Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ФАДЕЕВ Р. А.

ПИСЬМА С КАВКАЗА

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Период летних занятий продолжался до конца сентября. Войска, воздвигавшие станицы Пшехинскую и Габукаевскую, оставались на позиции, так что с июля наши действия в восточной части края приняли чисто оборонительный характер, кроме нескольких набегов, совершенных с передовых линий. Беспрерывные нападения горцев заставляли держать в готовности войска, и без того обремененные [329] работами и ослабленные болезненностью. Но понемногу натиск неприятеля, постоянно отражаемый, стал ослабевать. Скопища убыхов и ахчипсховцев стояли еще под перевалами, на северной стороне хребта, и вынуждали нас к осторожности; но, охлажденные рядом неудач, прибрежные горцы только грозили и выжидали. Подходило время, когда первые метели, очень ранние на такой высоте, должны были снова оградить наш тыл непроходимой стеной. С первой осенней прохладой войска ожили от лихорадок; лес начал осыпаться (В Кавказских походах, кроме дагестанских, лес составлял главную оборону неприятеля. Действуя врассыпную, невидимые за густой зеленью, горцы могли держаться чрезвычайно упорно. Поэтому с нашей стороны всегда предпочитали для наступательных действий время, когда лес был обнажен). В конце сентября можно было опять двинуться вперед.

До будущего лета предположено было занять и приготовить к заселению обширное пространство предгорий от Белой до ущелья Пшехи, выгнать черкесов из плоскости между Пшехой и Пшишем и подвинуться вверх по последней реке. Занятие значило, как и прежде, раскрытие горских земель просеками и дорогами, изгнание туземных населений, перенесение вперед кордонных линий и постройку станиц, жители которых должны были прибыть в мае в крепленные ограды и, если можно, в готовые дома.

Исполнение этой операции должно было считаться конченным в то время, когда отряды даховский и пшехский сосредоточатся на линии, проведенной от верховьев Пшехи до выхода Пшиша из предгорий.

Мы отнимали таким образом половину абадзехских земель и далеко подвигались на запад вдоль хребта, до того пункта, где оканчивается ряд снежных пиков и открываются удобные перевалы на южную сторону.

В конце сентября мы двинулись вперед; начальство над войсками за Лабой было вверено генералу Преображенскому.

Даховский отряд должен был выйти с Белой на верхнюю Пшеху через Курджипс, расчистив предварительно [330] промежуточную страну, стало быть, еще не скоро. Пшехинский отряд сделал диверсию вверх по реке, чтоб отвлечь внимание горцев от его первых шагов, и потом воротился на плоскость. С этих пор он действовал всю зиму поочередно, то в бассейне Пшехи, то на плоскости между Пшехой и Пшишем. Сначала он двинулся к пшишскому отряду, который с этой поры перестал существовать отдельно и вступил в его состав. Соединенные отряды прорубили просеку вверх по Пшишу, устраивая по ней кордонную линию, и потом загнули ее к станице Пшехинской; таким образом, вся часть плоскости между Пшехой и Пшишем очутилась в наших руках. Потом отряд действовал в бассейне Пшехи, прокладывая просеку и дорогу вверх по ее течению. В половине декабря, когда наступили морозы и глубокие снега завалили ущелье, отряд снова воротился на плоскость, изгнал остатки горского населения из полосы земли между нижней Пшехой и Пшишем, раскрыл ее поперек дорогами и в конце января воротился к прежним трудам в ущелье Пшехи, где устроил две новые станицы. Тяжелые работы в самое суровое время года и постоянные дела с горцами, иногда очень кровавые, шли рядом.

Тем временем даховский отряд, под начальством полковника Геймана, перешел с Белой на Курджипс, в середину самого густого населения абадзехов, построил в долине этой реки станицу и открыл от нее прямое сообщение в Майкоп. В начале ноября войска даховского отряда, в присутствии посетившего Кавказ принца Альберта Прусского, проникли в первый раз до Пшехи. Но время еще не приспело утвердиться на вершинах этой реки. Отряд воротился на Курджипс и рядом беспрерывных походов в течение ноября раскрыл бассейн его просеками; после неудачных попыток сопротивления горское население должно было покинуть самые заветные места свои и удалиться к Пшехе или выше, в бесплодные скалы, к истокам реки. В декабре действия на Курджипсе были прерваны. Отряд снова сосредоточился в Дахо, чтоб овладеть последним убежищем горцев на Белой, Хамышеевской котловиной, лежащей под самым перевалом. Долина эта служила прошлым летом главным [331] притоном партиям загорных, бросавшимся против нашего тыла. Ничего быть не может недоступнее страшной местности в истоках Белой, но тем не менее предпринятая экспедиция увенчалась полным успехом; наши войска обманули горцев и спустились с таких обрывов, где не было пути даже для людей, свивших гнездо под перевалом Кавказа. В Хамышках был сформирован впоследствии небольшой отряд для постройки укрепления и разработки постоянной дороги через ущелье Белой. Прочие войска воротились на Курджипс и в январе снова начали преследование горцев, укрывавшихся в его верховьях. В течение января и февраля наши колонны совершенно очистили бассейн этой реки, до мест, где человек не может уже поставить жилья. Затем они проделали путь от Курджипса к Пшехе и на половине его основали станицу.

Покуда эти действия происходили в восточной стороне Закубанского края, адагумский отряд, действовавший с западной стороны, от моря, после зимних и весенних работ в Натухайском округе, двинулся далее в землю шапсугов. Опустошив еще раз плоскость от Абина до Хабля, на которую выгнанные горцы постоянно возвращались из своих ущелий для полевых работ, генерал Бабич заложил станицу при выходе Хабля из гор. Работы над станицей и устройством от нее прямой дороги к Кубани продолжались до октября, перемежаемые, впрочем, частными набегами с обеих сторон. Это было самое жаркое время войны, когда горцы массами бросались в наши пределы. Осенью адагумский отряд начал неутомимое преследование горцев. В течение октября и ноября шапсугское население было поголовно изгнано из горных пространств, на северном склоне — до Антхыря, а на южном — по морскому берегу до Мзыби. В последующие зимние месяцы шапсуги отодвинуты также из длинной полосы лесных предгорий между Антхырем и Шебшем. Одни ушли дальше, частью в горные ущелья, частью за горы к соплеменникам; другие переселились к нам; в предгорьях остались кой-где только хутора, разбросанные по самым глухим местам. В то же время предпринята разработка дороги вверх по Хаблю. С этой стороны нам стала [332] уже видеться перспектива действии за горами. С восточной стороны было еще далеко до перехода через горы. Но и там в пространстве, совершенно очищенном от неприятеля, между Кубанью и Ходзем, можно было предпринять предварительные работы для устройства дороги через перевал. Дорога от Лабы к морю, если только возможно сладить с природой, была бы чрезвычайно важным стратегическим путем. Государь император лично указал на особенное значение этого предприятия. В исполнение высочайшего повеления, с октября 1862 г., был сформирован малолабинский отряд, для разработки горных ущелий в этом направлении.

Осенью этого года фельдмаршал князь Барятинский, возвращавшийся на Кавказ, был снова остановлен тяжкой болезнью. В продолжение двадцати месяцев отсутствия фельдмаршал мог лишь издали следить за делами и указывать только главнейшие меры. Тем не менее виды его были вполне исполнены, насколько позволило время, хотя это была трудная эпоха для Кавказа, особенно вначале. Не говоря об управлении только что покоренными восточными горцами и другими обширными областями, в завоевании Западного Кавказа много трудов и забот пало на командующего армией и начальника его Главного штаба. Временному управлению гораздо труднее действовать, чем настоящему. Но, однако ж, несмотря на препятствия, возникавшие как нарочно при исполнении предначертанных мер, дело шло вперед безостановочно.

Назначенный главнокомандующим Кавказской армией и наместником Кавказским Великий князь Михаил Николаевич прибыл на Кавказ в половине февраля.

