ТЕРНЕР Ф.

ПОЕЗДКА НА СУЭЗСКИЙ КАНАЛ

Путевые заметки

(В декабрьской: книге "Вестника Европы", 1869 г. стр. 784 и след., была помещена история Суэзского канала и описание последних работ, приведших его к окончанию. — Ред.)

Пароходы Генуэзской компании Рубатино делают периодические рейсы между Генуей и Александрией, заезжая на пути в Ливорно, Неаполь и Мессину. Находясь в Неаполе, мы решились воспользоваться этим сообщением с Египтом.

В понедельник, 8-го ноября, около полудня, мы отправились из гостиницы на пароход "Сицилия", пришедший ночью из Генуи и ожидавший в порте пассажиров, с которыми через несколько часов он должен был отплыть в Египет.

День был ясный и яркие лучи солнца обдавали окружающую нас живописную местность. Перед нами лежал Неаполь, раскинутый по берегу залива; красивые каменные постройки поднимались амфитеатром над портом; на самом верху и как бы господствуя над всею окружающею местностью покоились два массивные здания: упраздненный ныне монастырь Сан-Мартино и форт Сант-Эльмо. С правой стороны величественно возвышался Везувий; около подошвы горы живописно расстилались города и селения, которыми унизан весь [49] Неаполитанский залив. Портичи, Резина, Торре-дель-Греко, Торре-дель-Аннунциата, Кастелламаре — следуют один за другим, почти без промежутков, так что трудно заметить, где конец одного и где начало другого селения. Необыкновенная прозрачность и чистота воздуха позволяли обнимать взором весьма далекое пространство. Первый план картины был ярко освещен солнцем; далее, горы были в тумане, который придавал особенную мягкость всем контурам и линиям, покрывая даль серовато-голубым колоритом, составляющим особенную прелесть южно-итальянских видов. С противоположной стороны вдали, под солнцем, виднелся также в тумане остров Капри, омываемый бирюзово-голубыми волнами Неаполитанского залива.

В ожидании отъезда, палуба парохода "Сицилия" все более и более оживлялась. Прислуга суетилась, размещая багаж подъезжавших пассажиров; матросы чистили пароход, подготовляли снасти, растягивали для защиты от лучей солнца парусный тент над палубой и погружали в трюм товарные места, подвозимые на самых разнообразных лодках, к передовой части парохода. Кроме постоянных пассажиров на пароход нахлынула целая стая временных посетителей в лице продавцов всех возможных товаров, явившихся предлагать отъезжающим свои произведения. Продавцы коралловых изделий, камей, фотографических видов, стереоскопов, лорнеток, тросточек и разных съестных припасов — превратили палубу корабля в совершенный рынок; явился и продавец умственной пищи, приглашавший пассажиров запастись книгами на дорогу, — но вся его библиотека состояла исключительно из книжонок легкого эротического содержания, начиная с итальянских переводов "Фоблаза" до новейших произведений итальянской литературы подобного же рода.

Раздались звуки гитары и для дополнения картины рынка, мы увидели на передовой части парохода слепого гитариста с женщиной, которых обступила группа солдат, переезжавших вместе с нами в Мессину.

Женщина пела под акомпанимент гитары разные народные песни, постоянно напеваемые по всем улицам Неаполя. Живые блестящие глаза слушателей, следившие за каждым движением певицы — ясно выражали удовольствие, доставляемое им незатейливыми артистами, и долго после ухода их, в публике слышались напевы мотивов особенно любимых неаполитанцами народных песен "Santa Lucia" и "Marianina".

Покончив концерт на передовой части парохода, слепой [50] артист и его спутница перешли на корму, чтобы не лишить эстетического наслаждения и первоклассных пассажиров; но, вероятно не рассчитывая произвести большого эффекта на образованную часть публики простонародными мелодиями, они заменили, к не малому нашему удивлению, "Марианину" арией из "Belle-Helene", за которою последовали разные другие Оффенбаховские мелодии.

Уже начинало темнеть, когда пароход снялся с якоря. Ошибка в объявлении побудила его простоять лишних 5 часов в порте. Когда мы проходили мимо Капри, взошла луна; остров казался освещенным каким-то таинственным светом; вдали горел маяк и виднелись огоньки в домах Неаполя, представляя естественную береговую иллюминацию. На следующее утро мы поравнялись с Липарскими островами; вулкан Стромболи выдавался конусообразно из воды, походя правильностью формы на гигантскую сахарную голову. Вскоре после прохода Липарских островов, показался берег Сицилии, мы вошли в пролив, называемый ныне Стретта ди-Мессина а в древности носивший название Сциллы и Харибды. До сих пор Meccинский пролив считается весьма беспокойным, потому что в этой местности постоянно господствуют противоположное течение и сильные ветры.

Нам однако как-то посчастливилось, легкая зыбь едва рябила воду и мы совершенно спокойно приближались к Мессине. Вид обоих берегов пролива чрезвычайно живописен, но представляет резкую противоположность с Неаполитанским заливом. Все здесь дышит какою-то дикою грандиозностью. С правой стороны высокие скалистые горы Калабрии подходят к самому морю, местами изредка желтовато-серый цвет каменных уступов оживлен зеленью, — на высотах гор виднеются развалины древних замков и какие-то уединенные четырехугольные каменные башни; на берегу моря разбросано несколько селений. Дома построены из того же серого камня, который представляет здесь господствующую породу, и потому весьма мало отделяются от лежащих за ними гор. В ущельях и долинах извиваются зигзагами широкие серые полосы, походящие на горные потоки, но в которых однако совершенно не было воды. Мы решительно не могли понять, что это такое, пока нам не объяснили, что это русла высохших горных потоков. Эти потоки наполняются водою только на несколько недель весною после таяния снегов в горах, но тогда сила и стремительность их до того значительны, что они заносят довольно широкую полосу земли, представляющую временно их русло, [51] илом и песком в такой мере, что в течение года на этом пространстве не успевает развиться никакая растительность, несмотря даже на благодатный итальянский климат. Эти иссохшие потоки, по средине которых местами разбросаны острова, покрытые богатою растительностью, и местами перекинуты мосты с одного берега на другой, представляют весьма оригинальное явление, которое нам до сих пор не удавалось видеть ни в Швейцарии, ни в других горных местностях Европы.

Берег Сицилии начинается песчаною низменностью, которая, возвышаясь все более и более, переходит также в высокую гористую местность, у подошвы которой лежит Мессина. Горная стена, к которой она прислонилась, покрыта богатою растительностью; сады расположены террасами и несколько напоминают издали виды виноградников на берегу Рейна. Мы прошли мимо маяка, построенного из белого камня, обошли мессинскую крепость Сан-Сальвадоре и в полдень бросили якорь в Мессинском заливе. Так как пароход должен был остаться здесь часа два для приемки товаров и пассажиров, то мы воспользовались этим случаем, чтобы осмотреть город. Лодочник, перевозивший нас с парохода, начал нам объяснять окрестности. Указав на крепость, защищающую вход в порт, он заметил, подмигнув как-то особенно лукаво, что она не помешала однако Гарибальди пристать к Сицилийскому берегу. Затем он нам стал немедленно рассказывать, как около этого места крейсировал до последней минуты французский флот, под видом защиты берегов, как он ночью, когда должна была последовать высадка, удалился на несколько миль, и как Гарибальди воспользовался этим временем, чтобы пристать к берегу со своей дружиной. При этом рассказе вся его физиономия необыкновенно оживилась; видно было, что это происшествие составляло для него одно из самым драгоценных воспоминаний жизни. Память о подвигах Гарибальди сохранилась в южной Италии особенно живо. Имя Гарибальди здесь постоянно в устах народа; это единственный их политический идеал, получивший даже значение легенды, ибо почти весь народ убежден в южной Италии, что Гарибальди умер в крепости Александрии, куда он был временно заключен после сражения при Варезе.

