ХАНЫКОВ Н. В.

ЗАПИСКИ ПО ЭТНОГРАФИИ ПЕРСИИ

MEMOIRE SUR L'ETHNOGRAPHIE DE LA PERSE

Н. В. Ханыков и его роль в развитии этнографии.

В ряду русских востоковедов XIX в. видное место занимает Николай Владимирович Ханыков (1819-1878) — одаренный и разносторонне образованный ученый, сочетавший в себе черты наблюдательного путешественника-географа и эрудированного, скрупулезного исследователя. Научное наследие Ханыкова, включая и его богатую научную корреспонденцию, поражает разнообразием и широтой. Оно характеризует автора и как естествоиспытателя, знакомого с комплексом наук, относящихся к физике земли, и как востоковеда широкого профиля. В круг его интересов входят и различные проблемы физической географии Средней Азии, Кавказа, Ирана, и в то же время изучение истории, этнографии, археологии, антропологии, филологии, религий, эпиграфики, нумизматики этих районов. При всей широте исследований Ханыкову чужд дилетантизм. Его работам присуща исключительная научная добросовестность, хотя автор «фактически не имел специального востоковедного образования и не принадлежал к числу профессиональных востоковедов...» ¹ будучи во многом связан чиновной деятельностью, от которой он смог относительно освободиться лишь на склоне лет.

Выпускник Царскосельского лицея, учреждения, готовившего кадры царской администрации, Н. В. Ханыков короткое время (в качестве вольнослушателя) занимался восточными языками в Петербургском университете под руководством известного арабиста и тюрколога О. И. Сенковского. Но свои подлинно энциклопедические востоковедные знания он приобрел самостоятельно. Ханыков был востоковедом по призванию. Обладая редкой памятью и способностью к языкам, он уже в юношеские годы овладел персидским и арабским, знал некоторые тюркские языки.

На протяжении всей служебной карьеры — в должности переводчика при оренбургском военном губернаторе, чиновника Дипломатической канцелярии Кавказского края, генерального консула в Тебризе и т. д. — Ханыков всегда стремился использовать свою чиновную деятельность для всестороннего изучения края, его физических особенностей, быта, языка, культуры и духовной жизни местного населения, его прошлого и настоящего. Обстоятельный, комплексный подход к изучению той или иной проблемы — черта, присущая многим работам Ханыкова, будь то «Описание Бухарского ханства», статьи о мюридах и мюридизме или об архитектурных памятниках, исследования об изменении уровня Каспийского моря.

Уже на ранней стадии научной деятельности Ханыкова проявляется [6] его интерес к широкому этнографическому изучению народов Средней Азии, Кавказа и Ирана. Этнографический материал, собранный с большой наблюдательностью, содержится во многих его работах, начиная от «Описания Бухарского ханства». Фундаментальный труд «Записки по этнографии Персии» создан не только на материалах экспедиции Ханыкова в Восточный Иран в 1858-1859 гг., но и на основе всех предшествующих историко-этнографических изысканий автора.

В силу обстоятельств «Записки по этнографии Персии» до сих пор в большей степени знакомы западноевропейским ориенталистам, чем соотечественникам Ханыкова, несмотря на то что на родине его имя имеет давнее научное признание. Опубликованная в 1866 г. в Париже, в окрестностях которого (в Рамбуйе) Ханыков провел значительную часть наиболее плодотворного периода своей жизни, книга давно уже стала библиографической редкостью, далеко не утратив научной ценности даже в свете последующего развития востоковедной науки.

Формирование Ханыкова как ученого происходило в эпоху, когда отечественное востоковедение вступало в стадию расцвета, занимая постепенно ведущее место в европейской науке по изучению сопредельных с Россией стран Азии. Неуклонное продвижение России к пределам великих в недавнем прошлом империй Востока — Ирану и Турции — сопровождалось нарастающим интересом различных слоев русского общества к научному и прикладному изучению этих стран. К началу научной деятельности Ханыкова в России уже имелось несколько научно-исследовательских и учебных центров по изучению Востока: Азиатский музей и кафедры в университетах Петербурга, Москвы, Казани, Дерпта, Харькова, которые обладали неуклонно растущими собраниями ценных восточных рукописей. Уже существовали востоковедные школы, основанные такими авторитетами, как Ф. Д. Френ, Б. А. Дорн, М. Казембек, О. И. Сенковский, А. В. Болдырев и др. С начала 40-х годов в востоковедение вступило новое поколение талантливых энтузиастов науки, в числе которых назовем В. В. Григорьева, И. Н. Березина, П. И. Лерха, В. Г. Тизенгаузена, П. С. Савельева, В. В. Вельяминова-Зернова и др. К нему принадлежал и Н. В. Ханыков. Складывался небольшой, тесно связанный научными интересами кружок востоковедов старого и молодого поколения, с членами которого Ханыков до конца жизни поддерживал постоянное общение, выступая в своих письмах издалека и пытливым учеником, и в то же время научным корреспондентом своих коллег. Его обширная переписка с коллегами и друзьями, в особенности с Дорном, Савельевым, Вельяминовым-Зерновым, отражает все разнообразие научных и общественных интересов, объединявших этих лиц.

Имя Николая Владимировича Ханыкова приобрело известность в востоковедных кругах сразу после выхода в свет в 1843 г. его первой книги «Описание Бухарского ханства», вскоре изданной и в Англии ². Книга была результатом поездки в 1841 г. в Бухару 22-летнего переводчика Ханыкова в составе дипломатической миссии Бутенева в 1841 г. До этого главными источниками сведений о Бухаре были «Путешествие в Бухару» англичанина А. Бёрнса ³, содержащее много неточностей, и «Муким-ханова летопись» («Тарих-и Муким-хани») — историческая хроника, [7] переведенная в 1824 г. с персидского на французский язык О. И. Сенковским ⁴. Еще до поездки Ханыков, как никто другой, знал о положении в ханстве, собрав сведения о нем в архиве канцелярии оренбургского губернатора, а также путем собственных расспросов торговых людей, русских пленных, освобожденных из рабства,, и прочих лиц, побывавших в Бухаре. Ханыков блестяще справился с поставленной перед собой задачей: «изложить не просто впечатления путешественника, а сделать опыт систематического описания ханства» с учетом имеющихся сведений, а также расспросов местного населения ⁵. В разнообразном материале, касающемся социальной, хозяйственной и политической жизни Бухары, встречаются и первые этнографические заметки Ханыкова о быте, занятиях, внешнем виде и национальном характере жителей. Эти зачастую еще поверхностные наблюдения дополняет составленный на основании родословных полный список узбекских племен, свидетельствующий о сохранении остатков родо-племенной структуры среди давно перешедших к оседлости узбеков. Несмотря на известные недостатки, труд Ханыкова — безусловно, наиболее ценный из всего, что касается изучения Бухары на основании личного знакомства не только в первой половине XIX в., но и за весь дореволюционный период ⁶.

Через три года Ханыков дополнил описание Бухары содержательной статьей «Городское управление в Средней Азии» ⁷, в которой более проявляется свойственный ему стиль исследования — всестороннее рассмотрение темы в плане историко-географическом и с точки зрения современного состояния. Описывая уклад городской жизни, Ханыков отмечает «застойный характер гражданственности городского общества» в Средней Азии и в духе своего времени пытается объяснить это исключительно влиянием географического фактора на устойчивость самих городских поселений, «возникающих на том же месте после разрушений» в результате нашествий или стихийных бедствий ⁸. Этнографические заметки содержит н статья Ханыкова «О населении киргизских степей, занимаемых внутреннею Малой Ордою» ⁹. В ней перечисляются местные племена и роды, даны сведения о занятиях и быте населения.

Последующий, весьма плодотворный период научной деятельности Н. В. Ханыкова связан с его пребыванием на Кавказе, начиная с 1845 г., в качестве чиновника по особым поручениям при дипломатической канцелярии кавказского наместника. К этому периоду относится создание множества статей, заметок и корреспонденций самого разнообразного характера. Тематически среди них выделяются два основных направления — физико-географическое и историко-филологическое, которые в отдельных работах тесно взаимосвязаны. Характерна в этом отношении обстоятельная статья «О перемежающихся изменениях уровня Каспийского моря» ¹⁰, где автор впервые научно обосновывает значение испарения в изменениях уровня моря и свои наблюдения подкрепляет обширным сводом географических сведений, извлеченных из описаний античных авторов и мусульманских географов.