Великий князь нашел дело на Западном Кавказе в хорошем положении, но еще очень далеком от окончательного решения. Сопротивление горцев было на высшей степени своей энергии; никто еще не мог знать, чем разыграется будущее лето. Абадзехи, сбитые с Белой и Курджипса, твердо держались покуда между Пшехой и Шебшем; каждый шаг наступления дорого нам стоил. Массы шапсугов подавались к горам и частью за хребет; но лесные трущобы [333] предгорий были еще наполнены отдельно разбросанными хуторами. Если очищение плоскости стоило нам таких усилий; если приходилось беспрестанно бегать взад и вперед по равнине для того, чтобы в десятый и двадцатый раз уничтожать с бою жилища, постоянно возникавшие на тех же местах, то можно посудить, как легко было достигнуть полного, невозвратного изгнания горцев из едва проходимой местности, где каждый камень воевал за них. Чем выше к хребту оттесняли мы массы горцев, тем крепче они могли держаться в своих воздушных убежищах, покуда имели только чем просуществовать. За ними было непочатое еще, многочисленное и воинственное приморское население, подстрекаемое, вспомоществуемое всем, что ненавидит Россию, поддерживаемое под руки, иногда даже с беззастенчивой откровенностью, сильными европейскими правительствами. В Европе не верили скорому окончанию кавказской драмы; чем настойчивее мы действовали, тем дружнее работали недруги России. В Трапезунде образовался настоящий комитет "вспомоществования черкесам" из всех европейских консулов, кроме прусского. Душой этого комитета, почти признанным председателем его был поляк Подайский, драгоман французского консульства. Всякий авантюрист, желавший оказать помощь черкесам против "русского варварства", был снаряжаем и отправляем на счет безымянных благотворителей. На их же счет посылались к восточному берегу запасы пороха, снарядов, амуниции, нарезные пушки и пр. При возраставшем рвении в пользу черкесов и в обстоятельствах 1864 г. легко было ожидать, что те же неизвестные благотворители не поскупятся поддержать большими подвозами провианта стесненное черкесское население. Эта последняя поддержка была бы гораздо действительнее подвоза авантюристов, которые только интриговали, хвастали и прятались от наших пуль, так что ни один из них не был никогда ранен. Надобно было ждать всего и не слишком рассчитывать на голод как на одно из средств одолеть сопротивление горцев. Чем более мы оттесняли горское население к берегу, тем удобнее было нашим завистникам протянуть ему руку [334] помощи; местность же южного склона гор еще неприступнее, чем северного; а на действия морем в 1863 г. нельзя было положиться. Одним словом, за многочисленным горским населением, исполненным отваги, твердо еще державшемся на северном склоне, стоял многочисленный резерв приморских горцев, непочатых, самоуверенных, поддерживаемых нравственно и материально Турцией и чуть не всей Европой. Наши недруги, видимо, обещали себе не дать второй раз того же промаха с независимым Кавказом, какой дали они во время Восточной войны. В то же время все мусульманское население Кавказа волновалось самой зажигательной религиозной проповедью и часто повторяемыми обещаниями скорой подмоги. Над этой картиной вставал 1863 г. с польским бунтом, с нотами и всеобщим вооружением. Вот положение, в каком принял Кавказ Великий князь Михаил Николаевич ранней весной 1863 г.

Надобно было кончить покорение Западного Кавказа так скоро, чтобы нам не успели помешать. К этой цели была направлена вся деятельность последнего времени.

Великий князь ни в чем не изменил плана войны, установленного при князе Барятинском, и служившего с тех пор основанием всем действиям на Западном Кавказе. План этот, без сомнения, был наилучшим в данных обстоятельствах; он решал дело вернее и полнее всякого другого. Тем не менее почти все на Кавказе ожидали изменений, а другие, в то время еще не убежденные результатом, даже желали их. Было столько же голосов "за", как и "против", и даже вторых было едва ли не больше. Великому князю предстояло не следовать установленному порядку вещей, но выбирать, — и он выбрал лучшее. Я не знаю примера, чтобы за переменой главнокомандующего не последовало больших изменений в самом характере действий. Слишком трудно вложить в свою душу чужую мысль и развивать ее последовательно: это также творчество; немногие люди, облеченные полномочием власти, пойдут по чужой дороге потому только, что она лучшая. Великий князь принял чужой план, оттого что он был самый верный в предстоявшем деле, и развил его до изумительной полноты результата. [335] Смею выразить мнение всех моих сослуживцев, — это решение показывает вместе и верный военный взгляд, и высокое сердце.

Но если действия продолжались на основании установленного плана, то исполнение значительно ускорилось против прежнего. В начале 1863 г. многое было совершено; но никто еще не мечтал о близком окончании войны; тем больше, что самая цель ее, не покорение, а изгнание черкесов из гор, заставляла ждать отчаянного сопротивления. Между тем внешние события не позволяли терять ни одного дня. Со времени назначения главнокомандующим Его Высочества наступление пошло с необыкновенной быстротой, операция следовала за операцией без перерыва, пока последние остатки горцев, прижатые к морю, не сложили оружия.

Первый поход против горцев, под личным предводительством великого князя, был совершен в последних числах февраля и первых — марта, от реки Хабля и реки Пшехи, параллельно Кубани, но в значительном расстоянии от нее, через лесистую и бездорожную страну, большая часть которой никогда еще не была пройдена русскими войсками. 25 февраля великий князь выступил из станичного окопа на Хабли по просеке, вдоль подошвы гор. На другой день к адагумскому отряду присоединился на реке Убине шебшский. Во время пути продолжалось беспрерывное дело с шапсугами. 27-го отряды, выступив из укрепления Григорьевского, проникли в сторону, где еще упорно держались массы неприятеля. Абадзехи сменили шапсугов и пробовали задержать движение; но атакованные кавалерией, были опрокинуты. 28-го, оставив под прикрытием части войск обоз, стеснявший движение в этой глухой стороне, Его Высочество двинулся с остальной частью к реке Псекупсу. Абадзехи заняли, наперерез пути, сильную позицию в заросшей лесом балке; но обойденные внезапно кавалерией, попались между двух огней и понесли сильное поражение; все поле было покрыто их трупами. На Псекупсе дожидалась часть пшехского отряда, пришедшая туда обходной дорогой, налегке. Великий князь отпустил [336] пришедшие с ним войска и продолжал движение через неприятельскую землю с пшехинским отрядом. 1 марта войска шли постоянным боем: правая цепь и кавалерия два раза должны были выбивать горцев из опушек. 12 марта предстояла переправа через Пшиш, против только что основанной Бжедуховской станицы. Абадзехи стеклись сюда во множестве, в надежде отплатить за вчерашнее поражение; они устроили сильный завал параллельно дамбе, по которой приходилось вытягиваться отряду. Завал был взят стремительным натиском, но жаркий бой продолжался в лесу во все время переправы. 3 марта, на походе из станицы Бжедуховской в станицу Пшехинскую, движение кончилось новой кавалерийской атакой, нанесшей опять чувствительную потерю неприятелю. С прибытием в Пшехинскую станицу войска находились уже на русской земле. После этой кратковременной, хотя довольно кровопролитной экспедиции, особенно для горцев, несколько раз сильно пострадавших, отряды воротились на свои места.

В течение марта и апреля пшехинский отряд строил новые станицы на Пшише и в ущелье Пшехи и прокладывал между ними дороги. Даховский отряд в то же время проделал от Курджипса еще новую, верхнюю просеку к Пшехе и занялся постройкой станицы на верхнем течении последней реки. Круг действия двух отрядов так сблизился, что они могли войти в соприкосновение. Войсками за Лабой в это время командовал генерал Зотов. Под его начальством пшехинский отряд двинулся от пределов своего района вверх по ущелью Пшехи, через места, еще принадлежавшие неприятелю. Жившие на берегах Пшехи горцы, ежедневно все более стесняемые, решились стать грудью, чтобы не допустить соединения двух отрядов. Они загромоздили ущелье сильными завалами, не спасшими их, однако ж, от поражения. Пшехинский отряд прошел по их телам и соединился с даховским. Все течение Пшехи, кроме самых ее истоков, было в наших руках, В мае по берегу реки была готова кордонная линия, от расположения даховского отряда до низовьев. Воротившись на место из кратковременного движения, [337] пшехинский отряд продолжал постройку станиц вверх по Пшишу. Наконец, приступлено было к важной операции, долженствовавшей связать прямым путем военные линии этих двух рек и довершить ряд действий, продолжавшихся непрерывно с прошлой осени. Просека с дорогой проложена по течению речки Тух, притока Пшехи, до урочища Хадыжи на верхнем Пшише. Из Хадыжей отряд прошел с сильным боем вниз по реке и потом к станице Пшехинской. Наши линии обогнули обширный край от устья Пшиша до верхней Пшехи и оттуда через верховья Курджипса в Дахо. План действий, предположенный прошлой осенью, был в точности исполнен.