Мессина значительный торговый город, имеющий до 75,000 жителей. Он расположен вдоль порта, прислоняясь спиною к горам, подобно Неаполю, но только строения, лежащие у самой подошвы хребта, поднимаются не так высоко в гору. Вдоль порта тянется широкая набережная "Marina" обстроенная [52] каменными домами, украшенными колоннадами; за набережной расположены неизбежные в каждом итальянском городе улицы: Согsо и Strada Garibaldi. Дома большею, частью двухэтажные, не высокие; этот образ постройки обусловлен весьма часто бывающими здесь землетрясениями. Едва ли найдется в Европе другой город, который столько выстрадал от болезней, землетрясений и войн, как Мессина.

В XVII-м столетии Мессина сделалась, вследствие внутренних междоусобий, театром войны между французской армией Людовика XIV и испанско-голландскими войсками; рядом осад и сражений город был доведен до такого изнурения, что народонаселение со 120,000 человек уменьшилось на 20,000. В 1740 г., в Мессине свирепствовала чума, от которой погибло до 40,000 человек. В 1783 г., ужасное землетрясение разорило почти весь город. В 1848 г., после революции, Мессина была почти разрушена бомбардированием; наконец в 1854 году, погибло от холеры до 16,000 человек. Несмотря на все эти несчастья Мессина стала быстро развиваться в последнее время, благодаря своему выгодному местоположению: в течение последних десяти лет количество ластов приходящих судов удвоилось, превышая в настоящее время 1.000,000 тонн. Следует впрочем заметить, что вся интеллигенция, промышленность и торговля Сицилии сосредоточены в немногих береговых пунктах; из них главные: Мессина и Палермо. Вся внутренность Сицилии остается до сих пор в полудиком состоянии, причиняя не мало забот итальянскому правительству. Разбойничество развито здесь до крайних размеров, а преследование разбойников становится почти невозможным, потому что все жители служат им укрывателями. Нам рассказывали, будто дело дошло до того, что полиция, отчаиваясь схватить разбойников на месте, или добыть против них какие-либо улики, которые дозволили бы предать их правильным судам, несколько раз распоряжалась — людей, заведомо известных за разбойников, просто убивать на дороге. Их подстреливают как диких зверей; других средств не находили, чтобы от них отделаться. До сих пор правительство не получает со всего острова, кроме прибрежных городов, почти никакого дохода. При Бурбонах в Сицилии существовал налог на соль и на муку. Когда Гарибальди высадился в Сицилии, первым его делом было уничтожение этих налогов, ненавистных народу, но которые по старой привычке платились довольно аккуратно. По смыслу его прокламации, уничтоженные подати должны были быть заменены впоследствии [53] подоходным и поземельным налогами. Но вводить новые налоги в стране полудикой, необразованной, без всяких средств сообщения — дело нелегкое; старые налоги отменены, а новые до сих пор еще не введены, так что Сицилия не дает ровно никаких доходов, представляя одну из существенных причин постоянных дефицитов итальянского бюджета.

Побывав в соборе и осмотрев некоторые достопримечательности города, мы возвратились на пароход, который около трех часов по полудни снялся с якоря и отправился в дальнейший путь. За Мессиной горы начинают быстро возвышаться, показываются вершины, покрытые вечным снегом; наконец, вдали представляется взорам величайший из европейских вулканов, огнедышущая Этна, имеющая более 10,000 футов высоты. К вечеру мы обогнули последний выдающийся в море пункт материка, город Реджио, лежащий на Калабрийском берегу, и, простившись с Италией, вышли в открытое море. Не развлекаясь более видом живописных берегов, мы стали присматриваться к нашим спутникам. Скоро все перезнакомились и начались беседы о Египте и Суэзском канале, об успехе которого большинство лиц отзывалось с большим недоверием.

За обедом мы заметили, что все взоры обращались на человека средних лет красивой и симпатичной наружности. Мой сосед, итальянец, объяснил мне, что это Ричиотти Гарибальди, второй сын народного героя, о котором мы так много наслышались в Мессине. Он держал себя весьма просто, без всякой аффектации, нисколько не выставляя своей личности, но и не уклоняясь от общих разговоров.

Дальнейшее наше плавание, продолжавшееся еще три с половиною дня, было довольно однообразно. За исключением острова Кандии, мимо которого мы прошли в четверг, мы не видали земли до самой Александрии. Гористый южный берег острова, вдоль которого мы шли часа четыре, почти лишен всякой растительности, и мы не видели на нем каких-либо поселений, только изредка показывались на берегу отдельные, каменные лачужки, по-видимому покинутые жителями. Все главнейшие города и селения находятся на северном берегу острова. Проходя мимо этой исторической местности, мы не могли не вспомнить о кровавой драме, разыгрывавшейся здесь в течение двух лет, и недавно окончившееся так неудовлетворительно во всех отношениях. Казалось, что на острове царствует ненарушимый покой, — но скоро ли изгладятся воспоминания кровавых происшествий и долго ли будет продолжаться [54] этот покой? Замечательно впрочем, что многие из лиц, бывавших в Кандии и по-видимому хорошо знакомых с местными условиями жизни, с которыми нам пришлось встретиться на Востоке, уверяли нас, что желание присоединения к Греции далеко не всеобщее в Кандии.

Там существует большая партия, которая желает только полнейшей автономии; идеалом этой партии — судьба острова Самоса, а не Ионических островов, живущих в настоящее время далеко не в ладу с Грецией. Но в начале восстания восторжествовала греческая партия, и партия автономистов должна была ей подчиниться. Теперь они говорят что ежели бы с самого начала они водрузили знамя автономии, не грозя Турции совершенным отпадением, то, может быть, эта цель и была бы достигнута, особенно если бы сумели воспользоваться тем благоприятным моментом, когда Франция по-видимому склонялась на сторону России и когда устрашенная Турция была готова на все возможные уступки, кроме только совершенного отделения острова. Но этот благоприятный момент был пропущен, захотели большего, и в окончательном результате теперь положение кандиотов несравненно хуже, чем оно было до восстания.

На следующий вечер мы подошли уже довольно близко к Александрии, но так как вход в Александрийский порт в темноте не совершенно безопасен, то нам пришлось крейсировать всю ночь в море, чтобы ранним утром войти в порт. Ночь была спокойная, теплая. Луна отражалась серебристыми нитями в мелких волнах окружавших пароход, а за ним тянулась широкая полоса, блестевшая фосфорным светом — явление хорошо известное всем плававшим по Средиземному морю.

Наконец в субботу, рано утром, мы завидели берег. Показался маяк, затем отдельные передовые форты, между которыми главнейший форт Марабу, и наконец самый порт и Александрия.

Известковатые, серовато-белые берега Александрийского залива не представляют особенно живописной картины; берега эти изрыты катакомбами, в которых скрывались и жили христиане во время гонений. По левой стороне города прежде всего бросается в глаза бесчисленное количество ветряных мельниц, расположенных на вершинах известковых холмов. За тем взгляд останавливается на большой мечети и на громадном строении в европейском стиле — дворце вице-короля, лежащем у самого порта. Весь порт, довольно обширный, был [55] наполнен военными и купеческими судами всех наций; между ними мелькали по зеленовато-голубому морю лодки с гребцами в восточном костюме. Особенно красовался старый араб, бронзовато-темного цвета, в белой как снег бедуине, который стоял в одной иъ этих лодок. По величественности его осанки и белому одеянию мы его приняли сначала за очень важное лицо, но потом скоро разубедились, когда заметили тоже выражение величавого спокойствия на лицах всех местных жителей, и те же белые одеяния на кучерах, сидящих на козлах извощичьих колясок, ожидавших пассажиров в порте.