Академик В. В. Бартольд, высоко оценивая данную статью, в то же время подверг критике некоторые доказательства изменчивости уровня Каспийского моря. В частности, ссылку Ханыкова на тот факт, что [8] знаменитая дербентская стена у одних древних авторов описана уходящей в море, а у других стоящей на суше, Бартольд склонен объяснить тем, что стена на протяжении веков восстанавливалась и разрушалась несколько раз. Однако современная география полностью подтверждает правоту Ханыкова ¹¹.

Ханыков многое сделал для физико-географического изучения Кавказского края и Средней Азии, и его изыскания в этой области, в частности картографические и топографические работы, отличаются большой точностью. В 1850 г. выходит в свет его «Список географических пунктов северо-западной части Средней Азии, определенных астрономически» — статья, которую он дополнил новыми данными в 1857 г. Одновременно Ханыков обращает внимание на изучение климатических условий. Его работа «Тифлисский климат» (Тифлис, 1847) основана на анализе барометрических наблюдений за ряд лет.

Назначенный в 1853 г. генеральным консулом в Тебриз Н. В. Ханыков создает при консульстве первую в Иране метеорологическую станцию. Стремление извлечь максимальную пользу для науки из личных наблюдений в любых условиях — врожденная черта Ханыкова. Так, результатом его восхождения на вершину Арарата было не только уточнение рельефа и географических пунктов, но и примечательная заметка физиологического характера — «Наблюдение за скоростью дыхания и кровообращения при восхождении на Арарат», опубликованная в журнале Британской ассоциации врачей в форме письма, типичной для Ханыкова,₍ к физиологу Стивенсу.

Н. В. Ханыков был одним из учредителей созданного в 1850 г. Кавказского отдела Русского Географического общества и в качестве помощника председателя Общества фактически руководил его деятельностью, привлекая к ней широкий круг лиц. В числе корреспондентов Общества были армейские офицеры, чиновники, помещики и даже «армянские священники и мусульманские кади» ¹². Из разных мест Кавказского края в адрес Общества поступала масса самого разнообразного свойства заметок, тщательно просматриваемых Ханыковым и служивших затем существенным дополнением к материалам, собранным им самим во время многочисленных служебных поездок по Кавказу.

Отдельные работы Ханыкова кавказского периода помимо их научной ценности имели и прикладное значение для торговых и политических интересов царской России на Кавказе. Он впервые составил таблицу местных, крайне путаных и разнообразных для разных районов Кавказа метрических систем, в сопоставлении с русской системой мер и весов, а также сравнительную таблицу мусульманского и европейского летосчисления ¹³.

По заданию наместника на Кавказе графа Воронцова Ханыков два года (1847-1849) трудился над составлением «Проекта положения о мусульманском духовенстве Алиева учения». Содержащиеся в Проекте практические (рекомендации царским властям в церковной политике на Кавказе основаны на глубоком изучении юридических прав и функций духовенства, его роли в общественной жизни мусульманского общества ¹⁴. Работа над Проектом была лишь частью исследований Ханыковым [9] мусульманских религиозных идеологий и движений. Его статьи «Мусульманские постановления о войне», «О мюридах и мюридизме» и другие способствовали дальнейшему изучению идеологии мюридизма. Живо интересуясь современной ему действительностью в странах Востока, Ханыков первым обратил серьезное внимание на возникновение в Иране бабидского движения, в котором он разглядел не только религиозно-реформаторские, но и социальные мотивы. Материалы о бабидах, собранные Ханыковым в период консульской службы в Иране в начале 50-х годов, были использованы в трудах М. Казембека, А. К. Туманского и других исследователей бабизма ¹⁵.

Среди русских дипломатов и администраторов XIX в., служивших на Кавказе и в сопредельных странах Востока, было немало людей, использовавших служебную деятельность для серьезных востоковедных занятий. «Самым выдающимся деятелем этого типа» В. В. Бартольд называет Н. В. Ханыкова ¹⁶, которого он считает главным своим предшественником в историко-географическом изучении Закавказья и Ирана. К кавказскому периоду относится серия статей Ханыкова о пограничных местностях исторического Ирана (именно о Дербенте, Ани и Баку), преимущественно эпиграфического характера. В них автор пытается проследить историю завоевания Кавказа. арабами и установить границы этих завоеваний путем анализа мусульманской эпиграфики и ее географического распределения на территории Кавказа. Значение трудов Ханыкова в области эпиграфики и археологии Кавказа особенно велико в связи с тем, что ряд памятников погиб и его сообщения о них иногда оказываются единственными свидетельствами ¹⁷.

Серьезное внимание Ханыков уделял изучению кавказских языков и диалектов, преимущественно с точки зрения определения их родства и ареалов. Эти вопросы затрагиваются в «Записке об изучении кавказских языков» (1858), в переписке Ханыкова с Б. А. Дорном, М. И. Броссе, И. А. Бартоломеем и др. В письмах Дорну Ханыков обсуждает актуальные проблемы языкознания, намечает проект маршрута экспедиции по районам Кавказа для изучения местных диалектов ¹⁸. Ханыков одним из первых стал широко применять метод сравнительного языкознания для решения этнографических проблем, используя материалы об иранских диалектах, собранные им на Кавказе и в Иране.

Среди друзей и коллег Ханыков имел репутацию страстного и удачливого коллекционера, обладателя богатого собрания восточных рукописей, древних монет, образцов эпиграфики, приобретением которых он занимался всю жизнь и которыми щедро делился с друзьями. В распоряжение И. Н. Березина, занимавшегося историей монголов, он предоставил, например, найденную им в Тебризе дотоле неизвестную часть летописи Рашидаддина, хрониста и государственного деятеля эпохи монгольского владычества в Иране, сопроводив рукопись своими замечаниями. В коллекции Ханыкова, впоследствии переданной в петербургскую публичную библиотеку, имеются одна из редакций труда Наршахи по истории Бухары (X в.), снятая в Мешхеде копия части географического словаря Йякута (XIII в.), «Трактат о весах» аль-Хазини (XII в.), памятники кавказской литературы эпохи мюридизма и др. В 60-х годах [10] Ханыков, как представитель российского министерства народного просвещения в Париже, многое сделал для пополнения фондов востоковедных библиотек. Только благодаря его настойчивости Академия наук приобрела во Франции ценную коллекцию древних арабских текстов куфического письма из собрания арабиста Ж. Марселя. Азиатский музей, имевший до этого всего два образца куфического письма, приобрел сразу свыше ста образцов древней арабской палеографии. Это приобретение расширило возможности практической расшифровки куфических надписей на археологических памятниках ¹⁹.

Кавказский период деятельности Ханыкова, длившийся около 15 лет, был и периодом серьезной подготовки к осуществлению его давнишней мечты — предпринять научную экспедицию в неизведанные области Ирана — один из древнейших очагов человеческого общества, место взаимодействия различных рас и культур. Длительное изучение в различных аспектах Средней Азии и Кавказа неизбежно вело ученого к убеждению о необходимости исследовать методами и средствами европейской науки народонаселение Ирана, имевшего с этими областями давние исторические, культурные и этнические связи. «Хорасанская экспедиция — кульминационный пункт научной деятельности Ханыкова. До этого происходила как бы подготовка к ней, а после нее — обработка собранных материалов» ²⁰. Экспедиция поставила Ханыкова в ряды крупнейших исследователей-путешественников его времени, принесла ему общеевропейскую известность.