По проезде великого князя — главнокомандующего, адагумский отряд выгнал неприятельское население из лесных предгорий между Афипсом и Шебшем. Дороги вверх по Хаблю и Абину через горы разрабатывались усиленно, чтоб открыть к данному времени доступ на южный склон, к приморским шапсугам. В длинной полосе лесных предгорий от Абина до Шебша оставались только развалины деревень. С мая адагумский отряд, разделившись на колонны, заложил в этой земле от Адагума до Иля целый ряд станиц для будущего Абинского казачьего полка.

Лето воротилось, но не привело с собой возврата прошлогодних затруднений. Относительное положение наше и горских племен было уже совсем не то. Абадзехи, усиленные укрывшимися между ними мелкими племенами, стояли еще массой на северной стороне хребта и не показывали никакого расположения к уступкам, они энергически защищали каждую пядь земли; но положение их с каждым днем становилось затруднительнее. Сбитые кучей в тесном пространстве между верхней Пшехой и Шебшем, наполовину бездомные, так как они сбежались сюда толпами изо всех концов своего обширного края, они были в этом последнем убежище осаждены с трех сторон русскими отрядами. Шапсуги, окончательно выбитые с равнины и из предгорий, частью укрывались в бесплодных горных ущельях, частью перевалили к одноплеменникам — загорным шапсугам; не имея средств основать вдруг новое [338] хозяйство и потеряв старое, они сильно обременяли своих хозяев. Хотя операционная линия действующих отрядов со стороны Лабы стала вдвое длиннее, чем в прошлом году, и потому еще более обширное пространство в тылу было подвержено обходу приморских горцев, но все перевалы через хребет в этой тыльной полосе были в наших руках по малой Лабе, по Ходзу и по Белой. Главное же, — между загорными населениями уже распространялось смущение. Видя постепенное, но неотразимое наступление русских колонн, приближавшееся понемногу к их пределам, они начинали бояться за себя. Убыхи и другие загорные не покинули общего дела; они храбро дрались в рядах абадзехов, но только об руку с ними, в их земле. Отдельные самостоятельные действия против нашего тыла, между рядами воздвигнутых с тех пор станиц и укреплений, уже не шли им на ум. Ничего похожего на события прошлого лета не повторилось.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ

Из последнего письма вы видели, как тревожные политические события 1863 г. удвоили деятельность Кавказской армии. С весны военные действия стали развиваться чрезвычайно быстро. Но материальных потребностей все-таки нельзя было обойти. С приближением лета надобно было отделить значительное число войск для покоса и для прикрытия переселенцев, из которых одни только что водворились, другие еще двигались. Наступление было приостановлено, но деятельность не ослабела, только приняла покуда другое направление. Громадность работ, совершенных в этот летний период, превосходит вероятие. Надобно было доделать столько дорог, достроить столько станиц и мостов, постоянно отражая неприятеля, подвезти в разные пункты столько материальных запасов по опасным дорогам, открытым одной вооруженной силе, что срок в 2,5 месяца мог быть достаточным лишь при усугубленной деятельности. Работы, совершенные в это лето, имели [339] значительное влияние на дальнейший ход военных действий. С окончанием линий, станиц и кордонов по шапсугским предгорьям, по руслам Пшиша и Пшехи мы становились на твердом основании в глубине неприятельской земли и могли без риска идти до самого моря. В конце августа войска снова были готовы к действиям.

Для окончания войны на северной стороне гор надобно было исполнить два предприятия: подавить абадзехов, скопившихся между верхней Пшехой и притоками Шебша, и выгнать из лесных ущелий, по всей длине хребта, множество укрывшихся там горцев. Эти люди, разбежавшиеся тысячами по самым глухим местам после отступления масс, хотя не составляли сплошного неприязненного населения, но все-таки были так опасны, что край, их скрывавший, ни в каком случае мы не могли назвать покоренным. Исполнение двух этих предприятий требовало совсем противоположных средств. Для первого, имевшего серьезный военный характер, нужно было сосредоточенное действие масс; для второго — разделение войск на множество небольших летучих отрядов, которые обыскали бы поочередно все глухие долины горного лабиринта.

Окончательное покорение абадзехов было нелегко, могло стоить чрезвычайно много крови и, что было тогда особенно важно, много времени. Многочисленное абадзехское население сперлось в тесном относительно пространстве. Если бы для нас время было так дешево, как в бывалые годы, можно было бы попробовать покорить абадзехов голодом. Но как рассчитывать на время и заниматься долгой блокадой в 1863 г.? Не говорю уже о политических событиях этого года; но с тех пор, как Европа стала видимо принимать независимый Кавказ под свое покровительство, мы должны были исключить время из своих соображений: тем более, что блокада была бы полумерой, когда абадзехи имели открытое сообщение с морем.

В прямой же борьбе удвоенная густота населения удваивала оборонительные средства. Покорение оставшейся за абадзехами страны открытой силой, при систематическом наступлении и необходимости раскрывать каждый [340] лес, расчищать каждую долину и везде строить станицы, потребовало бы также достаточно времени, слишком для нас дорогого. Абадзехская война была решена внезапно и с незначительной потерей превосходным стратегическим маневром. Вместо того чтобы ломить абадзехов силой, их обошли и заперли, как в клетке.

Оставшаяся за абадзехами страна имела вид удлиненной трапеции, тянувшейся вдоль хребта; острые углы ее лежали: нижний — на водораздельном отроге между Псекупсом и Шепсом, верхний — на самом хребте у Гойтхского перевала, соответствующего истокам Пшиша. Северная, восточная и западная стороны трапеции были обложены нашими войсками. С южной стороны, образуемой хребтом, абадзехи соседили с приморскими шапсугами, которые падали уже и скоро совсем пали под нашими ударами. Главную и давнишнюю поддержку абадзехов составляли убыхи, земля которых также подходила клином к Гойтхскому перевалу, так что этот перевал составлял точку соприкосновения между двумя народами.

Абадзехи ждали наступления в сердце своей страны. Вместо того все наши силы были вдруг обращены против оконечности их земли в страну между Пшехой и Пшишем, в направлении к Гойтхскому перевалу. В конце августа даховский отряд сосредоточился между этими реками на ручье Шекадзе, пшехинский отряд — под укреплением Хадыжи на Пшише. Рекогносцировка к вершине Тхухи и собранные в этих местах сведения объяснили топографию верхней страны и Гойтхского перевала, до тех пор еще никем из наших невиданного. Район действий двух отрядов был обозначен течением Тхухи. Полковнику Гейману с даховским отрядом поручено очищение полосы между Пшехой и Пшишем, к югу этой речки; пшехинскому отряду, поступившему под команду полковника Граббе, — к северу. Действовали с возможной быстротой. К 1 октября верхнее междуречье было раскрыто по всем направлениям, и туземное население изгнано за Пшиш; остались, как везде, горные хутора в верховьях ущелий. Затем оба отряда, не теряя ни одного дня, сосредоточились в Хадыжах, где был [341] устроен главный складочный пункт для задуманной операции. Удар должен был пасть немедленно.

Но враги наши еще не унывали; чем далее мы шли вперед, тем яростнее действовали покровители черкесов. Множество новых авантюристов наехало на восточный берег, где, не видя русских, они приобретали уверенность, что все успехи наши — басня и, к счастью, поддерживали это мнение в Европе. С ними прибыл горский выходец Измаил-паша и привез между другими пособиями четыре нарезных пушки. Убыхи писали к абадзехам в народном послании, чтоб они отнюдь не покорялись, держались бы до последней возможности, что скоро положение дел разом изменится. Подкрепляя слова делом, они послали на помощь к ним сильный сбор. Измаил-паша извещал абадзехов, что в подкрепление им собирается на берегу отряд французов и поляков с пушками, и также заклинал их держаться.

Тем временем соединенные отряды, пшехинский и даховский, быстро двинулись вверх по Пшишу к Гойтхскому перевалу, расчищая ущелье просекой. Убыхское скопище, шедшее в подмогу абадзехам по этой самой, единственной дороге, наткнувшись на отряды, поняло, куда мы протягиваем руку, и спешило укрепить Гойтхский перевал, но было предупреждено: быстро двинутая обходная колонна заняла перевал 9 октября. Вслед затем отряды сосредоточились на этом решительном пункте и сейчас же заложили там временное укрепление.