Мы поспешили сесть в лодку и отправиться на берег, где пришлось прежде всего прописать наш паспорт. Совершив в первый раз по выезде из России эту церемонию, мы отправились в русское консульство, находящееся на другой стороне города. Кроме некоторых узких улиц прилегающих к порту, в которых сгруппировалось арабское население, вся остальная часть Александрии похожа на любой второклассный европейский город, довольно грязный, хотя и с красивыми каменными строениями. Если бы не верблюды на улицах, арабские костюмы рабочих и изредка выдающиеся из-за прочих строений минареты мечетей и сады с пальмовыми деревьями, — то можно бы совершенно забыть, проезжая по Александрии, что находишься на Востоке.

Посреди города расположен довольно обширный и красивый сквер, где устроено для гуляющих нечто в роде бульвара; это место, называемое консульскою площадью (Place du Consulat), окружено высокими каменными строениями, в нижних этажах которых красуются магазины. Здесь же в соседстве находится здание биржи.

Александрия, один из древнейших исторических городов, сохранил в своей внешней обстановке весьма мало следов прежнего своего исторического значения.

Помпеевская колонна, стоящая на возвышенности за городом возле мусульманского кладбища, и два обелиска Клеопатры, находящихся близ нового порта, служат почти единственными представителями памятников древности в Александрии. Впрочем, ежели обратить внимание на то, как здесь обходятся с остатками древности, то не удивительно, что они не сохраняются, и что даже следы их исчезают. Между станцией железной дороги и городом недавно проложена новая дорога, для которой пришлось прорыть траншею в небольших холмах, лежащих загородом и покрытых пальмовым лесом. [56] При этой работе напали на весьма хорошо сохраненные остатки древних построек; оказалось, что эти холмы суть древние здания, вероятно часть прежнего города, которая в течение веков была занесена слоем земли столь значительным, что на нем мог вырасти пальмовый лес. Это открытие однако нисколько не остановило землекопных работ. Остатки древних зданий, расположенных по линии пролагаемой дороги, были выломаны и обломки выброшены вместе с землею; о дальнейших археологических раскопках или о каких-либо исследованиях, которые могли бы повести к открытию части древнего города, под лачужками арабской деревни, находящейся по эту сторону Александрии, никто и не помышлял. Когда приезжаешь из Италии и видишь, с какою осторожностью и с каким тщанием там происходит раскрытие находящихся под землею древних построек, например в Риме и в Неаполе, то подобное варварское обращение с драгоценными остатками древности кажется совершенно непонятным. Проезжая по этой дороге, мы видели остатки древних сводов и других строений, обломки которых печально торчат из земли, как бы взывая к проезжающим, чтобы хотя они обратили внимание на зодчество прежних веков, без пользы погибающее здесь для истории и для науки.

Совершенно равнодушное к остаткам древности, которые могли сохраниться в Александрии, египетское правительство за то обращало постоянное внимание на развитие экономических интересов города, с которыми до сих пор было тесно связано благосостояние всей страны. В торговом отношении положение Александрии чрезвычайно благоприятно, так как этот город лежит на перепутье дороги между Индией и Европой, и кроме того Александрийский порт принадлежит к числу лучших портов в этой части Средиземного моря. Нынешняя Александрия построена на узкой полосе земли, отделяющей порт от обширного, но мелководного озера Мареотис, лежащего за городом. Уже Мегмед-Али, так много сделавший для величия Египта, обратил внимание на улучшение этого порта. При нем же был восстановлен в двадцатых годах древний канал Клеопатры, соединяющий Александрию с Розеттским притоком Нила, в который он впадает около Кафр-Саида. Канал этот, по значительной ширине и глубине своей, имел назначением не только снабжать Александрию пресною водою из Нила и орошать всю местность, по которой он проходит, но и открыть водяное товарное сообщение между Александрией и Нилом, для речных судов средней величины. Над [57] расчисткою этого канала, названного Махмудиэ — в честь султана Махмуда — работало до 250,000 феллахов, из которых до 10%, т. е. 25,000 человек погибло во время работ большею частью от разных болезней, вызванных непредусмотрительностью и отсутствием всякой заботливости об участи этих несчастных рабочих. Канал Махмудиэ содержится в весьма удовлетворительном состоянии, так что по нем может до сих пор происходить весьма оживленное товарное сообщение на речных судах, несмотря на то, что вдоль его проходит в настоящее время железная дорога, соединяющая Александрию с Каиром.

Настоящее торговое значение Александрия получила однако только благодаря постройке этой железной дороги и продолжению ее до Суэза. Из Каира железная дорога была проведена первоначально прямо на Суэз вдоль горного хребта Джебел-Ауэбет. Но с самого начала эта дорога оказалась неудовлетворительною и потому она была совершенно покинута, а вместо нее построена другая ветвь, отделяющаяся от александрийско-каирской дороги, не доходя Каира близ станции Бен-Ха, и направляющаяся к городам: Загазигу и Измаилии, а затем вдоль Горьких озер и канала к Суэзу. По этому пути проходит в настоящее время так называемая Over-Land-Mail т. е. сухопутная англо-индийская почтовая дорога, по которой привозится в Англию почта и некоторые высокоценные товары. Между Индией и Суэзом содержится периодическое сообщение громадными пароходами английской Peninsular and Oriental Company. По приходе парохода в Суэз, почта и товары отправляются немедленно по железной дороге в Александрию, откуда они следовали до сих пор на пароходах Messageries Imperiales через Марсель и Кале в Довер. Но в прошлом году, с улучшением порта в Бриндизи и с постройкой железной дороги из Бриндизи в Фоджиа, — Over-Land-Mail направилась на Италию, именно на: Бриндизи, Турин и Мон-Сенис. Такое изменение направления англо-индийского почтового пути вызвало неудовольствие во Франции, которая завистливо следит за развитием морского и торгового значения Италии. Франция начинает уже сильно опасаться торгового и морского соперничества Италии в Средиземном море, соперничество, которое ныне, с открытием Суэзского канала, должно получить новую силу и новое значение.

Находясь на исходном пункте египетского транзита, Александрия должна была, благодаря этому обстоятельству, получить необыкновенное торговое значение. О развитии торговли в [58] Александрийском порте можно судить, например, по развитию народонаселения, которое с 40,000 душ в 1836 г. поднялось в настоящее время до 120,000 душ, т. е. ровно утроилось. Сознавая ясно всю опасность, которая грозит этому транзиту с открытием Суэзского канала, александрийское купечество не только не подписалось ни на одну акцию Суэзской компании, но даже постоянно выказывало сильнейшую оппозицию всему предприятию.