Помимо программы научных исследований экспедиция имела и политические цели ²¹. Как чиновник министерства иностранных дел Ханы- ков понимал, что для санкционирования экспедиции в Иран царским правительством важны прежде всего политические и торгово-экономические обоснования. В обстоятельной докладной записке («Предположение об ученой экспедиции в Хорасан») Ханыков предлагал организовать всестороннее исследование территории, наиболее доступной политическому влиянию Российской империи. Он подчеркивал необходимость сбора сведений о том, в какой мере богатства края «могут служить подмогою европейской промышленности... в каком размере край этот способен потреблять европейские обработанные изделия, словом сказать, какое место ему нужно дать в промышленной жизни человечества» ²². Таким образом, экспедиция брала на себя задачу разведать в интересах развивающегося российского капитализма возможности освоения Восточного Ирана с точки зрения состояния местных рынков, торговых путей, природных ресурсов и т. п.

В пояснительной записке Ханыков отмечает, как научное обоснование экспедиции, громадный пробел в европейских географических познаниях о Восточном Иране в сравнении с другими областями Среднего Востока. «Ни персидская литература, ни исследования иностранцев не представляют нам ничего удовлетворительного. Сведения, сохранившиеся в персидской и арабской литературах, способны только подстрекнуть любознательность, нисколько не удовлетворяя ее. Усилия же иноземных исследователей, к сожалению, ограничиваются только трудами Трюльера и Кристи, перерезавших эту область по диагонали от Мешхеда к [11] Иезду...» ²³. Крайне слабое представление о рельефе, истинном направлении горных цепей, их геологическом строении, особенностях климата Восточного Ирана, по замечанию Ханыкова, в конечном итоге «отражается весьма невыгодно на общих выводах, служащих основою физики земли».

Еще более скудными во времена Ханыкова были сведения о народонаселении Восточного Ирана, который, по его словам, представлял «истинный и непочатый клад» для этнографии и филологии. Свой выбор этой области для этнографических исследований Ханыков связывает с предположением обнаружить здесь в наибольшей сохранности этнический тип «иранской народности». Позднее он писал: «Перенесение границ Империи (Российской. — В. Т.) в глубь Средней Азии вдруг поставило нас в ближайшее соседство с землями, которые я, по крайней мере, считаю колыбелью иранского племени» ²⁴. Восточный Иран, к которому Ханыков в географическом смысле причисляет Западный Афганистан и южную часть Средней Азии, был основным местом формирования иранской ветви индоевропейских народов, и именно здесь, по его мнению, «первобытная форма, в которой она образовалась, всего менее могла быть изменена внешними влияниями» ²⁵. В этих областях, полагал Ханыков, можно найти уголки, которые испокон веков были«далекой перифериен по отношению к центрам цивилизаций и находились в стороне от путей, по которым происходило передвижение народов, торговый и культурный обмен. В то же время в этих областях были периоды наиболее яркого «проявления жизни и культуры иранского племени. Здесь, около Балха, нужно искать корни огнепоклонничества, около Герата оно долее всего сохранилось; по всей вероятности, здесь начиналось патриотическое движение в пользу Сасанидов, низвергшее преданных греческим идеям Арзакидов; здесь привились всего сильнее идеи шиизма, отрывающие доселе еще Персию от остального мусульманского мира; около Мерва Абу Муслим поднял знамя бунта, возведшего Аббасидов на халифатство; отсюда же были наносимы сильнейшие удары власти халифов... Здесь, в Балхе, Мерве, Герате, Тусе, Нишапуре и т. д., под влиянием отдельных династий, покровительствовавших наукам и искусствам, образовались ученые и поэты, прославившие Персию на Востоке, труды которых далеко не известны нам во всем их объеме, так как монгольский наплыв, рассекший халифат надвое, лишил их возможности проникнуть в западную часть халифата, т. е. в первый источник, откуда европейские ученые черпали сведения о восточной литературе» ²⁶.

Вопросы изучения далекого прошлого Ирана для русского востоковедения, по убеждению Ханыкова, «стали вопросами почти национальными», после того как Россия впервые соприкоснулась с древнеиранскими землями, «интересовавшими человечество с самых отдаленных времен» ²⁷. Хорасанская экспедиция была первой научной экспедицией, предпринятой в целях широкого географического и этнографического исследования Восточного Ирана. До начала XIX в. основными источниками весьма скудных сведений об этой области оставались произведения античных авторов, немногие извлечения из описаний мусульманских географов, а также европейских путешественников начиная с Марко Поло. Более [12] достоверные сведения о землях, расположенных между Северной Индией и Западным Ираном, стали поступать с конца XVIII в. по мере продвижения британского владычества на север Индии и обострения политического соперничества Англии, Франции и России на Среднем Востоке. Среди европейцев, посещавших Восточный Иран, преобладали случайные авантюристы, военные разведчики, торговые и политические агенты, находившиеся на службе Ост-Индской компании, свидетельства которых были большей частью ненаучного характера. Географическое изучение Ирана было начато в военно-стратегических целях французской миссией генерала Гардана, посланной Наполеоном в Иран в 1807 г. Члены миссии — военные топографы Дюпре и Трюилье впервые провели обследование некоторых западных и южных областей Ирана. Обеспокоенная угрозой французского вторжения в Индию, Англия, со своей стороны, предприняла попытки обследования северо-западных, сопредельных с Индией областей Ирана и Афганистана. В 1809 г. эти области посетили английские офицеры Поттингер и Кристи, составившие географические описания своих маршрутов в Белуджистане, Систане и Кермане. После провала дипломатической миссии генерала Гардана, знаменовавшего упадок французского влияния в Иране, наступает некоторая пауза в английских обследованиях Восточного Ирана, нарушенная лишь путешествием Д. Фрезера в (1821 г., составившего относительно подробное географическое описание Северного Хорасана вплоть до побережья Каспийского моря.

Следующая серия английских разведывательных рейдов в Восточный Иран связана с планами военно-политической экспансии в Средней Азии, Афганистане и Иране, экспансии, которую британская дипломатия искусственно прикрывала пресловутой угрозой «русского вторжения» в Индию ²⁸. Интерес к Восточному Ирану особенно повысился в период Гератского конфликта 1836-1837 гг. и английского вторжения в Афганистан в 1838 г. В 30-х — начале 40-х годов осуществлены многочисленные военно-разведывательные и дипломатические миссии Англии в среднеазиатские ханства, во владения полунезависимых правителей областей Восточного Ирана и Афганистана (миссии А. Бёрнса, Д. Вуда, Д. Аббота, А. Конолли, Р. Лича, Р. Шекспира, Э. д'Арси, Тодда и др.); некоторые из них доставили сведения и этнографического характера.

Среди работ немногих русских предшественников Ханыкова в изучении Восточного Ирана наибольшую ценность представляют топографические и геодезические обследования, проведенные капитаном Б. Ф. Леммом в Северном Хорасане, а также «Статистическое обозрение Персии» И. Ф. Бларамберга (1841), где приводятся общие данные о племенах и этническом составе населения Восточного Ирана.

Подводя итог результатам исследований своих предшественников, Ханыков устанавливает: «1. Именно французским путешественникам мы обязаны первыми представлениями о западных и северных границах этой части Азии, равно как и интересными сведениями о ее внутренних пространствах. 2. Английские путешественники впервые предоставили в наше распоряжение некоторые полезные для науки сведения о пограничных областях этого региона с востока и юга, а также описание [13] маршрутов, проходящих через внутренние районы. 3. Г-н Лемм первым создал необходимую базу для составления наших карт Восточной Персии» ²⁹.

В отличие от предшествующих, преимущественно географических, исследований экспедиция в Хорасан ставила многоплановые цели, в соответствии с каковыми и подбирался состав ее участников, среди которых были: физико-географ Р. Э. Ленц, геолог А. Гёбель, ботаник и врач А. А. Бунге, энтомолог Г. Бинерт, зоолог Е. Кейзерлинг, топографы Жаринов и Петров. Сам Ханыков брал на себя выполнение широкого круга задач физико-географического и историко-этнографического характера.