В это время адагумский отряд стоял уже за горами, посреди приморских шапсугов, опустошая их жилища; джубский отряд шел туда же через Шебшский перевал. Было ясно, что через месяц эта часть берега будет окончательно покорена. Абадзехи увидели себя окруженными с южной стороны и, что хуже всего, отрезанными от убыхов. Все время войны они действовали заодно с убыхами; теперь они остались одни перед русскими. Кроме того, сообщение было им необходимо для подвоза продовольствия столпившемуся в кучу народу, хоть бы в самом ограниченном количестве. Как только мы овладели верхними землями [342] между Пшишем и Пшехой, через которые сообщались оба народа, еще до занятия Гойтхского перевала, абадзехи поняли свою участь и смирились. В урочище Мельгашип, в присутствии графа Евдокимова, лично управлявшего всеми последними действиями, старшины их подписали присяжный лист на безусловную покорность. Абадзехам было предоставлено оставаться на занимаемых ими местах только до 1 февраля следующего года, а потом идти или на Прикубанскую плоскость, или в Турцию. Абадзехи сдались ровно через четыре года после договора, заключенного ими с генералом Филипсоном. Они выдержали два года самой упорной войны.

Гойтхский перевал был занят налетом; надо было укрепить его и связать с задними линиями удобной дорогой, огражденной кордоном. Исполнение этого труда в начале зимы на страшной высоте, под жестокими непогодами, заняло оба отряда в продолжение октября и ноября. Убыхи, однако ж, не хотели считать покорение абадзехов совершившимся фактом и надеялись, сбив нас с перевала, опять их возмутить. Сильное убыхское скопище, с отрядом европейских флибустьеров и нарезными пушками, расположилось около перевала у Чилипса и собиралось строить батареи. 8 ноября полковники Граббе и Гейман скрытно подступили к неприятельскому лагерю и рассеяли новых союзников; однако ж не успели захватить пушки, поспешно увезенные к берегу. Кроме этого дела, отряды беспрестанно отделяли от себя летучие колонны для истребления деревень в высоких горных долинах и лесных ущельях, по притокам Пшиша и Пшехи. Хотя масса абадзехов покорилась, но часть населения, жившая под перевалами, в самых глухих котловинах, еще не просила мира, надеясь на крепость своей местности. К этим горцам из гор стекались все отчаянные люди и все недовольные замирением. Как несколько раз было сказано, изгнание таких рассеянных хуторян представляло во всех районах чрезвычайные трудности. Для довершения этого дела весь пшехский отряд был направлен в конце ноября в верхний бассейн Пшиша и жег мелкие аулы, пока декабрьские метели, невообразимо [343] страшные в горах, не заставили отвести его к Хадыжам. Даховский отряд один окончил Гойтхское укрепление и для той же цели сошел к верховьям Пшехи. Работы и поиски двух отрядов продолжались весь январь. Тем временем летучий отряд, составленный преимущественно из кабардинской милиции, обыскивал горы в давно занятом районе, между Белой и Пшехой, и даже там нашел много селений, забившихся между недоступными крутизнами.

В верховьях Пшехинского бассейна оставались еще два небольших общества, не изъявивших покорности и до тех пор совершенно неизвестных. Одно, тубинское, было разорено наполовину генералом Гейманом; сильные метели, захватившие отряд, не дали кончить предприятие. Другое, хакучинское, жившее в вековой неприязни с соседями, малочисленное, но занимавшее очень крепкую местность, было покуда обойдено. Ничтожное по значению покорение его отвлекло бы войска от серьезного неприятеля, и потому было отложено до общего усмирения края.

Покуда громили абадзехов, два отряда, адагумский и джубский (сформированный в конце августа в укр. Григорьевском, под начальством атамана Кубанского войска графа Эльстона-Сумарокова), настойчиво продолжали действия против шапсугов. Проработав дорогу по Адырбею к Геленджику и очистив еще раз ущелья, лежащие в тылу вновь основанного Абинского казачьего полка, от разбежавшихся горцев, адагумский отряд двинулся, разрабатывая дорогу, к морскому берегу и в половине октября пришел в Пшаду, бывшее Новотроицкое укрепление. Мы снова стали занимать прежние береговые форты, но уже не прежним способом; где становилась теперь нога русского солдата, там земля делалась русской. Оставив на Пшаде часть войска в укрепленном лагере, генерал Бабич двинулся параллельно берегу, по направлению к Джубе (бывшему укр. Тенгинскому), куда шел также джубский отряд, заранее названный этим именем по предназначенной ему цели; на пути адагумский отряд прокладывал дорогу и жег шапсугские аулы. В ноябре он разработал два перевала через горы, потом снова двинулся по морскому берегу далее к юго- [344] западу, действуя в связи с джубским отрядом, и захватил устье реки Шапсуго. Во время всех этих действий отряд постоянно отделял летучие колонны, искрестившие всю сторону и разорившие множество аулов. По окончании последнего похода назначение адагумского отряда было исполнено; перед ним уже не было неприятеля, до района действий джубского отряда все было покорено. В начале декабря отряд был расформирован. Начальник его, старый воин генерал Бабич, командовавший войсками в этой части края все время, от первого перехода русских за Кубань в 1857 г. до последнего дня, имеет право назваться завоевателем шапсугов. Он умел делать много, сберегая силы солдат, и, по справедливости, заслужил хорошую славу в войсках.

Джубский отряд начал действия в последних числах августа. В продолжение полутора месяцев, до половины октября, он разработал дорогу вверх по Шебшу через перевал, выгнал население, занимавшее бассейн этой реки, и построил на берегу ее станицу. Осенью, когда внимание приморских шапсугов было обращено исключительно на адагумский отряд, временно командовавший джубским отрядом полковник (ныне генерал) Левашов сделал быстрый набег на Джубу и взял там у горцев пять орудий. К 1 ноября раскрытие и опустошение бассейна Шебша были кончены: по возвращении графа Сумарокова действия перенесены на южную сторону. Шапсуги, теснимые двумя отрядами, отодвигались все дальше в глубь страны, но нигде не могли найти убежища; наши колонны неотступно шли по их пятам. Они были доведены до крайности и начинали сдаваться целыми деревнями, и их немедленно отсылали, под прикрытием войск, для водворения на нижней Кубани. В половине ноября граф Сумароков перенес действия в устье Шапсуго, взятое перед тем войсками адагумского отряда. Из этой позиции он разрабатывал дорогу назад, изгоняя туземное население отовсюду, куда проникали наши колонны. В декабре джубский отряд прошел, сжигая аулы, по верховьям речек, нижнее течение которых было уже в руках адагумского отряда; в то же время отряженные [345] от него колонны очистили на северной плоскости левый берег Псекупса. Обширная страна от впадения Кубани в море до течения Псекупса и Шапсуго была в наших руках. Следуя правилу, принятому с самого начала войны, — упрочивать немедленно каждый шаг вперед, на окраине завоеванного пространства, по течению Псекупса и Шапсуго, от Кубани до моря, на протяжении с лишком полутораста верст, начато устройство новой кордонной линии. Предприятие это было исполнено в течение зимы частью войск джубского отряда.

Подходил срок выселения абадзехов. По условию, они могли оставаться на своих местах только до 1 февраля. С половины января граф Евдокимов двинул в их землю пшехинский отряд, раскрывший просеками несколько долин; жители не оказывали сопротивления. С наступлением срока абадзехам дана была семидневная отсрочка для сбора имущества: по прошествии этих семи дней они должны были двинуться массой, с семействами, или в отведенные им низовые земли, или к указанным портам Черного моря. Затем 8 февраля в абадзехские земли двинуты единовременно три отряда, с приказанием жечь аулы и гнать отсталых. Пшехинский отряд очистил страну между Пшишем и рекой Марте; джубский — от Марте до Псекупса; даховский — верховья Пшиша. Абадзехское племя разделилось почти на две равные части: одна часть потянулась к низовьям Белой для поселения; другая — к Тамани для отплытия морем в Турцию; несколько тысяч ушло к туркам через вольные горские земли. Не последовавшие за массой народа должны были подвергнуться участи военнопленных. Приблизительно, число выселившихся и разбежавшихся абадзехов составляло около 70 тыс., т.е. половину количества, которое считалось до войны, хотя абадзехское население было усилено многими бежавшими к ним мелкими племенами.