В настоящее время в Александрии сосредоточено не малое число весьма богатых торговых домов, но весьма немногие из них пользуются хорошею и честною репутациею. Большинство этих лиц принадлежит к людям, которым все средства наживать деньги кажутся позволительными. Примером того, на каком уровне находится здесь общественная нравственность, может служить следующее обстоятельство: нам указывали, как на весьма почтенную и честную личность, на одного армянского купца, который, сделавшись опекуном малолетних наследников весьма богатого торгового дома, воспользовался их состоянием, чтобы начать коммерческие дела на собственный счет. Операция его удалась, и когда через несколько лет он нажил себе громадное состояние, тогда он возвратил своим питомцам те их капиталы, которыми он воспользовался для собственного дела. Каждая опека считается в Александрии положительно разорением для наследников, потому что большая часть опекунов немедленно же расхищает все имущество малолетних, порученных их опеке. Вот почему опекун, хотя и поступивший таким же образом, но впоследствии возвративший наследникам их капиталы, считается в Александрии необыкновенно честным человеком. Александрия сделалась в последние двадцать лет сборищем отребья европейского населения. Люди, которые довели свою репутацию до того, что им уже невозможно оставаться в своем отечестве, отправляются в Александрию наживать там деньги всякой правдой и неправдой, и большею частью достигают своей цели, потому что не останавливаются ни перед какими средствами. Таким образом Александрия сделалась сбродом разных проходимцев Италии, Франции и Греции; эти элементы дополняются армянами и левантийцами, стоящими тоже не на очень высокой степени нравственного развития. Начиная с игорных домов и до коммерческих фирм, обман принадлежит здесь к совершенно обыкновенным явлениям. Явные покражи и убийства с корыстною целью случаются тоже довольно часто, особенно опасною репутациею пользуется в этом [59] отношении греческий квартал. В низкой нравственной среде александрийского населения греки и армяне занимают низшее место. Почти все игорные дома содержатся греками. Явную противоположность с европейским представляет здесь местное арабское население. В среде его кражи и убийства почти неизвестное явление. Нам говорили, что не только в Александрии и Каире, но и во всем Египте можно разъезжать без оружия, и почти с открытым чемоданом, не подвергаясь никакой опасности со стороны арабского населения. В течении последних лет был только один случай, составляющий исключение из этого общего правила. Какой-то американец отправился с двумя лодочниками-арабами из Суэза на северный берег залива, осмотреть местность, называемую Моисеевым источником. Ни американец, ни лодочники никогда не возвратились, и есть повод к подозрению, что последние убили американца с целью его ограбить. Хотя это происшествие случилось более полутора года тому назад; однако мы видели еще в Александрии, Измаилии и Суэзе печатные объявления на стенах домов, обещающие значительную денежную награду тому, который сообщит какие-либо сведения о погибшем. Происшествие это наделало много шума и обратило на себя всеобщее внимание; уже это одно обстоятельство доказывает его исключительность, потому что, например, в Александрии нередко случаются убийства в игорных домах и никто не обращает на то особенного внимания как на дело обыденное.

Главную причину развращенности европейского населения в Александрии следует искать в отсутствии всякого суда и полиции для европейцев. Каждый европеец может быть преследуем и судим только в своем консульстве. Это обстоятельство обращается для всех мошенников и негодяев почти в полную безнаказанность. Консула считают здесь по большей части своей обязанностью защищать интересы каждого соотечественника даже в тех случаях, когда дело далеко не сообразно с требованием справедливости. Нельзя не заметить, что в этом отношении русское консульство, пользующееся в Александрии большим уважением, составляет весьма почтенное исключение. Весьма энергически поддерживая справедливые требования русских подданных, — а в числе русских подданных в Египте весьма много греков и армян, — оно не считает себя обязанным безусловно держать их сторону в тех случаях, когда оно наталкивается на явную несправедливость или обман. Кроме того, при легкости, с которою совершается здесь переход из одного подданства в [60] другое, процессы затягиваются до бесконечности, и всякое преследование преступления становится почти невозможным. Обвиняемый из-под покровительства одного консульства переходит под опеку другого, третьего, переменяя свою национальность, и каждый раз делопроизводство начинается с изнова, — одним словом, это такое положение дела, которое равняется полной безнаказанности.

Вот почему египетское правительство, желая помочь этому злу, не нарушая прав европейских держав, предложило, несколько времени тому назад, учредить международные судилища, состоящие из депутатов различных европейских держав, которые бы ведали делами всех европейцев без исключения. После долгих переговоров, европейские державы согласились с справедливостью и целесообразностью этого проекта в общем основании, и для обсуждения практической возможности и способов осуществления его в Каире была учреждена специальная комиссия из делегатов египетского правительства и всех европейских консулов под председательством Нубар-Паши. Заседания этой комиссии начались осенью и успели уже придти к удовлетворительному результату. Комиссия рассмотрела и одобрила представленный ей проект, по которому предполагается учредить три судебные палаты первой инстанции: одну в Александрии, одну в Каире и одну в Загазиге, одну апелляционную палату в Александрии и одну высшую кассационную палату в Каире. Судьи должны избираться частью из европейцев, частью из местных жителей, но с тем, чтобы европейцы всегда были в большинстве. Европейцы, принимая судейское звание, вместе с тем сохраняют однако свое подданство и считаются чиновниками своего государства. Срок судейской должности для каждого из них полагается шестилетний. Египетское правительство обязуется платить этим судьям довольно значительное содержание, отказываясь вместе с тем от права сменять их с должности, перемещать с одной должности на другую или переводить в высший оклад.

Заседания судов должны быть публичны с полным обеспечением прав защиты; прения должны происходить на итальянском или французском языках. Генеральный прокурор, на которого возлагается обязанность обвинителя, секретари и прислуга судов должны быть также избираемы из европейцев. Разбирательству этих судов должны подлежать все гражданские и торговые иски между европейцами и местными жителями, — не исключая самого вице-короля, членов его фамилии и управления государственных имуществ. За консулами признается [61] право наблюдения за правильностью действий новых судов. Наконец, предполагается выработать свод законов, который бы имел однообразную силу для европейцев всех наций который мог бы служить основанием решений египетских судов. Вот в общих чертах проект, который одобрен комиссиею, и в настоящее время ожидает только окончательного утверждения европейских держав для полного своего осуществления. Как ни велико взаимное недоверие, с которым европейские державы постоянно смотрят друг на друга во всех делах касающихся Востока, — но явная потребность судебной ре-формы до того несомненна и польза, которую все имеющие какие-либо дела с Египтом должны извлечь из подобной ре-формы, до того очевидна, что можно надеяться, что в настоящем случае согласие европейских держав установится скорее, чем бы это можно было ожидать по каждому другому вопросу.

Несмотря на то, что в Александрии весьма много богатых домов, вечера, бальные или просто семейные приемы составляют здесь весьма редкое исключение вследствие затруднительности, в которую поставлен каждый при выборе лиц, с которыми он желал бы иметь постоянные семейные сношения. Единственное место, где встречается все александрийское общество, это театр. Во время нашего приезда в Александрию, играла посредственная итальянская труппа и театр был полон, почти во всех ложах сидели дамы в весьма нарядных туалетах и между ними мы могли заметить несколько весьма красивых лиц греческого и восточного типа. Театр Зизиниа — красивое здание, несколько больше нашего Михайловского театра. Он содержится, кажется, частною компаниею, получающею большие субсидии от правительства.

Общим разговором дня было столкновение между Египтом и Турцией. Рассказывали, что форты вооружаются нарезными пушками и что делаются разные военные приготовления. Общественное мнение было встревожено происшествием, случившимся несколько дней тому назад. В Александрийский порт пришло судно с турецкими солдатами, которых было на нем человек 600, без всякого предуведомления египетскому правительству. Последнее встревожилось, приказало не выпускать солдат на берег, и послало просить объяснения от командира парохода. Командир извинился, что не успел уведомить о своем приходе, потому что он зашел в Александрийский порт случайно, так как он собственно следует в Сирию, куда ему поручено перевезти отряд солдат. На другой день он вышел из порта и на этом дело пока и кончилось. Но все утверждали [62] в Александрии, что это была намеренная попытка турецкого правительства, чтобы узнать, насколько внимательно следят египтяне за судами, приходящими в порт, а также чтобы несколько более ознакомиться с его местными условиями, на случай войны и необходимости десанта.