В марте 1858 г. экспедиция высадилась в бухте Астрабада и сразу же приступила к работе. В постоянных разъездах по побережью Ханыков путем расспросов жителей собирал сведения о прикаспийских диалектах. В апреле глава экспедиции выехал в Тегеран, где провел около месяца в переговорах с шахским правительством по различным торговым и политическим вопросам ³⁰. Поездка в столицу была использована для топографического обследования маршрута Астрабад — Шахруд — Тегеран, и при этом были выявлены неточности в описаниях этого пути у Фрезера и Конолли. Попутно Ханыков собирал материал по диалектам Семнана и Дамгана. Задолго до В. А. Жуковского, занимавшегося изучением диалектов Центрального Ирана, Ханыков обратил внимание на резкое отличие от персидского языка диалектов Семнана, который он отнес к разновидности мазендеранских диалектов.

В середине июня экспедиция выступила из Шахруда в направлении Мешхеда, охраняемая вооруженным отрядом и в сопровождении толпы паломников, среди которых Ханыков имел возможность наблюдать все многообразие этнических типов населения стран Востока. «Тут были и арабы из пустынь, окружающих Басру и Багдад, и представители всех провинций Персидской империи, и тюрки из Дербента, Ширвана и Азербайджана, и афганцы, и индийские мусульмане, и даже бербери (народность монгольского происхождения...), и жители Коканда, Кашгара, Ташкента, Бухары и Герата... Поистине живой этнографический музей!» ³¹. В пути Ханыков посетил поселение грузин — потомков переселенцев с Кавказа, помещенных в Хорасане в XVII в. шахом Аббасом, и стоянки кочевников белуджей и курдов. Он впервые отметил, что язык курдов Хорасана, также переселенных шахом Аббасом, уже отличается от диалектов Курдистана значительными тюркскими заимствованиями. В районе Нишапура и Себзевара экспедиция обследовала старинные разработки бирюзы и каменной соли. Сам Ханыков повсюду старался пополнить эпиграфическую коллекцию, снимая копии древних надписей на гробницах, мечетях и караван-сараях. С большой наблюдательностью Ханыков описывал хозяйственную жизнь Северного Хорасана, вконец разоренного межфеодальными раздорами, набегами туркмен и непосильными поборами шахских властей.

В Мешхеде Ханыков осмотрел достопримечательности города и его окрестностей и составил наиболее подробное и точное описание 29 памятников старины. Расшифровкой сложных хронограмм, вплетенных в причудливый орнамент, украшающий исторические памятники, Ханыкову удалось установить дату сооружения многих из них. Он был первым [14] европейцем, допущенным к осмотру, богатейшей библиотеки при мечети имама Резы, где он смог не только ознакомиться с каталогом, но и заказать копии с редчайших рукописей и документов. Впоследствии материалы о Мешхеде, касающиеся уклада городской жизни, общественной роли духовенства и святыни шиизма — мечети имама Резы, Ханыков использовал в обстоятельной статье «Meched, la ville sainte, et son territoire» ³².

На пути в Герат Ханыков посетил кочевья племен хезарейцев, представлявших подлинную этнографическую загадку. Хезарейцы имели монгольский внешний облик, но пользовались разговорным персидским языком. Ханыков предположил, и это подтвердилось позднейшими исследованиями ³³, что хезарейцы представляют собой остатки тюрко-монгольских племен, которые со временем восприняли язык побежденного населения, но сохранили монгольский облик благодаря внутриплеменным бракам ³⁴.

В начале сентября экспедиция прибыла в Герат и оставалась там до февраля 1859 г., совершив за это время ряд поездок по провинции. В Герате Ханыков приобрел несколько ценных персидских рукописей и снял копии с юридических актов монгольского периода, рисующих особенности монгольской административной системы. Собранные им богатые образцы эпиграфики впоследствии позволили внести исправления в запутанную хронологию династии Тимуридов.

В описании хозяйственной жизни провинции Ханыков обращает внимание на упадок ввоза английских мануфактурных товаров и в то же время отмечает растущий ввоз из России металлического сырья (брусков и заготовок меди, железа, чугуна), служащего основой местного ремесленного производства металлических изделий. Продолжается и сбор этнографического материала. Уже в путевых заметках обстоятельно обрисованы этнические типы жителей Герата — афганцев, таджиков, джемшидов и др. В зарисовках быта с большим сочувствием описывается нищенское, бесправное положение жителей,, задавленных тяжелыми поборами. Блестящее знание персидского языка позволило Ханыкову заметить тот факт, что язык таджиков Гератской долины более богат старинными оборотами, чем современный персидский, что впоследствии послужило для него одним из доказательств принадлежности таджиков к изначальному типу иранской расы.

Зиму экспедиция провела в Герате, а в феврале, с первыми признаками весны, двинулась на юго-восток в направлении равнины Систана — древней области Дрангианы ахеменидского периода. В начале марта, преодолев трудный переход через горы, экспедиция спустилась в равнину, достигнув крепости Лаш, находившейся под властью фактически независимого правителя. В этом глухом районе, на стыке иранских и афганских владений, Ханыков имел возможность наблюдать наиболее архаичные сочетания патриархально-родовых и феодальных отношений. Здесь еще сохранялось древнее деление жителей на дикхан — относительно независимых общинных землевладельцев и кианидов — потомков старинных местных династий. Населению, ведущему натуральное хозяйство, не были известны деньги, и единицами обмена служили куски полотна и предметы домашнего обихода. [15]

Достигнув оз. Хамун, экспедиция уточнила его очертания, до того имевшие на географических картах лишь приблизительную конфигурацию. Далее путь лежал на запад, по северному побережью Хамуна, к старинному селению Hex, упоминаемому арабскими географами X в. В путевых заметках Ханыков отмечает виденные им ветряные мельницы, существовавшие здесь, судя по описаниям Истахри и Масуди, в X в., т. е. задолго до их появления в странах Европы. В местечке Калейе-Зери экспедиция обнаружила громадные шахты заброшенных медных и свинцовых рудников, свидетельствующие о существовании в этом районе в глубокой древности развитой металлургии.

Двигаясь на запад, путешественники вступили в пределы безжизненной пустыни Дешт-е Лут, «не имеющей себе равных по бесплодию на всем азиатском континенте» ³⁵. Из селения Серитшах, где были приобретены запасы воды и фуража для верблюдов, экспедиция форсированным маршем совершила труднейший переход через пышущие жаром пространства, преодолевая временами до 60 км в день. Иногда налетали жаркие шквалы, и сильный ветер бросал в лицо горсти тончайшей пыли, состоявшей из глины, песка и соли, мучительно разъедавшей глаза. Но научные наблюдения не прерывались ни на один день. Регулярно брались пробы грунта, производились замеры температуры воздуха, силы и направления ветра, топографическое определение маршрута и т. д. Обнаруженные экспедицией пересохшие русла древних рек привели Ханыкова к предположению о прогрессирующем усыхании пустыни — гипотезе, получившей в наши дни серьезные научные обоснования.

Преодолев пустыню, экспедиция уже более легким маршрутом направилась в Керман — древний город, который Ханыков, основываясь на данных нумизматики, считал одной из столиц Сасанидского Ирана. Здесь Ханыков обследовал старинные мечети, в одной из которых обнаружил отрывок из Корана древнего куфического письма. Он посетил местную общину парсов (зороастрийцев) для записи материалов их диалекта, в котором обнаружил существенные отличия от диалектов парсов Ирана, описанных немецким ученым Шпигелем. Как и во многих других городах Ирана, Ханыков заметил в Кермане прогрессирующий упадок торгово-ремесленной жизни, в частности сокращение традиционного производства пуховых шалей, домашних тканей и др. Он прямо связывал это с растущим ввозом европейских товаров.

Далее путь экспедиции пролегал по областям, уже относительно знакомым европейцам. Двигаясь через Йезд, Исфахан, Кум, она в начале нюня 1859 г. возвратилась в Тегеран, завершив, таким образом, за полтора года путь по замкнутой кривой, охватившей северные, восточные и южные области Ирана.