С выходом абадзехов война на северной стороне гор могла считаться конченной. Вся страна от Кубани до хребта была покорена, часть берега до реки Шапсуго также была занята. Оставались независимыми часть загорных шапсугов, убыхи и абхазские племена, жившие на юг от них. [346]

Последующие действия в предгорной стране имели характер, если можно так выразиться, чистой отделки работы, совершенной до тех пор вчерне. За выселением горских масс, все равно, отступали ли они перед нашими погромами или выходили по добровольному соглашению, всегда оставалось большое число людей, упорно укрывавшихся в трущобах. Для изгнания отставших абадзехов с верховьев Псекупса отделены были части войск от даховского и джубского отрядов, продолжавшие свои поиски до 1 марта. С этого времени страна между притоками Шебша и Пшиша, в которой укрывались абадзехи, была окончательно очищена: в нее можно было ввести русское население, как только оно прибудет в конце весны.

Но смести совершенно туземное население с гор было почти так же трудно, как осушить море. Чтобы достигнуть этой цели, нужна была необыкновенная настойчивость графа Евдокимова. Только что последние остатки абадзехов были изгнаны, новые толпы горцев стали возвращаться с берега, куда они ушли перед тем для отплытия в Турцию; зная коротко свою землю, они рассеялись в самых глухих местах, где всего труднее было их открыть. Снова нужно было разослать по всем горам летучие колонны, чтобы сгонять беглецов или к берегу, или в назначенные для поселения места. Поиски, с разными перерывами, продолжались до середины лета. Оказалось необходимым даже сформировать особый отряд в верховьях Псекупса, чтобы не допускать горских беглецов в эти скрытные места.

Пшехинский отряд долго был занят такими же поисками. В то время уже были открыты действия на южном склоне. Сначала пшехинский отряд действовал в связи с войсками, перешедшими на южную сторону, и разорял аулы за хребтом в вершине реки Туапсе. Но как только стали протаивать горные дороги и остаткам черкесского населения в верховьях Пшехи, против которых действовал зимой генерал Гейман, открылся доступ на равнину, стало необходимым для безопасности наших поселений разорить вконец эти разбойничьи гнезда. В половине марта отряд генерала Граббе был отозван на северную сторону и в [347] конце месяца двинут в бассейн верхней Пшехи, в котором действовал до половины апреля. Он докончил разорение тубинского общества, согнал с гор его жителей, также многих рассеянных хуторян и, обогнув с юга эту часть хребта, возвратился на север через Белореченский перевал. В течение остальной части весны пшехинский отряд разработал с верхнего Пшиша на Гойтх прочную дорогу, по которой установилось главное сообщение с приморскими отрядами; затем он был расформирован. Одни из составлявших его войск поступили на усиление прочих отрядов; другие — были отданы в распоряжение атамана Кубанского войска, для возведения станиц в пустынной стране, оставленной абадзехами. С разделением пшехского отряда кончились действия на северной стороне.

Горцы потерпели страшное бедствие; в этом нечего запираться, потому что иначе и быть не могло. Они отказались от милостивых предложений, сделанных им лично государем императором, и гордо приняли вызов на войну. Никакие договоры с тех пор уже не были возможны, да и не с кем было их заключить, при царившей у них безладице. Горцы сопротивлялись чрезвычайно упорно, не только в открытом бою, но еще больше инерцией массы: они встречали наши удары с каким-то бесчувствием; как отдельный человек в поле не сдавался перед целым войском, но умирал, убивая, так и народ, после разорения дотла его деревень, произведенного в десятый раз, цепко держался на прежних местах. Мы не могли отступить от начатого дела и бросить покорение Кавказа потому только, что горцы не хотели покоряться. Надобно было истребить горцев наполовину, чтоб заставить другую половину положить оружие. Но не более десятой части погибших пали от оружия; остальные свалились от лишений и суровых зим, проведенных под метелями в лесу и на голых скалах. Особенно пострадала слабая часть населения — женщины и дети. Когда горцы столпились на берегу для отправления в Турцию, по первому взгляду была заметна неестественно малая пропорция женщин и детей против взрослых мужчин. При наших погромах множество людей разбежалось по лесу в [348]одиночку; другие забивались в такие места, где и нога человека прежде не бывала. Летучие отряды находили людей, совсем одичавших от долгого одиночества. Разумеется, такие особняки большей частью гибли; но что было делать? Позволяю себе повторить несколько слов графа Евдокимова по этому поводу. Он сказал мне раз: "Я писал графу Сумарокову, для чего он упоминает в каждом донесении о замерзших телах, покрывающих дороги? Разве великий князь и я этого не знаем? Но разве от кого-нибудь зависит отвратить это бедствие?"

С окончанием дела на северной стороне гор все действующие отряды должны были перейти на южную.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ

Покорение береговых горцев требовало особенных мер. В пятом письме я упоминал, что еще в первоначальном плане завоевания предполагалось к концу войны, когда Прикубанская страна будет усмирена, открыть наступление из Кутаисского генерал-губернаторства и поставить береговое население между двух огней. Главное кавказское начальство не упускало этой мысли из виду во все продолжение войны. В 1862 г., когда положение передовых линий в Кубанской области стало на некоторое время затруднительным, возникла мысль о немедленных, параллельных с северными, действиях в пределах Абхазии. Но затруднения скоро прошли, а достаточных наличных сил для южного отряда покуда еще неоткуда было взять; нельзя было ослабить действующие войска на Кубани отозванием каких-либо частей. В 1863 г., по мере того как наши колонны теснили все более абадзехов и шапсугов, предположение одновременных действий с юга и севера явилось само собой; когда же абадзехи изъявили покорность, оно перешло в действительность. Начались приготовления к будущей весне. В то время нельзя было рассчитывать на скорое покорение приморских горцев с севера. Шапсугская война продолжалась с упорством и могла затянуться гораздо долее, [349] чем это случилось. Все зависело от степени бодрости или уныния горцев — расчет шаткий! Убыхи не только не думали о покорности, но энергически поддерживали соседей и заклинали их не замиряться; земля их стала притоном внешних интриг. Туда стекались авантюристы, туда везли пушки, военные и всякие другие припасы. Трапезундский комитет и его несогласные покровители работали в это время с удвоенным рвением. Война с убыхами и другими загорными вовсе не была легким делом, даже после покорения северного края. Земля их всегда считалась самой неприступной на всем Кавказе. Глубокие ущелья, покрытые чрезвычайно роскошными, но потому и чрезвычайно непроходимыми лесами, круто спускаясь от вечных снегов к теплому морю, образуют неисходный лабиринт, в котором каждая пядь земли была природной крепостью. В этой исключительной местности жили исключительные народы, слывшие самыми воинственными по всему Кавказу. Число защитников было еще весьма достаточно для самой упорной обороны этих неприступных мест; толпы горцев, бежавших со всех окрестных земель, удвоили население береговой страны. Продолжительность борьбы зависела от состояния духа этих горцев, а покуда ничто еще не показывало его упадка. Естественно, также являлось сомнение в возможности продовольствовать через снежный хребет отряды, которым должно будет спуститься с гор в приморскую страну. Потому, как только внешние обстоятельства перестали грозить немедленной европейской войной, сильная экспедиция с юга, морем и сухим путем, стала очевидной необходимостью. Разумеется, ее можно было предпринять только весной.

К концу 1863 г. и в начале 1864 г., вследствие общего вооружения в империи, на Кавказе были сформированы три новых пехотных дивизии, усиливших большой массой войск силы Кубанского края. Можно было отозвать стрелковые батальоны, находившиеся там с 1859 г. Весной в Кутаисском генерал-губернаторстве были сосредоточены, кроме местных войск, 9 батальонов гренадерской дивизии. Запасы провианта были заготовлены на берегу, для [350] немедленной перевозки морем, куда потребуется. Суда Черноморского флота и торговые пароходы должны были явиться по первому призыву. Великий князь, главнокомандующий, принимал личное начальство над войсками, назначенными для действий с южной стороны. При этих мерах можно было спокойно дождаться весны в уверенности, что какое сопротивление ни оказал бы неприятель, какие ни возникли бы неожиданные затруднения и сколько усилий ни употребляли бы наши недруги, к лету 1864 г. весь Кавказ будет покорной русской областью.

План действий против убыхов и их соседей был задуман широко. Чтоб одновременным развитием сил подавить в самое непродолжительное время сопротивление этих воинственных народов, было предположено наступать на эту часть края концентрически пятью отрядами. Два первых должны были двинуться с юга: один — сухим путем от Гагр в верховья Бзыби, другой — морем и высадиться в одном из центральных пунктов убыхской земли. Трем отрядам назначено вступить в непокорную землю из Кубанской области: одному — из войск, действовавших в шапсугской земле, — по берегу; другому — с верховья Белой; третьему — с Малой Лабы. Предполагался еще шестой отряд с Большой Лабы, но в эту пору года Лабинский перевал оказался недоступным. Эти пять отрядов должны были обхватить неприятельскую землю кольцом и сойтись в середине.