На следующий день, после приезда в Александрию, мы должны были отправиться, в числе прочих гостей, на египетском пароходе Эль-Мазр в Порт-Саид. Сильный ветер продержал нас однако целый день в порте. Наносная песчаная отмель, лежащая у входа в Александрийский порт, чрезвычайно стесняющая фарватер в том месте, была покрыта высокими, пенящимися бурунами. Волна за волною, набегая на отмель и, разбиваясь на ней, покрывали всю местность густой кипящей пеной. Нас окружал целый флот судов, вдали виднелись два огромных пловучих дока, заказанных в Европе и недавно привезенных в Александрию. Из порта вышло несколько английских и французских пароходов, — а мы все стояли на якоре. Оттого ли, что пароход Эль-Мазр был слишком велик, или благодаря излишней осторожности нашего капитана, но было решено, что мы остаемся ночевать в порте. Наконец, в понедельник утром, при несколько уменьшившемся, но все еще довольно сильном ветре, мы вышли благополучно из Алек-сандрийского порта. Как ни значительны были размеры нашего парохода, но его качало порядочно, так что на палубе появились больные. На следующий день, еще до восхода солнца, большая часть пассажиров высыпала на палубу в нетерпеливом_ ожидании увидеть Порт-Саид. Солнце поднялось из моря в виде красного огненного шара, осветило сначала горизонт, а потом и всю местность багровым светом. По мере приближения к Порт-Саиду, нам стали попадаться на пути другие пароходы, идущие по этому же направлению. Наконец перед нами вдали показалась какая-то башня — это был маяк Порт-Саида; скоро представился нашим глазам и самый город. Зрелище было довольно необыкновенное. Вдали виднелся лес мачт, на которых развевалось бесчисленное количество разноцветных флагов, и затем, как бы на воздухе, ряд невысоких домов и построек. Песчаный берег, на котором построен город, до того низок, что вдали его почти нельзя было отличить от поверхности воды; море, ярко освещенное солнцем, блестело как зеркало, а берег казался узкою темною полосою, отделяющею постройки от поверхности воды; постройки как будто висели на воздухе.

Пароход наш приближался все более и более, и скоро мы [63] могли разглядеть простыми глазами две огромные каменные дамбы или мола, далеко выдающиеся в море и обхватывающие как две гигантские руки Саидский порт.

Выбор этой песчаной плоской косы, лишенной всякой растительности и едва выдающейся из моря для постройки нового города, был обусловлен тем обстоятельством, что только в этом месте Пелузийского залива необходимая глубина моря находится на самом близком расстоянии от берега. Пелузийский же залив лежит на исходном пункте кратчайшей линии сообщения между Красным и Средиземным морями.

Суэзский канал проведен почти в прямой линии между Пелузийским и Суэзским заливами и потому нисколько не мог воспользоваться многочисленными притоками Нила, к которым примыкали все прежние каналы, существовавшие в древности. Все древние каналы, известные под разными названиями: канала Дария, канала Птолемеев, канала Траяна, канала Омара, — были собственно не что иное, как соединение Пелузийского рукава Нила с Героополитским заливом Красного моря, нынешними Горькими Озерами. Составители проекта, который впоследствии был принят в основание работ по сооружению настоящего канала, Мужель-Бей, Линан-Бей, пришли с самого начала к убеждению, что для того, чтобы всемирная торговля могла воспользоваться новым путем, следовало провести сообщение не по прежнему древнему направлению между Нилом и Красным морем, а в виде прямого морского канала, непосредственно соединяющего оба моря на кратчайшем расстоянии и имеющего достаточную глубину, чтобы по нем могли проходить значительные суда без разгрузки, т. е. не менее 8 метров или 26 футов.

Самою удобною в этом отношении оказалась местность, пролегающая как бы по естественному углублению почвы вдоль четырех озер: Мензалэ, Белла, Тимза и Горьких Озер. Все эти озера, частью мелководные, частью высыхающие по временам, разделены между собою песчаными и изредка каменистыми порогами, незначительно только возвышающимися над уровнем моря, кроме некоторых мест около озера Тимза.

Такая естественная ложбина песчаной пустыни вместе с тем представляла кратчайшую линию между Пелузийским и Суэским заливами, соединяя оба моря на расстоянии 160 верст; вот почему она и была окончательно избрана местностью для сооружения канала, и этот выбор обусловил вместе с тем топографическое положение Порт-Саида.

За Саидским портом находится большой внутренний бассейн, к которому примыкают еще три небольшие бассейна. [64] К западу от большого бассейна, вдоль берега расположен самый город, построенный в виде паралеллограмма, прорезанного прямыми улицами, — дома большею частью в один и два этажа, в средине города довольно большая площадь, обнесенная двухэтажными домами, в центре которой красуется фонтан. Числительность народонаселения Порт-Саида простирается от 5,000 до 8,000 душ; изменение этой цифры зависит от прилива и отлива работников. Магазины, кофейни и рестораны в настоящее время уже довольно многочисленны, — так, например, нижние этажи почти всех домов, окружающих площадь, заняты исключительно кофейнями и магазинами. Кофейни устроены довольно прилично, на французский лад, и нельзя жаловаться на чрезвычайную дороговизну.

Несмотря на громадное стечение разного народа, наполнявшего в день открытия канала все кофейни в Порт-Саиде, мы платили не более полу-франка за бутылку пива или за чашку кофе, т. е. почти дешевле чем в Петербурге. В Порт-Саиде оказался даже cafe chantant, в котором весьма зрелые француженки напевали французские комические романсы, к немалому удовольствию публики, состоявшей на половину из матросов всех национальностей.

Смотря на Порт-Саид и на толпы людей, наполнявших все улицы города, мысль невольно переносилась к тому времени, когда здесь была совершенная пустыня. Многие дома должны были быть первоначально построены на сваях, во избежание затопления волнами, набегающими на берег, так что первый этаж висел на воздухе и в него приходилось подниматься по лестнице. Только мало по малу, по мере того, как расчищался порт, местность города возвышалась, пока наконец насыпь не достигла до уровня первого этажа домов, предохранив их навсегда от посещения морских волн. К этому надо присовокупить, что нигде в окрестностях Порт-Саида не оказалось колодцев; пресную воду в течении 5-ти лет подвозили на верблюдах и на барках, из Дамиэтты; когда привоз оказывался недостаточным, тогда приходилось раздавать воду рабочим порциями. При таких условиях положение первых инженеров, высадившихся на этот берег, должно было быть довольно безотрадное, и много энергии и выдержки потребовалось от этих лиц, чтобы перенести все невзгоды ветра и моря, которым они в начале подвергались. Вот как один из первых прибывших описывает их положение в 1859 году:

«Мы живем в узкой низменной песчаной полосе, расположенной между Средиземным морем и озером, Мензалэ. [65] При малейшем ветре волны набегают на песок то с одной, то с другой стороны. Ближайшие населенные местности от нас — Дамиэтта в 60 верстах, и Александрия в двух днях расстояния от будущего Порт-Саида. В бурное время всякое сообщение с этими городами прекращается, а других, в окрестности не имеется, если не считать двух-трех рыбачьих поселений, разбросанных на берегу озера Мензалэ, — самые значительные из них Матариэ и Мензалэ, в которых до 2,000 душ жителей, то же на расстоянии 30- верст от Порт-Саида, — притом единственная провизия, которою можно запастись в этих поселениях, это рыба и сушеная икра. Нам обещают построить деревянные бараки, но пока мы помещаемся в весьма неудобных палатках. В течение дня в этих палатках, находящихся под лучами солнца, нестерпимый зной, а ночью втягивается сырость и такой холод, что покрывшись всем своим гардеробом, в добавок к одеялам, не успеваешь согреться. В дополнение всего, палатки наполняются в темноте разными земноводными животными, которые сотнями ползают около постели. Роса скопляется на поверхности палатки, которая под тяжестью воды совершенно вгибается и принимает форму воронки".

Повторяем, сколько нужно было твердости характера и энергии, чтобы перенести все эти страдания, а между тем даже имена храбрых тружеников, которые впервые высадились здесь на берег — забыты, или значатся только где-нибудь в счетных книгах компании; по крайней мере, никакой памятник не гласит о них в Порт-Саиде.