Научные результаты экспедиции (весьма малочисленной по своему составу) были поистине грандиозны. На карту был нанесен маршрут протяженностью свыше 6 тыс. верст, а топографические съемки, включавшие планы городов и отдельных провинций, охватывали площадь 350 тыс. кв. верст. По словам Ханыкова, «Хорасанская экспедиция первая проникла в эти страны, так сказать, с мерою и весами в руках и первая могла точно нанести на карту эту колыбель иранской [16] национальности» ³⁶. Впервые территория Ирана на значительном ее пространстве была исследована с точки зрения геологического строения, климата, животного и растительного мира. Огромная работа была проделана самим Ханыковым по археологическому обследованию древних памятников, определению этнического состава населения, сбору рукописей, нумизматических и эпиграфических коллекций. Однако предполагавшееся комплексное издание трудов экспедиции из-за отсутствия средств осуществить не удалось. В печати появились лишь отдельные статьи ее участников (Бунге, Ленца), а в 1861 г. две предварительные статьи Ханыкова, посвященные описанию Мешхеда и Герата.

По возвращении из экспедиции Ханыков приступает к подготовке фундаментального труда по исторической этнографии Ирана, что требовало сбора дополнительного материала, а главное — свободного от служебных занятий времени. С помощью министра просвещения А. В. Головкина, своего однокашника по лицею, Ханыков добивается длительной командировки во Францию, Германию и Англию в качестве представителя и корреспондента министерства за границей и до конца жизни остается во Франции. Но было бы ошибкой рассматривать этот шаг Ханыкова как окончательный уход в эмиграцию.

В записке, поданной в министерство просвещения, Ханыков указывал, что для подготовки монографии об «иранском племени» ему необходимо:

«1. Снова внимательно прочесть все, что было написано о Персии и сопредельных с нею странах от Геродота до нашего времени, чтобы выбрать из этих книг все, относящееся до физического характера иранской расы.

2. Посетить главнейшие краниологические собрания Европы для измерения черепов народов, соплеменных иранцам.

3. Разъяснить новыми исследованиями историю персидского языка» сбивчивость понятий, установленных доселе в науке относительно языка зендского, языка ахеменидских надписей, пехлевийского, хузварешского, языка парсов, татского, и, наконец, привести в известность все ныне сохранившиеся наречия персидского языка и определить границы их топографической распространенности...» ³⁷.

В Западной Европе, где накопление востоковедных знаний началось раньше, чем в России, Ханыков видел лучшие возможности для решения поставленных задач. Он стремился завершить свой труд в спокойной обстановке, вдали от чиновной царской России, вполне разделяя отношение к ней демократических кругов, с которыми был близок и на родине, и за границей ³⁸. Но, пребывая вне России, он оставался глубоким патриотом своей страны, живущим общими интересами с либерально-демократическими силами, противостоящими постылой казенной действительности. Научный труд, так и оставшийся незавершенным, и состояние здоровья, подорванного путешествиями в суровых условиях, удерживали Н. В. Ханыкова на чужбине до самой преждевременной кончины. В Париже, в центре востоковедной науки, наш соотечественник до конца жизни «достойно и самостоятельно представлял русскую образованность перед западным просвещением» ³⁹. [17]

Признание Ханыкова как крупнейшего европейского ученого произошло вскоре после выхода во Франции в 1862 г. его книги «Исследование южной части Центральной Азии» ⁴⁰, удостоенной большой золотой медали Парижского географического общества. Одновременно он был избран членом этого общества, а затем членом географических обществ Лондонского, Берлинского, Итальянского и Венгерского.

«Исследование южной части Центральной Азии» представляет собой своего рода отчет Ханыкова о результатах экспедиции в Восточный Иран, содержащий в то же время обзор истории географического открытия Ирана европейцами и физико-географическую характеристику страны ⁴¹. Одновременно книга явилась как бы первой частью вышедших в 1866 г. тоже в Париже «Записок по этнографии Персии», куда автор предполагал включить (но не успел этого сделать) физический очерк страны, занятой иранским племенем.

Важность глубокого историко-этнографического изучения Ирана для Ханыкова была очевидной. По его мнению, «иранское племя есть одно из древнейших сохранившихся вблизи Европы. Оно пережило ассирян, египтян и финикийцев, и пережило их, не меняя своего места пребывания и оставаясь под теми же климатическими условиями. Сверх того, оно с глубокой древности завещало нам верные свидетельства о своем положении физическом и нравственном.

...Из всех арийских племен племя иранское осталось одно в стране, где, по всему вероятию, произошло первое разложение арийцев на многочисленные отрасли, заселившие Индию и Европу, так что в иранцах мы можем надеяться найти первообраз многих, если не всех арийских народов...» ⁴².

Поистине грандиозны задачи исследования, намеченные Xаныковым. Они включали: выявление отличительных признаков иранской расы — физические и психические; изучение физической географии в целях определения влияния географических условий на характер и физический тип населения; определение этнического и племенного состава населения, а также этнических черт окружающего населения неиранского происхождения, с выявлением переходных типов; анализ древних списков племен, населявших Иран, и всех сведений о них в целях выявления доказательств неизменности мест обитания этих племен со времени первых исторических упоминаний о них.

Ханыков не успел выполнить программу исследований в том виде и объеме, в каком она была задумана, что едва ли и было осуществимо при том уровне востоковедных знаний и самой научной методологии. Его заслуга уже в самой постановке ряда вопросов, в определении дальнейших путей их решения, вопросов, как бы завещанных последующим поколениям ученых и остающихся во многом спорными и нерешенными и в наши дни. Его труд посвящен главным образом исследованию физических особенностей типов населения, относящихся к иранской ветви, выявлению степени смешения этих типов с соседними неиранскими народами, а также поискам первоначального места формирования иранской расы и ее наиболее «чистых» типов в составе современных народов иранского происхождения. [18]

Поставленные задачи далеко выводили Ханыкова за рамки Восточного Ирана, первоначально намеченного основным объектом исследования. Вопреки названию книги, как бы ограничивающему исследование рамками иранского государства, она тематически охватывает обширную территорию, населенную ираноязычными или иранского происхождения народами, включая помимо собственно Ирана также Афганистан, некоторые районы Средней Азии, Северо-Западной Индии, Закавказья и Месопотамии. Название «Иран» автор употребляет в самом широком этнографическом и культурно-историческом смысле, тогда как название «Персия» по установленной традиции он относит к территории, очерченной границами иранского государства. Менее определенным остается у Ханыкова понятие «персидская нация», которое он употребляет даже по отношению к народам эпохи Ахеменидов, видимо подразумевая расовую и культурную общность персов.

Труд Ханыкова содержит немало поспешных и спорных гипотез, но вправе ли мы с позиций современной востоковедной науки упрекать в этом автора 60-х годов XIX в.? Его работа, представлявшая собой первый опыт подобного рода исследования, была подготовлена с учетом последних достижений и открытий в области исторических и филологических наук и получила высокую оценку современников. Основные недостатки работы обусловлены скудостью накопленного к тому времени фактического материала и состоянием этнографической науки, в которой сама методология научного исследования лишь выходила из рамок первоначальной разработки и становления. К середине XIX в. этнография еще не вышла окончательно из стадии накопления и классификации описательного материала, оставаясь скорее приложением к географии или страноведению, чем самостоятельной отраслью научного познания. Сравнительная анатомия, антропология, краниология, филологические методы лишь начинали применяться в этнографических исследованиях населения даже европейских стран, не говоря уже о народах Азиатского континента, где обширные районы все еще оставались для науки «белыми пятнами». И если современников Ханыкова книга привлекала главным образом «новизной сюжета», а также практическим применением новой методологии, то для современных исследователей наибольший интерес представляет содержащийся в ней обильный оригинальный материал, блестяще интерпретированный автором. В частности, антропологический материал, собранный Ханыковым, в особенности составленные им таблицы краниологических измерений и сделанные на их основе выводы, до сих пор представляет собой ценные исходные данные для исследователей. Заслуживает внимания и тот факт, что отдельные гипотезы и предположения, впервые выдвинутые Ханыковым, не только не опровергнуты, но, напротив, превратились в хорошо обоснованные концепции в современной науке.

