспитываются будущими солдатами царя. Женщины и девушки иногда отправляются на Урал и даже в Сибирь и там распределяются между поселенцами. Адыги, которые всегда поддерживают известную связь в Черноморье, стараются всяческим образом освободить таких женщин и девушек 51, которые находятся между русскими. Иногда этим несчастным существам удается бегство. Их рассказы о жестокости русских дворовых, гнетущей разнице в положении в русском обществе и страданиях и позоре, которые они терпели, усиливают ненависть и отвращение адыгов к московскому господству. Судя беспристрастно, надо признать, что обращение с военнопленными с обеих сторон варварское; но это легче простить некультурному, даже не имеющему письменности народу, чем генералам, офицерам и чиновникам большой, почти христианской страны, которая уже с давних пор указом Екатерины II сделалась европейской 52.

Очень редко случается, чтобы адыг бежал к русским; перебежчики из Абазии принадлежат большей частью к классу черкесско-татарских пши или уорков. Кроме того, [153] иногда случается, что рабы поодиночке или всем семейством бегут к русским. Причина бегства у первых часто — страх перед кровной местью; у князей и дворян — наклонность к ничегонеделанию и надежда на легкий заработок у русских, у рабов — обыкновенно жестокое обращение их господина.

Как адыги обменивают беглых русских солдат на своих военнопленных или продают их за деньги русским, точно так же встречаются случаи, когда русские возвращают беглых рабов их хозяевам в обмен на их собственных беглецов или по другим политическим основаниям. Однако они никогда не выдают пши, уорка и тфохотля, которые ищут у них покровительства. Причина не очень этичная для христиан, которые уже со времен Екатерины II сделались европейцами, но политически очень полезная. Пши, уорк и тфохотль, который ищет у русских защиты, совершил обычно какое-нибудь преступление и бежит от наказания. Он всегда оставляет свое семейство в стране, имеет всегда с ним связь; он обычно воин, который знает все дороги и тропинки, следовательно, может оказать, как изменник, шпион и проводник, хорошую услугу. Пшитль, напротив, — бедняк, до которого никому нет дела, и обмен его не дает даже одного перебежчика, которого можно было бы в предостережение прочим засечь до смерти; он не даст возможности заслужить расположения его господина, абазского мошенника, который, совершая такую торговлю, этим самым компрометирует наполовину перед своим народом себя как русского друга.

В доказательство русских приемов приведу два примера из многих других.

В 1845 году убежали из юнэ уорка Хаджи Али, Цацо-ок, живущего на реке Дшиубе в Шапсугии в получасе ходьбы от берега моря, пятеро рабов-мужчин и укрылись в крепости в Шапсугии, лежащей также на берегу моря на расстоянии пяти часов пути, где в качестве гарнизона стоял русский батальон. Уорк, владелец этих рабов, один из храбрейших и влиятельнейших людей в горах, послал к коменданту крепости требование выдать ему этих бежавших рабов, грозя в противном случае мстить всеми силами. Из форта несколько недель тому назад скрылись трое солдат, которые [154] находились в окружающих горах у адыгов. Русский комендант, чтобы, с одной стороны, обеспечить себе покой и привлечь уорка, а с другой — получить назад своих дезертиров, сделал предложение обменяться беглецами. «Чистоплотная» торговля совершилась. Кто заслуживает здесь большего презрения — необразованный абаз или культурный штаб-офицер? Я забыл имя этого «чистоплотного» господина.

Второй случай, который произошел только два года тому назад, следующий. Из двора тфохотля Узбан-ока из племени Кобле в Шапсугии, живущего в долине реки Хапл на расстоянии шести часов пути от кубанской границы, бежала в 1860 году целая семья раба и искала защиты в русской крепости Адагум, находящейся приблизительно на расстоянии семи часов. Семья состояла из старика, его жены и их семерых детей: четырех девушек и трех юношей в возрасте от 10 до 25 лет. Во дворе того же тфохотля жил на свободе беглец-казак по имени Георгий, известный у адыгов под именем Махмуд. Этот Георгий (Махмуд), который, вероятно, бежал к адыгам от какого-нибудь наказания (как он сам хвастался — застрелил своего капитана), был опасный бандит, похититель людей и детей и бич Черноморья. Зная хорошо местность, он врывался обычно в Черноморье в сопровождении небольшого числа абазских сорвиголов, и каждое его посещение сопровождалось кровью, разбоем и уводом нескольких пленных. Говорили также, что он имеет там даже тайных соучастников. Главное командование черноморскими казаками назначило за его голову награду в 500 серебряных рублей и было в этом отношении совершенно право. Но к нему подступиться было невозможно: адыги, из которых многие очень охотно заработали бы такую высокую цену за перебежчика, не отваживались схватить его отчасти потому, что он был очень осторожен и отчаянно бы защищался, отчасти потому, что он имел группу дерзких друзей, которые участвовали во всех его предприятиях и кровью отомстили бы за всякий нанесенный ему вред; отчасти также и потому, что он был принят в фамилию состоятельного Узбан-ока, на дворе которого [155] жил, делил с ним свою добычу и должен был жениться на его дочери. Георгий (Махмуд) был для этой страны почти богат; имел хорошую одежду, прекрасное, богато украшенное оружие и три лучших верховых лошади, а также, как многие утверждали, наличные деньги.

Узбан-ок шлет посла в русскую крепость, чтобы потребовать выдачи своих беглых рабов. Ему отвечают, что возвратят всех его рабов, но только при условии, что он выдаст русским войскам разбойника Георгия; в этом случае ему сверх того выплатят назначенные за его голову 500 рублей. Абаз долго колебался, но наконец жадность победила. Он находит предлог послать Георгия с поручением к своему другу Алиби из племени Шапте, живущего на расстоянии получаса пути от русской крепости. Всегда осторожный, казак не предчувствовал ничего плохого со стороны старого Узбан-ока. Вблизи дома Алиби он исчезает. Узбан-ок делает вид, что в совершенном отчаянии, но «бежавшие» рабы и деньги появились в его юнэ.

Через две недели выгорели начисто дворы Узбан-ока и Алиби, лучшие их лошади были украдены; через месяц неизвестной рукой был застрелен Алиби, так же как и два сына Узбан-ока.

Имя абаза, который нарушил законы гостеприимства, но и был жестоко наказан, как сказано, Узбан-ок из племени Кобле. Русского же коменданта, который возвратил в рабство девять человек, искавших у него защиты, зовут господин Бабич; он бригадный генерал черноморских казаков. Я не слышал, чтобы он был как-нибудь наказан.


Комментарии

48. Карар — то же самое, что контракт, соглашение. Слово тюркско-татарского происхождения.

49. Баши-бузуками называют в Турции нерегулярные войска, которые организуются в военное время из добровольцев.

50. Конечно, ни в какой другой стране на свете нет такого количества военных арестантов, как в России. По достоверным источникам, их число достигает 10 процентов всей армии. Они разделены на роты и употребляются для тяжелых работ. Во время осады Севастополя большое число арестантов использовалось для обслуживания крепостных орудий.

51. Бывали, хотя редко, случаи, что русские офицеры женились на таких пленных девушках, которые предназначались для гарема турецкого паши.

52. Указом от 1773 года Екатерина II объявила, что русские — европейцы. Финно-татарские московиты сделались, таким образом, прежде русскими и потом уже — европейцами. Удивительное заблуждение!

Текст воспроизведен по изданию: Теофил Лапинский. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. Описание очевидца Теофила Лапинского (Теффик-бея) полковника и командира польского отряда в стране независимых горцев. Нальчик. Эль-Фа. 1995

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.