Войдя в Саидский порт, мы очутились посреди весьма многочисленного флота военных и коммерческих судов всех наций. Везде было движение, кипела жизнь, везде замечалось какое-то особенное праздничное настроение. Вдруг все суда расцветились флагами, матросы разошлись по реям, началась пушечная пальба. При входе в порт показался красивый французский пароход "Эгль", на палубе стояла императрица Евгения, окруженная блестящей свитой. Скоро после нее вошел пароход "Грейф", на котором находился австрийский император, затем пароход «Грилле» с прусским наследным прин-цем; затем показался русский флаг — это паровой клипер "Яхонт", на котором прибыл русский посол генерал Игнатьев со свитой из Константинополя. Каждое приходящее судно салютовалось, со всех находящихся в порте военных кораблей, и отвечало им на салют, — канонада продолжалась все утро, представляя совершенно подобие морской [66] битвы. Наконец, около 11 часов все несколько успокоилось в порте, суда заняли указанные им места, в два часа должна была происходить религиозная церемония на берегу, а на другой день рано утром был назначен вход судов в канал. Мы воспользовались этим временем для поездки на "Яхонт". Здесь ожидали приезда вице-короля, который, по принятому этикету, должен был сделать первый визит послу. Возле нас раздался оглушительный выстрел огромного орудия, которым вооружен клипер, затем последовал другой, третий, вдали показалась лодка, украшенная красным бархатным шитым золотом балдахином, под ним сидело два человека в красных фесах и темно-синих богато-вышитых золотом мундирах; это были вице-король, хедив Измаил-паша и его министр иностранных дел Нубар-паша. Двенадцать, одетых в красивые мундиры, египетских лодочников дружно ударяли по воде веслами, лодка быстро приближалась, плавно обогнула корму нашего парохода и пристала к трапу. Вице-король — человек среднего роста, довольно полный, черты лица его, несколько смуглого, имеют южно-европейский характер; он свободно объясняется по-французски и вообще во всем своем обращении напоминает более европейца, чем властелина Востока. Нубар-паша выше ростом, чрезвычайно красивый и стройный мужчина; судя по умному и хитрому взгляду его, Нубар-паша должен быть человеком далеко не обыкновенных способностей и по-видимому чрезвычайно проницательный; вместе с тем его ловкое и несколько самоуверенное и важное обращение напоминает, что он долго вращался в дипломатических кружках в Париже. Нубар-паша армянин; благодаря своему уму и знанию обращаться с людьми, он пользуется необыкновенным влиянием в Египте и почти безусловною доверенностью вице-короля. Если вопрос о замене консульской юрисдикции международными судами будет окончательно проведен в Египте, то это только благодаря такту и уму, с которым Нубар-паша, председатель комиссии, повел все это дело.

Вскоре после отъезда вице-короля, мы стали собираться на берег, чтобы присутствовать при религиозной церемонии освящения канала, которая должна была совершиться в этот день. На песчаном берегу была устроена деревянная пристань, около которой толпились сотни лодок, яликов и ботов всех размеров и форм; — египетские лодочники, французские, английские, прусские и русские матросы перекрикивались между собою, с трудом пролагая себе путь. Весь берег на значительном [67] расстоянии был украшен мачтами, на которых развивались разноцветные флаги. Немедленно за пристанью возвышались деревянные, довольно пестро украшенные, триумфальные ворота, за которыми другой ряд флагов указывал путь, по которому должна была шествовать процессия к трибунам, предназначенным для богослужения. Вдоль всей этой дороги были выстроены шпалером египетские войска. Шествие всей процессии происходило в довольно живописном беспорядке по узким деревянным мосткам, проложенным по глубокому песку, на котором местами стояли большие лужи морской воды. Вслед за вице-королем, императрицей Евгенией и иностранными принцами, хлынула толпа зрителей, и совершенно перемешалась с лицами свиты; все толпились и спешили, как бы только добраться первым, чтобы занять выгодные места. Разнообразные дипломатические и военные мундиры смешивались с сюртуками и пиджаками местных жителей и бурнусами арабов; кое-где пробивались дамы, в нарядных туалетах, — все это текло живою пестрою струей, между войсками, вдоль ряда деревянных домов, окна коих были наполнены любопытными лицами, смотревшими на эту пеструю картину, освещенную яркими лучами солнца. После десятиминутного шествия мы прибыли к месту, где должна была происходить религиозная церемония. Здесь на песчаной площадке между двумя пространствами воды, озером Мензалэ и морем, были выстроены три трибуны, весьма красиво разукрашенные флагами и пальмовыми ветками. В большой средней трибуне были устроены места для хедива и прочих высочайших особ; левая трибуна была назначена для магометанского духовенства, а правая для католического. Говорят, что первоначальная мысль была совершить богослужение по обряду всех главнейших религий, в виде символа братства всех народов, экономические интересы которых должны соединиться во вновь проложенном пути. Это однако не вполне удалось, потому что из представителей христианских религий никто, кроме католического духовенства, не согласились в этом участвовать. По окончании богослужения, оглушительные залпы артиллерии возвестили, что освящение канала совершилось.

Следующий день был то пятое (17) ноября, которое уже за шесть месяцев пред тем было провозглашено днем открытия канала. Вход судов в канал был назначен рано утром, так как предстоял довольно продолжительный путь в Измаилию, куда первые суда должны были придти к вечеру. Нам объявили, что пароход "Эл-Мазр" едва ли пойдет в этот день, так как вследствие его больших размеров он мог [68] засесть где-либо в канале и преградить путь другим судам вследствие того, пассажиры «Эль-Мазра» должны были пере браться рано утром на другой пароход, «Эль-Габиэ», который должен был везти их по каналу. Едва начало светать, как уже все пассажиры поднялись на ноги, толпясь около трапа, чтобы поскорее пробраться на лодки, которые должны были перевезти их на новый пароход, опасаясь, что в случае запоздания придется оставаться в Порт-Саиде. «Эль-Габиэ» стоял во внутреннем бассейне, близ входа в канал, и мы причалили к нему часов в 6 утра. Пароход этот несколько меньше «Эль-Мазра», но тоже довольно значительных размеров, отличался особенно роскошным убранством общего пассажирского салона. Золоченая мебель, бронза и хрусталь, флорентийская мозаика столов, богатые атласные драпировки над дверьми и окнами, драгоценные ковры, весьма артистическая живопись, которыми украшены были стены, все это придавало салону парохода сказочно-роскошный восточный характер, а мягкие, низкие, атласные диваны, окружающие все стены как бы напоминали, что пароход «Эль-Габиэ», прежде любимое судно хедива, пока он не приобрел парохода «Махруся», был отделан для приема гарема вице-короля, а совершенно не для той весьма разнохарактерной и разнообразной толпы, которая теперь в нем прохаживалась. Тут были и медиатизированный немецкий принц, и австрийский ученый, и английский турист и американский журналист и голландский мичман с военного судна, и кого тут не было. Некоторые весьма бесцеремонно развалились в сапогах на роскошные диваны, другие расположились с записными книжками около столов, — но все, оставив «Эль-Мазр» натощак, с особенным вниманием посматривали, не подадут ли завтрака. По-видимому, однако, кухня не поторопилась так рано перебраться на пароход как нетерпеливые пассажиры, потому что очевидно не делалось никаких приготовлений для питания голодающих; но опасения умереть с голода скоро рассеялись, когда около восьми часов утра к пароходу пристала лодка с провизией и французским кухмистером. Еще не успели перенести все ящики на пароход и накрыть столы, как уже часть хлеба, вина и фруктов, привезенных. в открытых корзинах, разошлась по рукам пассажиров, которые весьма бесцеремонно спешили утолить первый голод. Пароход между тем преспокойно лежал на якоре и не делалось еще никаких приготовлений к отплытию. Стали даже поговаривать, что мы сегодня совсем не отправимся, что какой-то пароход, пошедший вперед, чтобы осмотреть все ли в порядке по [69] каналу, засел на отмели, и что затем прочим судам невозможно войти в канал. Мы уже начинали сожалеть, что понапрасну рано поднялись с нашего парохода, так как в пор-те все равно, стоят ли на «Эль-Мазр» или на «Эль-Габиэ», — а войти в канал оставалось мало надежды; но к счастью мы скоро убедились, что все эти слухи были неосновательны. Окружающие нас суда вдруг пришли в движение и ровно в 8 часов утра мы увидели как пароход «Эгль» с императрицею Евгенией вошел в канал. Затем потянулись все другие по очереди, которая вперед была назначена; у каждого судна на мачте висел четырехугольный синий флаг с номером, по которому он должен был вступить в ряды других судов, отправлявшихся в канал.