В первой части работы Ханыков как бы подводит итог знаниям, накопленным европейской наукой о народах Иранского плато, в то же время критически оценивая свидетельства древних авторов, нарративные источники и исследовательскую литературу. Весьма ценным, в особенности для его времени, было опровержение неверных концепций, [19] ошибочных представлений и распространенных предубеждений в отношении народов Востока. Он опроверг концепцию арамейского происхождения иранцев, а также концепцию наивного европеизма, объяснявшую наличие индоевропейских языков в Азии как следствие завоевательных походов европейцев, якобы совершенных в эту часть земли в доисторические времена. Он указывает на ошибочность распространенного в Европе представления об абсолютном единстве иранской расы — ошибку, вытекающую из примитивности описания этнических и расовых признаков. Несовершенство методологии приводило к тому, что портретные характеристики, например, перса и таджика или перса или индийца оказывались фактически идентичным». В этнографической науке того времени не было даже единой классификации народов земного шара, основанной на четко разработанных антропологических и физиологических признаках.

Биографы и комментаторы Ханыкова обычно проходят мимо его несомненной заслуги в развитии этнографии как науки. А между тем значительная часть его монографии посвящена обоснованию новой научной методологии, которая в общих чертах сохраняется и в современной науке, а само исследование являло по тому времени образец применения этой методологии к решению конкретных этнографических задач. Ханыков одним из первых среди этнографов широко применил на практике комплексный метод исследования, привлекая данные истории, антропологии, краниологии, эпиграфики и иконографии, а также сравнительной иранской филологии, которая в те годы успешно формировалась в России трудами Б. А. Дорна и его учеников. Основные ошибки этнографов, по мнению Ханыкова, вытекали из одностороннего подхода к изучению проблемы, недостаточного внимания к историческим сведениям, слабого знания обычаев, быта и языка населения стран Востока, неверных аналогий с порядком вещей, существующим в Европе, наконец, из неоправданного внимания к второстепенным фактам и деталям. «Этнография, — писал Ханыков, — едва отделившаяся от прочих вспомогательных наук, считала своим достоянием всякий факт внешней и внутренней жизни народа и без особого разбора лепила из них свои мозаичные описания разных отделов человечества. Все случайно собранные заметки о строении тела, цвете кожи, глаз и волос, об одежде, привычках и умственной деятельности разных племен считались равно применимы к делу, а оттого и путешественники не знали, на что им обращать внимание, и этнографические факты росли беспорядочно и медленно. Большое сочинение Причарда ⁴³ есть самый полный образчик этнографии в этом виде... В настоящее время всякое этнографическое исследование какого-либо племени должно быть непременно основано на точном изучении внешнего строения представителей этого племени, в особенности на изучении их черепов, на исследовании языка и наречий и на внимательном обсуждении его прошедшего с целью составления нравственного облика племени».

Широкое знакомство с громадной уже в те времена литературой о народонаселении земного шара позволило Ханыкову выявить основные недостатки этнографии (ее дилетантизм) и сформулировать главные задачи этнографического исследования в целом и в применении к расовым [20] проблемам народов Азиатского континента. Само понятие «раса», которое Ханыков хотя иногда и подменяет терминами «нация», «племя», применяется им примерно в том же смысле, в каком оно употребляется и в настоящее время. Знаменательно, что одна из первых классификаций человеческих рас французского ученого Франсуа Бернье была опубликована лишь в 1884 г., т. е. позднее книги Ханыкова, безусловно знакомой французскому автору.

Наставления и рекомендации Ханыкова исследователям и путешественникам в странах Азии, касающиеся объектов и средств этнографических наблюдений, представляют собой обобщение последних достижений европейской науки, которая к этому времени располагала до некоторой степени унифицированной методологией. Уже появился ряд антропометрических приборов, а также действующее и поныне руководство по измерению на живом человеке и на черепе, составленное основателем Французского антропологического общества Полем Брока. Рекомендации Ханыкова, обобщающие и его богатый личный опыт, любопытны не только с точки зрения истории развития этнографии как науки, но и для характеристики самого автора, его деликатного и уважительного отношения к объекту исследования — народам Азиатского континента. Предупреждая об объективных трудностях, ожидающих европейского исследователя или путешественника в странах мусульманского Востока, он подчеркивает, что понимание характера народа, глубокое уважение к его обычаям и традициям облегчит задачи исследования, позволит преодолеть неизбежные предубеждения, суеверия и предрассудки.

Как уже говорилось, Н. В. Ханыков не успел закончить свой труд в первоначально задуманном плане. Однако опубликованная часть работы представляет собой цельное и законченное произведение, в котором он всеми доступными в его время средствами выявляет физические особенности народов иранской семьи в прошлом и настоящем, а также касается вопроса их происхождения и этнического состава. С самого начала Ханыков отказывается от выяснения неясных и поныне вопросов о первоначальном месте обитания и путях расселения индоевропейских народов. Свою задачу он видит в определении «колыбели» иранской семьи народов уже после ее отделения от индийской ветви. Основными его источниками были уже достаточно известные в Европе авестийские тексты и поэма Фирдоуси «Шах-наме». Исходя из эпического содержания и языка авестийских текстов, он относит место формирования ядра иранских народов на восток Иранского плато, в область древней Бактрианы, охватывающую Гератскую долину, южную часть Средне» Азии и север Систана. Ныне это распространенная и хорошо аргументированная концепция, сторонники которой, к сожалению, далеко не всегда упоминают имя Ханыкова как ее основоположника. Определение им Восточного Ирана как родины Зороастра и зороастризма также подтверждается многими исследователями. Именно здесь, по мнению Ханыкова, «впервые проявилось активное начало иранской расы» и отсюда происходило ее дальнейшее расселение в западном направлении. Этой точки зрения придерживается и большинство современных иранистов — историков, лингвистов и археологов. Согласно другой, менее распространенной гипотезе, предки западноиранских народов [21] проникли на территорию Ирана не из Средней Азии, а с севера, через Кавказский хребет ⁴⁴.

Среди иранцев Систана, Герата, Восточного Хорасана, которых Ханыков в значительной части считал «подлинными аборигенами», он выделял живых представителей древнейшего иранского типа. Это, по его мнению, таджики Восточного Ирана и южной части Средней Азии, а также гебры (зороастрийцы). Впоследствии Н. П. Данилов, врач и антрополог-любитель, находившийся в 80-х годах в Иране, оспаривал причисление Ханыковым таджиков к «наиболее чистым иранцам» лишь на том основании, что первым известным нам местопребыванием иранцев был Восточный Хорасан. По его данным, наличие брахицефалии у таджиков заставляет отнести их скорее к армянам, евреям, айсорам и монголам, чем к иранцам. К последним он причисляет лишь гебров, отличающихся долихоцефалией ⁴⁵. Однако основные выводы Ханыкова подтверждаются детальными исследованиями советских антропологов и этнографов Л. В. Ошанина, В. В. Гинзбурга, Д. Д. Букинича и других, обнаруживших среди таджиков южной части Средней Азии и Афганистана представителей брахицефальной европеоидной расы, которые ими отнесены к прямым потомкам «согдийско-бактрийского пласта» древнего индоевропейского населения ⁴⁶. Ошибка Ханыкова, обусловленная скудостью материала, заключалась в том, что в таджиках он видел антропологически относительно однородную массу автохтонного населения. Исследования же советских ученых выявили антропологическую неоднородность таджиков. Лишь палеоантропологические материалы, добытые при раскопках в районе Гиссарского хребта, показали, что местные таджики в расовом отношении совершенно сходны с древним населением Согда и Бактрии ⁴⁷. Краниологические и антропологические данные, собранные и обработанные самим Ханыковым, он дополняет обширным сводом исторических сведений и, что особенно важно, анализом иконографического материала, запечатленного в древних барельефах и в нумизматических коллекциях. Этот метод исследования в применении к этнографии народов Иранского плато был подлинным открытием. Доказательством относительной достоверности иконографического материала для Ханыкова служит подмеченное портретное сходство изображений на монетах римского императора Валериана и царя Ирана Шапура I (середина III в. н. э.) с их изображениями в грандиозных барельефах на скалах (в местности Накш-е Рустем и в г. Шапуре), рисующих триумфаторов персов и побежденных римлян. В более раннем памятнике ахеменидской эпохи, а именно в изображениях, высеченных на знаменитой Бехисгунской (Биситунской) скале, народов, подвластных царю Дарию I, Ханыков впервые подметил различия в физическом облике западных и восточных иранцев. В этой «подлинной этнографической галерее» он обнаружил некоторые признаки изменения формы черепа, рассматривая последовательно представленные типы покоренных народов с точки зрения их расселения с запада на восток. Таким образом, по мнению Ханыкова, оторвавшиеся от автохтонной восточной ветви западные иранцы уже к VI в. до н. э. претерпели изменения в физическом облике в результате внешних, прежде всего месопотамских, влияний ⁴⁸. Со временем физические различия западных и [22] восточных иранцев становятся более заметны. Об этом свидетельствуют собранные Ханыковым высказывания европейских средневековых и более поздних авторов (Фигероа, Шардена, Лаброса, Дюссе, Эльфинстона, Вуда и др.) о внешнем облике народов Западного и Восточного Ирана, а также и его собственные кранио-антропологические наблюдения, обнаружившие признаки семитских и тюркских влияний среди западных иранцев. Располагая весьма ограниченным краниологическим материалом, Ханыков тем не менее обнаруживает признаки определенной закономерности в ряду переходных типов с запада на восток, в котором бахтнары и курды, живущие на западе Ирана, а с другой стороны, гебры и индийцы восточных провинций представляют собой две крайние точки. Присущая Ханыкову научная добросовестность не позволила ему строить определенную концепцию «на малом количестве фактов». Он скромно упоминает о своих наблюдениях «лишь для того, чтобы будущими исследованиями можно было либо подтвердить это, либо опровергнуть».