В ожидании весны действия из Кубанской области продолжались своим порядком. Хотя кубанским войскам предстояло еще много материального труда — изгнать из лесов рассеянные остатки горцев, кончить дороги, построить несколько десятков станиц, — но так как труд этот совершался с этой поры в мирном крае, то можно было сейчас же отделить часть войск для продолжения действий. Наступление с севера не прерывалось ни на один день. Во второй половине февраля, как только ушли абадзехи, отряды даховскии и джубский, сосредоточенные, первый — на Гойтхском перевале, второй — в укреплении Григорьевском, были двинуты за горы. Они должны были [351] действовать сосредоточенно от крайнего предела наших завоеваний к реке Туапсе и занять ее течение. Желательно было покончить с шапсугами до мая, чтобы потом обратить все силы разом на убыхов и джигетов; но нельзя было предписывать положительно такой цели. Дальнейшее наступление обоих отрядов, имевшее только местный характер, зависело от успеха предположенной операции на Туапсе.

Но тут с горцами случилось то же самое, что пятьдесят лет перед тем случилось с французами под Ватерлоо. Истощив всю энергию до остатка в отчаянной борьбе, они совершенно потеряли присутствие духа. В последние минуты, когда счастье обратилось против них, все разом пало ниц или бежало. Вот как это произошло.

Джубский отряд выступил из укрепления Григорьевского 19 февраля, перевалился через горы и шел вперед, расчищая дорогу и разоряя по сторонам аулы. К 4 марта он дошел до Тенгинского поста. В это время даховскии отряд генерала Геймана, при котором находился лично граф Евдокимов, спустился 21 февраля с Гойтхского перевала на Чилипс, где в прошлом году было разбито убыхское скопище; он также раскрывал просекой дорогу и жег аулы. Спустившись на русло Туапсе, граф Евдокимов угадал по слабому сопротивлению неприятеля упадок его духа и, не обращая больше внимания на горы и леса, быстрым движением вперед, занял 28 февраля устье Туапсе, где стояло прежде Вельяминовское укрепление. Шапсугское население, жившее между Туапсе и Шапсуго, было отрезано этим движением; за Туапсе оставалась еще часть вольной шапсугской земли; но народ этот, истощенный продолжительной войной, не прерывавшейся с 1857 г., и страшными потерями последней зимней кампании, видя внезапное появление русского войска в сердце последнего своего убежища, счел невозможным длить сопротивление. На другой день, после прибытия отряда к развалинам Вельяминовского укрепления, шапсугские старшины явились к графу Евдокимову, и весь берег от Шапсуго до реки Псезуапсе, составляющей границу между шапсугами и убыхами, покорился. Остаткам шапсугского народа приказано [352] немедленно отправиться или к нижней Кубани для поселения, или к приморским пунктам для отплытия в Турцию. Джубский отряд, находившийся теперь посреди замиренной уже земли, был отослан назад и вслед за тем расформирован.

Оставались непокоренными одни убыхи и джигеты, и те ненадолго.

По отъезде графа Евдокимова генерал Гейман, оставшись с отрядом на берегу, занялся сначала обеспечением своих сообщений. Путь с Гойтхского перевала к устью Туапсе был только пройден, но не раскрыт; даховский отряд приступил к разработке этой дороги. Но скоро необходимость ускорить выселение покорившихся шапсугов, которые, как все горцы, как бы ни клялись в исполнении условий, но без понуждения открытой силой не двигались, заставила его выступить вперед, к Псезуапсе. К 18 марта даховский отряд заставил шапсугов подняться и идти куда им приказано. Не видя сопротивления от убыхов, хотя он стоял на пограничной черте, предприимчивый генерал Гейман перешел реку Псезуапсе и двинулся вперед берегом, а далее — по реке Шахе. Убыхи между тем давно уже готовились к сопротивлению; многочисленный сбор их занимал сильную позицию на речке Гадлик, вперерез пути нашего наступления. В первый же день движения, 18 марта, генерал Гейман открыл неприятеля, стремительно атаковал его тремя колоннами и разбил наголову. Преследуя бегущих по пятам, даховский отряд на другой день, 19-го, занял бывшее укрепление Головинское. 25-го наши войска стояли в Соче, бывшем укреплении Навагинском. К реке Дагомыс приехал в отряд Гаджи-Дагамук-Берзек, о котором я упоминал, игравший некоторое время в наших глазах роль нового Шамиля. Убыхи, оставшись одни против русских и потерпев в первый же день войны на своей земле сильное поражение, потеряли последнюю надежду. Старшины их явились к генералу Гейману с изъявлением покорности. С замирением убыхов окружавшие их мелкие племена не могли больше сопротивляться.

Кавказ был завоеван, но оставалось еще выселить вновь сдавшиеся племена: операция, как вы видели, [353] бывшая всегда гораздо затруднительнее самого покорения, особенно когда дело шло о людях, не испытавших еще бедствий войны, живших в неприступной местности, нетронутой покуда ни топором, ни лопатой, не знавших от века, что такое вторжение неприятеля. В таком положении были племена псхоу, ахчипсху, аибго, джигеты, да и самые убыхи, кроме прибрежных, по земле которых прошло наше войско. Довольствоваться покорностью этих племен, не трогая их с места, мы никак не могли. Три года мы ломили абадзехов, для того только, чтобы добраться, наконец, до берега и очистить его от неприятеля. Горцы на берегу, — это была новая Кавказская война в перспективе, при первом пушечном выстреле на Черном море. Но для того, чтобы выселить вновь покорившихся из их диких убежищ, надобно было стоять над ними с такой же силой, какая была бы потребна и без всяких предварительных условий замирения.

Великий князь, главнокомандующий, прибыл 2 апреля в Сочу. Его Высочество принял изъявление покорности от старшин убыхов и всех их соседей, но тем не менее приказал ускорить приготовления предположенной экспедиции пятью концентрическими отрядами во вновь покорившуюся землю.

Это решение было основано на самых серьезных причинах и впоследствии было вполне оправдано событиями. Убыхи и джигеты покорились не силе, а панике, — и не даховскому отряду, а тем шести отрядам, которые сломили абадзехов и шапсугов и заранее внесли ужас в их души, — также тем приготовлениям, которые делались для нападения на них с юга, хорошо им известным. Но покуда масса войск стояла за горами, впечатление могло пройти, а силы даховского отряда были достаточны только для того, чтобы разбить скопище прибрежных горцев, если б оно напало на него, но ни в каком случае не для того, чтобы покорить и изгнать восставших убыхов, джигетов, ахчипсховцев и других. Для этого нужна была совсем иная пропорция войск. Попытки же сопротивления, при будущем выселении, можно было предвидеть наверное. Без достаточной силы [354] мог произойти общий взрыв, последствия которого были бы очень опасны. Не надобно упускать из виду, что в это время берег Черного моря от Псезуапсе до Тамани был покрыт толпами горцев, ждавших судов для отправления в Турцию. Эти люди утратили почти все имущество, но каждый из них сохранил оружие и патроны, которые горец отдает только с жизнью. Под влиянием обуявшей их паники переселяющиеся горцы были покуда, как стадо баранов; но нельзя было шутить с искрой, которая могла бы вдруг поджечь эти толпы. В это самое время и долго еще потом, до совершенного очищения края, сильнейшая интрига извне была направлена против наших успехов на Кавказе. Хотя турецкое правительство официально согласилось принять кавказских эмигрантов и сделало все распоряжения для того, но главнокомандующему было известно, что наши благоприятели не отчаивались в своих умыслах и осаждали турецкое правительство убеждениями отказать горцам в убежище и этим отказом отбросить назад в горы стеснившееся на берегу население; их поддерживали сотни европейских авантюристов, улетевших с восточного берега в чем были, при стремительном нашествии генерала Геймана. Нельзя было ручаться за турецкую политику. А при таком обороте дела, когда происходили еще перестрелки с разбойниками в Кубанской области, вновь отхлынувшие от берега толпы горцев были бы в первое время большим затруднением. И если бы в это время, за неимением с нашей стороны достаточных сил, вдруг возгорелась война за Псезуапсе, она могла вновь разлиться по Кавказу. Играть в азартную, когда дело шло об увенчании шестидесятилетних непомерных жертв и трудов, было более чем легкомысленно. Предположенное движение сосредоточенными силами должно было состояться, чтобы не подвергать риску в последнюю минуту всего свершенного дела.