Суда шли медленно и на расстоянии 500 метров одно от другого, так как в противном случае, при почти одновременном входе 40 больших судов в канал, береговое волнение могло бы сделаться весьма значительным и размыть местами песчаный берег канала. Дальнейшее течение канала было скрыто от взоров лиц, находившихся еще в бассейне, не-высокою береговою насыпью, а потому идущие по каналу суда казались как бы плывущими по песку пустыни, представляя таким образом весьма оригинальное и своеобразное зрелище. Очередь дошла до нас довольно поздно. Около 2 часов и у нас стали поднимать якорь, и ровно в три часа пополудни мы прошли между двумя деревянными, выкрашенными под цвет красного песчаника обелисками, украшенными пальмовыми ветвями, которые стоят при входе в Суэзский канал. После долгого ожидания, энтузиазм пассажиров возрос значительно; многие бросились на самый нос парохода, чтобы первым войти в канал. Перед нами открылось обширное низменное озеро Мензалэ, прорезываемое каналом почти по прямой линии и отделенное от канала широкою, но невысокою, насыпью. Перед нами вдали виднелось до 10 пароходов, которые как черные точки двигались вперед по каналу в равном расстоянии. За нами лежал Порт-Саид.

Первые пятьдесят верст за Порт-Саидом канал проложен почти по совершенно прямому направлению, имея на всем этом протяжении полную ширину в 10О метров.

Пароход наш подвигался медленно, около пяти верст в час. Волна, гонимая пароходом, едва доходила до берета, нисколько не размывая песчаного берегового откоса. Все пространство, обнимаемое глазом, представляло пустынную равнину без всяких признаков обитаемых местностей. Переносясь [70] мысленно во времена древности, трудно верится, что в этой пустыне некогда теснились богатые народонаселения, что здесь стояли города в несколько сот тысяч жителей, как напр. Пелузий, под стенами которых проходили войска Рамзэса, Камбиза, Дария, Александра Македонского, — сюда же пристал Помпей после фарсальской битвы и был здесь убит по приказанию Птолемея. Ныне взор путешественника тщетно ищет каких-либо признаков древности, которые бы свидетельствовали о прежнем историческом значении этой местности. Время стерло неумолимой рукой всякое вещественное воспоминание прошлого.

По правую сторону канала расстилается однообразная песчаная волнистая степь, — это так называемый азиатский берег. С левой стороны, на африканском берегу разлилось озеро Мензалэ. Поверхность стоячей, болотистой воды отражала, как зеркало, солнечные лучи. Местами эта блестящая поверхность прерывалась пустынными песчаными островами. Вдали за ними виднелся Порт-Саид, из-за которого выглядывал маяк и мачты стоящих в порте судов. От времени до времени нам попадались на встречу лодки, которые тянулись на бичевой вдоль берега. Их тянули бурлаки-арабы, медленно ступая босыми ногами местами по песку и местами в воде.

На пятнадцатой версте от Порт-Саида мы встретили на берегу канала первое поселение — Раз-эл-эх. Несколько одноэтажных деревянных домиков служат помещением инженерам, смотрителям и рабочим на этой части канала. Кроме того здесь устроен запасный магазин, госпиталь, почтовое и телеграфное отделения. Около некоторых домов уже начинают разводить сады; в стороне возвышается чугунное цилиндрическое строение — это резервуар присной воды, проведенной из Нила вдоль всего берега морского канала. Пресноводный канал, идущий из Гасасина, доходит до Измаилии и затем направляется направо к Суэзу. Влево пресная вода идет по чугунным водопроводным трубам, проложенным по береговой насыпи и от времени до времени прерываемым чугунными же резервуарами»

Не имея возможности дойти раньше позднего вечера до следующей стоянки Эль-Кантара и опасаясь плыть в темноте, мы бросили якорь, решившись переночевать в Раз-эл-эх. Вечер быль чудный, теплота воздуха напоминала наши июльские вечера, а это было в ноябре. Обыденный стол накрыли на палубе, потому что никто из пассажиров не решался идти в каюту, желая насладиться чудным зрелищем заката солнца, которое [71] спускалось на горизонте в озеро Мензалэ, освещая всю местность красным заревом. Перед нами слетели на воду два пеликана, которых около этой местности должно водиться много, если судить по тому, что один из близлежащих песчаных островов называется «островом пеликанов». Население Раз-aл-эха высыпало на берег посмотреть на проезжающих, по береговой насыпи прошел отряд кавалерии, по направлению к Измаилии; некоторые лошади рвались и бесились едва сдерживаемые седоками, ловко ими управлявшими; одна лошадь скатилась с песчаной насыпи, по-видимому, не причинив никакого вреда ни себе, ни своему седоку. Вскоре после обеда совершенно стемнело, — но вот вышла луна и осветила серебристыми лучами всю окружающую местность. На палубе заиграл оркестр военной музыки и так как между пассажирами было несколько дам, то начались оживленные танцы; около 9 часов музыка смолкла, но долго еще пассажиры оставались на палубе в веселой беседе, любуясь теплою, чудною ночью. Мы отправились в каюту писать письма; здесь мы застали ехавших с нами корреспондентов английских, американских и немецких газет, трудящихся уже над составлением отчетов о Суэзском канале.

Проложение канала по болотистой местности озера Мензалэ представляло не мало затруднений. Выкапывать ил машинами ни к чему не вело, потому что прокопанное пространство вскоре опять заносилось илом, притом и число самых машин в распоряжении строителей было в начале весьма незначительно. Затруднения были преодолены только благодаря трудам местного населения, разбросанного по озеру Мензалэ и привыкшего работать в воде и иле, растягивая рыболовные сети. Они голыми руками выкопали первое углубление канала, по которому впоследствии, когда барщина была превращена, были проведены на ботах те машины, которыми докончена копка. Говорят, что администрация, соображаясь с способом копки европейских рабочих, устроила над водою деревянные помостки, с которых работники могли бы выгребать лопатами и заступами землю из-под воды; но арабы, не привыкшие к употреблению этих орудий, никак не могли с ними совладать: работа не шла, пока им не разрешили обратиться к своему собственному весьма элементарному способу копки. Они становились ногами в воду, выгребали руками ил, выжимали из него воду, и полученные таким образом глыбы твердой липкой массы раскладывали по краям канала, образуя искусственную ручную плотину, достаточную для противодействия на некоторое время приливу жидкого ила в [72] только что выкопанное пространство. Этим первобытным способом было вырыто первое углубление канала на протяжении 44 верст, т. е. вдоль всего озера Мензалэ.

Но обратимся к нашему плаванию.

Дальнейшее плавание до озера Белла довольно однообразно; канал тянется постоянно по пустынным равнинам отчасти песчаным, отчасти болотистым. На всем этом пространстве после Раз-эль-эха встречаются только два более значительные поселения: Кантара и Эль-Фердан. Кантара или Касне-Кантара, значит по-арабски мост сокровищ, вероятно потому, что через это место пролегает караванный путь из Египта в Сирию. Арабское поселение, в котором останавливаются караваны, находится на азиатском берегу в двух верстах от канала. На самом берегу расположено европейское поселение, в котором живут инженеры и рабочие канала; характер построек и вся обстановка в Кантаре и Эль-Фердане весьма похожи на поселение Раз-эль-эх, только несколько больших размеров. Все эти местности были украшены зеленью и флагами. За Эль-Кантара начинают появляться первые признаки растительности. Тощие тамарисовые кусты изредка разбросаны по песчаной почве. Легкостью, с которою принимаются тамарисы при малейшем орошении даже на голом песку, намереваются воспользоваться, чтобы засадить ими береговые откосы и таким образом утвердить песок, ныне легко подверженный действию ветра. Берега канала впрочем далеко не на всем протяжении состоят из зыбучего песка. Пески преобладают только на средние канала, в пятидесятиверстном протяжении между Эль-Кантара и Горькими озерами, хотя и тут местами, как например около Эль-Гшира встречаются известковые и глинистые слои, образующие довольно твердый грунт. По всему протяжению первых пятидесяти верст, проложенных по озеру Мензалэ, береговые дамбы и откосы, состоящие из высохшего ила с песком, совершенно отвердели и не представляют уже никакой опасности. Доказательством твердости и солидности береговой насыпи вдоль Мензалэ может служить то обстоятельство, что по ней уже несколько лет тому назад проложен водопровод, который в течение всего этого времени остался цел и невредим. Очевидно, что если бы береговая дамба где-либо значительно осела, или была бы вымыта водой, то водопроводные трубы на таком месте должны бы были покривиться или лопнуть, чего однако не случилось.