Последующие, уже более детальные антропологические исследования в основном подтверждают первоначальные выводы Ханыкова. Экспедиции американского антрополога Г. Филда обнаружили преобладание брахицефалии у бахтиар и курдов и долихоцефалии у гебров и индийцев ⁴⁹. А палеоантропологические и антропологические материалы, выявленные советскими исследователями в Южном Таджикистане, дали основания предполагать в жителях этой области непосредственных потомков бактрийцев и согдийцев ⁵⁰.

Ханыковым подмечена впервые и «удивительная равномерность» распространения переходных этнических групп, разделяющих «чистокровных иранцев от их соседей. Восток и запад занятой иранскими народами территории представляют собой с этнической точки зрения поразительные аналогии». Осетины на западе и ваханцы на востоке, как подтверждают и современные исследования, имеют некоторые схожие антропологические и физиологические черты с персидским и таджикским населением, но заметно отличаются от соседних неиранских народов. Ареал расселения осетин и ваханцев Ханыков называет западным и восточным пределом, «который в этнографическом смысле иранские народы никогда не преступали».

Ханыковым впервые четко определены общие краниологические особенности иранской расы, выявлены характерные признаки, отличающие черепа иранцев от черепов семитов и туранцев, т. е. тюрко-монголов. Эти важные определения, хотя и сделанные на основе ограниченного материала, не опровергнуты, а лишь дополнены и расширены последующими более детальными кранио-антропологическими исследованиями.

Много места Ханыков уделяет вопросам этногенеза и этнической характеристики таджиков, впервые вводя в научный оборот сведения о них, извлеченные из древних китайских хроник. Он опровергает основанные на местных традициях концепции семитского (арабского) происхождения таджиков, сторонники которой местные предания о происхождении от знатных арабских племен подкрепляли ссылками на пехлевийские тексты (Ф. Е. Корш, Н. П. Данилов), где термин «тази», «тазик» часто означал арабов. Вместе с тем Ханыков не отрицает наличия [23] незначительного арабского элемента в определенных слоях таджикского населения, как и наличие некоторых тюрко-монгольских примесей. Но, по его твердому убеждению, основная масса таджиков — прямые потомки древнейшего иранского населения края, «сумевшие сохранить, несмотря на многовековое засилье иноземцев и варваров, свой язык и некоторые следы древней культуры».

Этот (один из основных) вывод Ханыкова, как уже говорилось, получил основательные подтверждения в последующих исследованиях. Ошибочной, однако, является датировка превращения древнего термина «таджик» в самоназвание народа, которую Ханыков относит к эпохе Тимуридов, т. е. к XV в. В исследовании же академика Б. Г. Гафурова (1972 г.) распространение этого термина справедливо относится к рубежу X-XI вв., когда в Среднеазиатском двуречье уже сложилась крупная этнокультурная общность ^S1.

Непреходящую ценность в книге представляют крайне выразительные, выполненные не только научными, но и художественными средствами портретные характеристики физического облика и психического склада представителей различных переходных, промежуточных и «коренных» типов иранского населения. Внимание к внешним физиологическим признакам, их блестящая научная классификация, а главное — уважительное и доброжелательное отношение к народам, являющимся объектом исследования, выгодно отличают описания Ханыкова от поверхностных, подчас пренебрежительных и расистских характеристик современных ему наблюдателей типа барона Мейендорфа, Моханлала и др., по необходимости приведенных в книге.

Большая часть этнографического материала, собранного хорасанской экспедицией, не вошла в «Записки по этнографии». Впоследствии этот материал частично был использован в комментариях и дополнительных статьях к переведенной Ханыковым на русский язык книге «Иран» — первому тому обширного труда «Землеведение Азии» известного немецкого географа Карла Риттера. Русское Географическое общество еще в 1850 г. приняло решение издать в России многотомное «Землеведение» К. Риттера. Но из-за отсутствия средств издание затягивалось, и лишь в 1874 г. вышел единственный том — «Иран» — в переводе и с дополнениями Ханыкова. Русское издание «по инициативе Ханыкова было дополнено также тремя статьями выдающегося востоковеда Шпигеля, специалиста по древ- неиранским языкам. Сам Риттер, являвший собой тип классического немецкого кабинетного ученого, не совершив ни одного путешествия и не зная ни одного восточного языка, создал капитальный труд, педантично проштудировав все доступные ему материалы. Его труд, претендующий на основополагающее теоретическое исследование, характеризует автора как крайнего выразителя концепции определяющего влияния географического фактора на судьбы народов — концепции, которую в известной мере разделял и Ханыков. Однако нарастающая лавина новых географических открытий и развитие самой географической науки сделали к 70-м годам безнадежно устаревшими материал, обработанный Риттером, и во многом его научные концепции. В этой связи РГО отказалось от публикации последующих томов «Землеведения». Неудивительно, что [24] блестящие комментарии и дополнения Ханыкова «неизбежно принимали характер опровержений приведенного текста К. Риттера» ⁵². И если для современного исследователя книга «Иран» и представляет интерес, то главным образом благодаря оригинальным географическим и этнографическим дополнениям Ханыкова. Помимо обильных и богатых по содержанию постраничных примечаний к ним относятся статьи о Паропамизе и населяющих эту область таджиках, афганцах, чор-аймаках, хезарейцах и др. Большой интерес представляет отдельная статья о таджиках, дополняющая более раннее исследование этногенеза таджиков в «Записках по этнографии». В этой статье Ханыков отмечает, в частности, исчезновение древнего термина «таджик» в первые века арабского господства в Иране («Я напрасно искал его в арабских географиях первых столетий хиджры») и возрождение его в качестве самоназвания народа в последующие века. Статьи кроме собственного материала Ханыков пополнил анализом всех географических открытий европейцев в этой области Азии, совершенных до 70-х годов. В дополнение входит и первый на русском языке перевод средневековой хроники Клавихо, кастильского посла ко двору Тимура (1403-1404), содержащей одно из ранних европейских описаний Ирана.

Книге «Иран» предпослано превосходное введение, в котором Ханыков обстоятельно разбирает значение Риттера как ученого, а также состояние географической науки его времени, давая критическую оценку основным научным концепциям.

Дополнения к «Ирану» — последнее крупное произведение Ханыкова. Состояние здоровья его было уже сильно подорвано ко времени завершения работы.