Апрель прошел в приготовлениях. Северные отряды с киркой и лопатой прорывались из Кубанской области на южный склон, через занесенные снегом перевалы. В Абхазии собирались и грузились суда. В это время даховский отряд работал дорогу вверх по Туапсе и на всякий случай [355] устраивал кордонную Убыхскую линию от устья Дагомыса до истока Шахе.

Первый из назначенных к наступлению отрядов — псхувский, генерала Шатилова, двинулся из укрепления Гагры в начале апреля, сначала, — разрабатывая дорогу по морскому берегу к Адлеру, а потом — вверх по Бзыби к горному обществу псху. 29 апреля высадился в Адлере (бывшее укр. Св. Духа) кутаисский генерал-губернатор, князь Мирский, с отрядом, составленным из гренадерской дивизии; отрядные лошади были доставлены туда из Гагр по прибрежной дороге, разработанной генералом Шатиловым. Отряд занял позицию в урочище Акштырх посреди Адлера. Вновь прибывающие войска были распределяемы таким образом, чтобы твердо занять весь край и немедленно приступить к выселению горцев. Генерал Гейман был двинут с частью своих войск вверх по Соче, а потом к истокам Мзымты. В первых числах апреля хамышейский отряд, то есть правая колонна, направлявшийся на южный склон через перевал Белой, вошел в связь с даховским отрядом. Потом отряд генерала Граббе, средняя колонна, перевалился с Малой Лабы в Ахчипсоу. Великий князь, главнокомандующий, прибыл к войскам 6 апреля в гренадерский отряд (князя Мирского) на позицию Акштырх и на другой же день двинул авангард к урочищу Псага для разработки дороги по направлению к Ахчипсоу.

Между тем оказался вдруг тот именно поворот в мыслях вновь покорившихся, в предвидении которого великий князь решил не отменять предположенного сосредоточения войск. Как только горцы увидели, что грозившее им выселение, на которое они легко согласились, пока дело состояло в словах, обращается в неизбежную действительность, они снова взялись за оружие. Скопище отчаянных людей из всех племен сбежалось в недоступную долину Аибго и с помощью коренных жителей этой горной страны, всегда слывших разбойниками, загромоздили горные тропинки завалами и преградами путь генералу Шатилову. Псхувский отряд, разобрав дорогу и оставив свои тяжести, шел по назначению в долину Аибго и вдруг был неожиданно [356] остановлен этим препятствием. Неоднократные попытки взять завалы силой не удались по причине чрезвычайно крепкой местности. Отряд понес чувствительную потерю и в продолжение 4 дней, от 7 до 11 мая, не мог сделать шагу вперед. Если бы прибрежный край не был уже занят несколькими отрядами, это сопротивление и успех мятежников неизменно произвели бы общий взрыв со всеми его последствиями. На Кавказе всегда было достаточно малейшего благоприятного случая, чтобы сейчас поднять дух горцев. При силах, занимавших край в начале мая, мимолетная неудача ничего не значила. Население везде было сдержано. 9 мая Его Высочество двинул в обход Аибго отряд под начальством генерала Батизатула. После слабого сопротивления обойденные горцы бросили завалы и долина Аибго была занята. Наши колонны заставили везде туземное население бросить свои жилища и идти к морю, где ему предстоял путь или в Турцию, или в отведенные для поселений места.

16 мая великий князь двинулся с отрядом на позицию Псага, по разработанной авангардом дороге. Надобно было раскрыть еще путь в Ахчипсоу. 20 мая Его Высочество вступил в землю этого общества, где были сосредоточены, кроме гренадерского, отряды: псхувский, ахчипсовский и даховский. 21-го выстроились на единственной поляне, находящейся в Ахчипсоу, 23 батальона, 10 орудий, 6 казачьих сотен и 6 сотен милиции. Перед войсками, в присутствии великого князя, было отслужено благодарственное молебствие Богу, даровавшему нам великую победу.

Его Высочество донес из Ахчипсоу о совершившемся событии государю императору следующей телеграфической депешей:

21 мая, Ахчипсоу.

Имею счастье поздравить Ваше Величество с окончанием славной Кавказской войны. Отныне не остается более ни одного непокоренного племени. Вчера сосредоточились здесь отряды князя Мирского, генерал-майора Шатилова, генерал-майора Геймана и генерал-майора Граббе. Сегодня отслужено [357] благодарственное молебствие в присутствии всех отрядов. Войска в блестящем виде и совсем не болеют. За все время последних движений потеря не превышает ста человек.

МИХАИЛ

Эта депеша была последней военной реляцией из бесконечного ряда кавказских военных реляций.

Действия порохом и железом кончились. Но нельзя было отдыхать на лаврах, покуда вооруженные горские населения толпились на берегу, ожидая отправления.

Переселение кавказских племен в Турцию, о котором так много и так бестолково шумели в Европе, не было делом нашей воли; оно произошло помимо нас. Правительство имело одну цель в западно-кавказской войне: сдвинуть горцев с восточного берега Черного моря и заселить его русскими; эта мера была совершенно необходима для безопасности наших владений. Затем, не было никакой надобности гнать горцев в Турцию. У нас было довольно места для них, во-первых, в миллионе десятин по левому берегу Кубани, отведенных исключительно для этого назначения; во-вторых, в 300 тыс. десятин хороших земель, оставшихся в Пятигорском уезде за выселением части кочевых ногайцев в Турцию еще в 1860 г.; в-третьих, в казачьих землях, покинутых населением, передвинутым на передовые линии. Все количество земель, которым правительство располагало по соседству для помещения горцев, можно считать в 1,5 млн. десятин. Масса ушедших в Турцию горцев в 1863 и 1864 гг. не превышает 250 тыс. обоего пола; поселилось в наших владениях около 70 тыс. Вот все количество непокорных горцев, уцелевших от войны. Стало быть, на 160 тыс. душ мужского пола приходилось свободных земель около 10 десятин на душу, пропорция весьма достаточная. Поселенные на равнинах, окруженные со всех сторон станицами, вышедшие горцы ни в каком отношении не могли быть опасными. Разразившийся над ними погром сломил их нравственно до такой степени, что теперь горца нельзя узнать по наружности; у него совсем другая осанка. Для безопасности будущего необходимо было соблюсти [358] при поселении покорившихся только одно условие: чтобы нигде они не примыкали к морю, чтобы, по крайней мере, несколько десятков верст отделяли их от берега. Поэтому натухайцев было действительно опасно оставлять на отведенных им первоначально местах, по самой нижней Кубани; и несмотря на то, их оставляли, чтобы не нарушить данного слова. Прочие были достаточно удалены от моря. Следовательно, не было никакой причины опасаться и вынуждать горцев к выселению за пределы государства.

Но не было также причины удерживать их против воли. Кавказская война затянулась бы, вероятно, на лишний год, если бы главнокомандующий не согласился отпускать в Турцию желающих. Надобно помнить, что черкесы и абазинцы были, в полном смысле слова, варварами, со всеми хорошими, но и со всеми ребяческими сторонами варварской природы. Из всех народов земли они знали положительно только нас и турок — нас как врагов и гяуров, турок — как друзей и святой народ (Понятия их о других народах выражаются довольно рельефно следующим анекдотом. Во время Восточной войны экипаж одного французского судна высадился на шапсугский берег, к тогдашним своим союзникам для закупки скота. Пока горцы пошли за быками, французы наловили в болоте лягушек и стали варить из них суп. Когда шапсуги воротились и посмотрели на эту стряпню, они сказали гостям: "Э! мы воевали с русскими из-за того только, что они едят свинину, теперь мы посоветуем своим соединиться с русскими, чтоб истребить ваш народ до последнего человека"). Когда враги победили, у них, естественно, явилось желание искать убежища у друзей; тем больше, что в своей родине они покидали только камни, так как имущество почти у всех было истреблено войной. Горцы упорно защищали свою землю, но если б мы хотели непременно простереть завоевание не только на землю, но и на личность их, сопротивление было бы еще вдвое упорнее. Покоряясь, горцы всегда ставили первым условием свободный выход всем желающим в Турцию. Читатели помнят, вероятно, содержание последнего договора с абадзехами. Земля закубанцев была нужна государству, в них самих не было никакой надобности. В отношении [359] производства народного богатства, — десять русских крестьян производят больше, чем сто горцев; гораздо было выгоднее заселить прикубанские земли своими. Очевидно, не из чего было лить русскую кровь для того, чтобы насильно удерживать в пределах государства варваров, не хотевших быть его подданными.

Первое выселение горцев с Кавказа началось еще вслед за падением Шамиля. Этот факт ясно показывал, что многие кавказские мусульмане сносили русскую власть только в надежде, что единоверные братья скоро избавят их от гнета; когда же увидели конец своей надежде, решились бросить родную землю, навеки порабощенную неверными. Большая часть выходцев принадлежала к кочевым татарам ставропольских степей и мирным обществам Закубанского края. Кавказское начальство не только не поощряло выселения, но даже противодействовало ему в законной мере; однако ж, не взяло на себя, и весьма основательно, вовсе запретить выход в Турцию, чтобы не быть потом вынужденным ежечасно надзирать за людьми, открыто выказавшими свою враждебность. С тех пор выселение каждый год повторялось понемногу. В 1859 и 1860 гг. ушла большая часть абазинцев, живших в горной полосе между Кубанью и Урупом. В 1861 г. пошли в Турцию всем племенем бесленеевцы и некоторые мелкие общества. В следующем году выселения не было; горцы надеялись отстоять свою родину. Но как только они стали слабеть в борьбе, выселение сейчас же приняло большие размеры. К 1 декабря 1863 г. в Трапезунде было уже до 4 тыс. горцев, к концу февраля прибыло их в Турцию до 20 тыс., к половине марта — свыше 40 тыс. Переселение это происходило помимо нас, с вольных берегов, на контрабандных турецких кочермах, приезжавших за горцами десятками. Очень естественно, что переезд сопровождался бесчисленными бесчеловечиями и страданиями. Турецкие судохозяева привыкли плавать к восточному берегу почти исключительно для торговли рабами; они внесли тот же дух и в перевозку свободных людей. За неимением денег или вещей расплата происходила женщинами и детьми. Для черкешенок это было, [360] впрочем, все равно, потому что в каком бы качестве они ни достигали турецкого берега, их потом все-таки гуртами отправляли на базар.

По мере того как русские войска подвигались вдоль берега, переселение принимало совсем иной вид. Еще за два года перед тем граф Евдокимов, предвидя в конце войны большую эмиграцию горцев, ходатайствовал перед правительством о средствах перевезти их массами в Турцию. Положительного распоряжения на этот счет тогда еще не было сделано. Но Великий князь Михаил Николаевич, как только представился этот вопрос, разрешил зафрахтование нужного числа пароходов и парусных судов. С открытием судоходства в 1864 г. были учреждены три комиссии для отправления переселяющихся горцев: в Тамани, Новороссийске и Туапсе. Турецкое правительство, со своей стороны, прислало за горцами несколько обезоруженных военных пароходов. Дело приняло правильный вид. Неимущих горцев приказано было перевозить на казенный счет; имеющим средство заплатить за переезд было выдаваемо казенное пособие по 1 р. серебром, считая в том числе и детей, кроме грудных. Вольные судохозяева не имели права требовать с горцев платы выше условия, на пароходах 3 р. серебром, на судах парусных 1 р. 75 к., так что даже состоятельным горцам приходилось доплачивать в первом случае только 2 р., во втором — 75 к., кроме того, грузовые компанейские пароходы, нанятые правительством, перевозили горцев бесплатно. Кроме комиссий, за безобидной отправкой горцев смотрели командированные для того адъютанты Его Высочества; назначены были особые морские офицеры для наблюдения, чтобы пассажиров не грузили слишком тесно. Для беднейших горцев открыта была дача казенного провианта; для больных учреждены лазареты с содержанием на счет казны. Совсем другого рода сцены происходили на противоположном берегу. Хотя турецкое правительство не жалело пособий, но там они расходились по рукам, и горцы бедствовали, вымирали наполовину в несколько недель. Заграничные газеты, разумеется, сваливали на нас все бедствия горцев, которых корреспонденты их видели уже [361] на турецком берегу.

Вслед за вновь покорившимися горцами потянулось в Турцию довольно значительное число других, живших уже некоторое время под русской властью. Одних побуждал фанатизм, другие не хотели отстать от родственников, третьи шли, потому что мир идет; все ждали щедрых и богатых милостей от хункяра (султана), который представляется им идеалом всемогущества и неисчерпаемого богатства. Что бы ни говорили выходящим, у них был один ответ: "Нам хорошо у вас, но мы хотим положить свои кости на Святой земле". Таким образом вышли в Турцию все натухайцы и шапсуги. Их не удерживали, потому что не к чему было удерживать, как я старался объяснить выше.

Эмиграция горцев в 1864 г. представляет следующие итоги:

До половины марта с вольных берегов вышло 60000
С тех пор переехавших на кочермах вне нашего надзора можно считать 15000
Через Тамань вышло 27000
Через Новороссийск вышло до 1 июня. 63000
После 1 июня 25000
Через Туапсе 21000
Всего с лишком 211000

(В 1865 г. выселилось около 40 тыс., всего 250 тыс.)

Переселение горцев в Турцию нисколько не усилило турок. Правительство султана воспользовалось, однако ж, переселением черкесского племени наилучшим для себя образом. Вместо того, чтобы дать ему расплыться в массе малоазийской татарщины, как хотели сами черкесы, оно целиком перевезло его в Европу и подкрепило им мусульманский элемент в христианских областях. От русского правительства не зависело помешать турецкому распоряжаться, как оно хотело, новыми подданными, хотя такой оборот дела, конечно, не был нам выгоден. Но и турки [362] далеко не извлекут из этого подкрепления той пользы, которой они пожелают. Черкесы, пожившие в Турции, бросаются на шею человеку, на котором они узнают русский мундир. Русские нещадно покорили их, но всегда обращались с ними как с людьми; они хорошо это понимают. Притом, довольно посмотреть на донесения консулов, чтобы знать, как тают черкесы в Турции; их выбыло уже наполовину, между ними нет больше женщин, а новых женщин в Турции можно достать только за деньги. Турецкие черкесы просуществуют лишь в одном поколении, а на это поколение, в случае войны, и взявшись за дело как следует, мы можем рассчитывать едва ли не больше, чем турки. Говоря фигурно, турки, принимая к себе черкесов, нашили только на прореху гнилого платья гнилую заплату.

В Кубанской области поселилось вновь до 70 тыс. покорившихся горцев; с прежними мирными горское население этой области составляет 130 тыс. После новой эмиграции число это не превышает 80 тыс. Туземцы, успевшие сделаться оседлыми, находятся в очень хорошем положении. Над ними учреждено разумное управление, как вообще все военно-туземные управления на Кавказе.

В течение первой половины лета 1864 г. восточный берег Черного моря представлял необычайное зрелище. До тех пор не было в свете берега, пустыннее Кавказского. Населенный разбойниками, торговавшими только рабами, содержимый в постоянной блокаде нашими крейсерами, он казался с моря необитаемой землей. Ни хижины, ни дымка на зеленом берегу; ни одного челнока в голубых заливах. Только под ночь, когда разыгрывалась буря или начинал стлаться туман, можно было иногда заметить на темном море очерк крадущейся под берегом кочермы. Если она шла к земле, на ней была военная контрабанда; если от земли, на ней были рабы. Никакое судно, занимающееся правильной торговлей, не смело приставать к этому краю. На море его встречали пушки наших крейсеров; на суше — винтовки и кинжалы горцев. Это был заколдованный берег, как в сказке, на который не дозволено ступать человеку. И вдруг все переменилось. Весь берег унизался судами и [363] покрылся народом. На каждой версте из 400 верст его протяжения белели большие и малые паруса, подымались мачты, дымились трубы пароходов; на каждом мыску развевались флаги наших пикетов; в каждой балке толпился народ и стоял базар. Глядя с моря, никогда никакой берег Англии или Голландии не представлял такой суматохи, такой жизни. Правда, то были похороны исчезавшего народа: движение редело по мере того, как пустел берег. Но он пустел ненадолго. На покинутых пепелищах осужденного черкесского племени стало великое племя русское, в одно лето вдоль моря выросло 12 станиц. И главное: восточный берег с его великолепной красотой составляет теперь часть России. Очарование снято с него. Береговая полоса ожидает теперь, как неразработанный рудник, только людей, которые воспользовались бы ее природными богатствами. Нечего жалеть, что она пуста покуда. Вырваны плевела, взойдет пшеница.

Текст воспроизведен по изданию: Р. А. Фадеев. 60 лет Кавказской войны. Письма с Кавказа. Записки о кавказских делах. М. ГПИБ. 2007

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.