Более века отделяет нас от выхода в свет «Записок по этнографии Персии». Обнаруженные за этот период новые источники на древних языках, блистательные успехи сравнительного языкознания, археологии, антропологии, этнографии и, наконец, необычайный рост всего комплекса научных исследований намного расширили и уточнили наши знания о народонаселении Ирана, его этнической истории и составе населения. Но было бы ошибкой рассматривать книгу Николая Владимировича Ханыкова лишь как выдающийся памятник в истории развития и становления этнографической науки и этнографии Ирана. Нельзя недооценивать научное значение «Записок по этнографии Персии», которые и в наши дни во многом остаются своего рода единственной цельной монографией, характеризующей в различных этнографических аспектах народонаселение Ирана. Читатель, знакомый с современной научной литературой по Ирану, обнаружит в этом капитальном труде отдельные гипотезы, предположения и концепции, которые впоследствии самостоятельно разработали некоторые исследователи, тем самым невольно подтвердив известный афоризм: «новое — подчас не что иное, как основательно забытое старое».

В. В. Трубецкой

Комментарии

1. И. Ю. Крачковский. Арабистика в России. — Избранные сочинения. Т. V. М., 1858, с. 135.

2. The Bokhara, its amir and its people, translated by the baron Klement A. de Bode. London, 1851.

3. Lieutenant Alexander Burnes. Travels into Bokhara. London, 1834 (русский перевод издан в 1848-1849 гг.).

4. Б. В. Лунин. Средняя Азия в дореволюционном и советском востоковедении. Ташкент, 1965, с. 78.

5. Н. В. Ханыков. Описание Бухарского ханства. СПб., 1843, с. 3.

6. О. А. Сухарева. Бухара. XIX — начало XX в. М., 1966, с. 8.

7. «Журнал министерства внутренних дел». СПб., 1844, кн. 5.

8. Там же, с. 24.

9. Там же, кн. 8.

10. Записки Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. Кн. II. Тифлис, 1853, с. 66-152.

11. Считается установленным фактом постоянная изменчивость береговой линии и глубин Каспийского моря в зависимости от климатических колебаний, определяющих также размеры стока впадающих в море рек.

12. Воспоминания о Н. В. Ханыкове. — Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества, 1879, т. 6, № 1, стр. 130.

13. Там же.

14. См.: Н. А. Xалфин. Николай Владимирович Ханыков. — В кн.: Н. Xаныков. Экспедиция в Хорасан. М., 1973, с. 10.

15. Н. А. Кузнецова. К истории изучения бабизма и бехаизма. — Очерки по истории русского востоковедения. Сб. VI. М., 1963, с. 91.

16. В. В. Бартольд. Иран. Исторический обзор. — Сочинения, т. VII. М., 1971, с. 329.

17. И. Ю. Крачковский, Арабистика в России. — Избр. сочинения. Т. V. М., 1958, с. 136.

18. В. А. Крачковская. Из архивного наследия Ханыкова и Дорна. — «Эпиграфика Востока», 1951, № 4, с. 29.

19. Там же, с. 35.

20. «Журнал министерства народного просвещения», январь, 1879, с. 91.

21. О них см.: Н. А. Халфин. Политика России в Средней Азии (1857-1869). М., 1960, с. 60-113; его же. Николай Владимирович Ханыков..., с. 12-14.

22. Цит. по: Н. А. Xалфин. Политика России в Средней Азии, с. 80.

23. «Журнал министерства народного просвещения», т. 93.

24. Н. В. Ханыков. Предисловие к книге К. Риттера «Иран», перевод и дополнения Н. В. Ханыкова. СПб., 1874, ч. I, с. V.

25. «Журнал министерства народного просвещения», с. 95.

26. Там же.

27. Н. В. Xаныков. Предисловие к книге К. Риттера..., с. V.

28. Для Ханыкова-дипломата была очевидной вздорность концепции о «русской угрозе Индии», которую он расценивал как «призрачную выдумку» английской дипломатии, пущенную в ход для оправдания ее действий на Среднем Востоке (см.: Н. Ханы ков. Экспедиция в Хорасан..,, М., 1973, с. 47).

29. Н. Xаныков. Экспедиция в Хорасан..., с. 75.

30. Подробно об этом см.: Н. А. Xалфин. Политика России в Средней Азии..., с. 83.

31. Н. Xаныков. Экспедиция в Хорасан..., с. 84 — 85.

32. «Le Tour du Monde», Paris, 1861.

33. H. F. Schurman. The Mongols of Afghanistan, The Hague, 1962, c. 38 — 39.

34. Название хезарейцев происходит от персидского слова «хезаре» («тысяча», мн. ч. — «хезареджат»). Этим термином персы обозначали одно из делений монгольского войска, и термин, по-видимому, был принят самими монголами (В. В. Бартольд. Сочинения. Т. VII, с. 97).

35. Н. Xаныков. Экспедиция в Хорасан..., с. 160.

36. Н. В. Xаныков. Дополнения к книге К. Риттера «Иран»..., с. 313.

37. «Журнал министерства народного просвещения», с. 103.

38. О близости Н. В. Ханыкова к либерально-демократическим кругам см.: Н. А. Xалфин. Николай Владимирович Ханыков...; В. Г. Гейман и Б. М. Кочаков. Письма А. В. Головнина к Н. В. Ханыкову. — «Исторический вестник». М., 1850, т. V.

39. «Журнал министерства народного просвещения», с. 107

40. Условное название русского издания — «Экспедиция в Хорасан».

41. Как видно из самого названия книги, все Иранское нагорье, которое в современной географии считается юго-западной частью Центральной Азии, Ханыков относил к южной части Центральной Азии. Он одним из первых стал широко употреблять введенный А. Гумбольдтом географический термин «Центральная Азия». До этого обширная область, известная под этим именем, называлась Верхней или Высокой Азией.

42. «Журнал министерства народного просвещения», с. 103-104.

43. Имеется в виду авторитетное в середине XIX в. сочинение Причарда «Естественная история человека» (J. С. Рriсhаrd. The Natural History of Man. London, 1843).

44. История вопроса о происхождении и расселении иранских и арийских племен изложена в книге Э. А. Грантовского «Ранняя история иранских племен Передней Азии». М., 1970. Сам автор придерживается гипотезы «кавказского пути» расселения иранцев.

45. Н. П. Данилов. К характеристике антропологических и физиологических черт современного населения Персии. — Известия Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1894, т. 38 (Труды антропологического отдела), т. 17, с. 12-14.

46. Л. В. Ошанин. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее народов. Ереван, 1958, ч. 2, с. 76.

47. Л. В. Ошанин и В. Я. Зезенкова. Вопросы этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. Ташкент, 1953, с. 38.

48. По мнению некоторых советских исследователей, обосновавшиеся в Иране в начале I тысячелетия до н. э. племена, говорившие на иранских диалектах индоевропейской семьи языков, не обязательно были пришлыми. Не исключается и сложный процесс восприятия аборигенами Иранского плато (в том числе и его западной части) нового языка, носители которого просачивались из соседних областей, (М. М. Дьяконов. Очерки истории древнего Ирана. М., 1961, с. 43).

49. Н. Field. Contributions to the Antropology of Iran. Chicago, 1939, 2 т.; H. Field. An Antropologica! Reconnaissance in the Middle East, Massachusets, 1956; H. Field. Ancient and Modern Man in S. W. Asia. Miami, 1956.

50. В. В. Гинзбург. Первые антропологические материалы к проблеме этногенеза Бактрии. — Материалы и исследования по археологии СССР. Т. XV. М.-Л., 1950; Л. В. Ошанин. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее народов. Ч. 2-3. Ереван, 1958-1959; Л. В. Ошанин и В. Я. Зезенкова. Вопросы этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. Ташкент, 1953.

51. Б. Г. Гафуров. Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история. М., 1972, с. 375.

52. В. В. Бартольд. История изучения Востока в Европе и России. СПб., 1911, с. 142.

Текст воспроизведен по изданию: Н. Ханыков. Записки по этнографии Персии. М. Глав. ред. вост. лит. 1977