За Эль-Кантара песчаный берег образует значительные холмы, высотою от 8 до 10 саженей. Они достигают [73] наибольшего возвышения около Эль-Фердана, так что в этой местности пришлось не только сузить местами ширину канала до 80 и даже до 60 метров, но кроме того допустить довольно крутой изгиб, чтобы воспользоваться естественной ложбиной между двумя холмами. Вот почему проход этого пространства представляет некоторую трудность, что нам и пришлось испытать на собственном опыте. Несколько не доходя Эль-Фердана, пароход наш коснулся правого берега и должен был остановиться. Благодаря ловким распоряжениям капитана, он -однако скоро снялся с мели, но при этом был выведен из нормального положения, не мог немедленно войти в фарватер, и несколько далее вторично врезался в берег уже гораздо глубже прежнего. После первых попыток сняться с мели, оказалось, что на это потребуется по крайней мере несколько часов работы. Пассажирам предложили пересесть на два небольших речных парохода, которые оказались под рукою; все наскоро перебрались на них с багажом; последний занял большую часть палубы, так что с трудом можно было отыскать место присесть где-либо на чемодане или ящике. Странствование это продолжалось впрочем не долго; часа полтора после выхода из озера Белла, мы вошли в обширный бассейн озера Тимза, который был наполнен судами, шедшими впереди нас.

Город Измаилия лежит в нескольких тысячах шагов от берега озера, от которого он отделен пресноводным каналом. Широкая песчаная равнина между озером и городом представляла удивительное зрелище; казалось, что все племена Востока сошлись здесь с представителями всех европейских стран. Трудно представить себе более пестрое смешение костюмов и лиц... Вся равнина, лежащая перед городом, преобразовалась в лагерь; на ней были раскинуты сотни палаток для приюта прибывших гостей. В каждой палатке помещались по две постели и самая необходимая мебель; перед палатками валялись чемоданы, ящики, картонки; несколько в стороне были раскинуты арабские палатки, в которых приютились представители местного населения, приглашенные хеди-вом на праздник. По дороге от пристани до города и по главной улице были выстроены египетские войска; повсюду двигалась густая пестрая толпа, в которой с трудом пробивали себе дорогу ослы с погонщиками, всадники на кровных арабских жеребцах и экипажи всех возможных форм и самой разнообразной упряжи: тут были обыкновенные коляски, похожие на любой фиакр в Вене или Париже, коляски [74] запряженные верблюдами, и изящные фаэтоны a la Daumont, шестериком с жокеями верхами.

Измаилия — названная так в честь нынешнего вице-короля Измаил-паши — уже довольно значительный город, расположенный по правильно разбитому плану, и перерезанный довольно широкими прямоугольными улицами, из коих некоторые ма-кадамизированы с тротуарами по краям. Главная улица, Quai Mehmet-Ali, идущая вдоль пресноводного канала и обращенная лицом к озеру Тимза, обстроена красивыми каменными и деревянными одноэтажными домами, украшенными по фасаду деревянной резьбой в роде швейцарских шалэ. Пред каждым домом разведен красивый сад, акации перемежаются с бананами, между деревьями раскинуты клумбы с яркими цветами. Здесь живут главнейшие деятели Суэзского канала: Лессепс, Лаваллэ, Гишар и другие. Отыскивая знакомого, мы вошли в один из этих домов; внутри дома, на четырехугольном дворе был разведен в восточном вкусе второй сад, несколько меньших размеров, в котором прогуливались ручные серны, пугливо посматривающие на пришельца; кругом сада была обведена четырехугольная галерея, а по углам выставлены глиняные арабские сосуды с водою, которою приходящий мог утолять жажду, возбужденную палящими лучами солнца. На конце улицы возвышается дворец Измаил-паши, еще несовершенно оконченный, в котором вечером был назначен бал. За набережной Мехмет-Али, считающейся аристократическим кварталом, расположены четырехугольниками группы каменных домов, чисто и хорошо построенных; в одной из внутренних улиц расположены в виде базара лавки, магазины, кофейные, трактиры и разные другие увеселительные заведения; ими же наполнен так называемый греческий квартал. По значительному количеству подобных заведений можно было заключить, что запрос на них не маловажен. В Измаилию стекалось и стекается рабочее население со всего канала, чтобы запастись нужными вещами, а вместе и повеселиться. Нам доводилось слышать, как упрекали компанию Суэзского канала в том, что она слишком покровительствует увеселительным заведениям, из которых многие устроены на ее счет. В этих винных погребах, пивных лавках и рулетках многие рабочие спускали все заработанные деньги, так что после продолжительной тяжкой работы возвращались домой почти нищими. Посреди города на большом сквере, обстроенном каменными домами, разведен городской сад, богато убранный цветами и красивыми вьющимися растениями. Тут же в саду при нас [75] какой-то араб совершал молитву: сняв верхнее платье и положив его на траву, он стал. на колени и обратившись лицом к солнцу, по правилам Корана, погрузился в молитву, не обращая никакого внимания на проходящих. При выходе из сада нам попался на встречу большой четырехугольный ящик, везомый на двухколесной телеге; на ящике была надпись: Compagnie d'arrosage public, точь-в-точь как в Париже, но в тележку был запряжен верблюд, которого вел араб в дырявом бурнусе.

На углу одной из улиц_у помещен в стене памятник из белого мрамора, посвященный графу Сала, одному из первых строителей канала, умершему несколько лег до окончания этого громадного предприятия. Вообще многим из главных деятелей не суждено было видеть осуществление дела, которому они посвятили все свои труды и заботы. Так напри-мер, Боррель, производивший вместе с Лаваллэ машинную копку большей части канала, умер за несколько месяцев до открытия его.

Впоследствии нам удалось еще раз побывать в Измаилии. Видев Суэзский канал в праздничном наряде, нам хотелось посмотреть на него в обыкновенное время. Несколько дней после окончания всех празднеств, мы отправились в обществе некоторых соотечественников из Каира обратно в Измаилию, снабженные рекомендациею к Лессепсу от нашего генерального консула. Последняя дала нам возможность несколько ближе познакомиться с этим замечательным деятелем и провести почти целый день в его обществе.

Лессепс не молод, ему за шестьдесят лет, но несмотря на то, все в нем дышит еще необыкновенною энергией и даже относи-, тельною моложавостью, хотя умные черты лица его и окаймлены густыми седыми волосами. Во всех его движениях высказывается некоторая живость и даже отрывочность; по всему видно, что это. человек способный на неутомимую деятельность, и привыкший не терять ни минуты дорогого для него времени. Мы случайно приехали в Измаилию несколько дней после свадьбы Лессепса. Он женился на молодой и красивой девушке, дочери богатого судостроителя в Марсели. Все в доме отличалось необыкновенною простотою. Самый дом, находящийся на набережной Мехмет-Али, не велик; по размерам и устройству комнат он напоминает наши дачи средней величины. Комнаты меблированы просто, но со вкусом и украшены цветами. Большой букет, в красивой вазе, стоявший на столе в гостиной, напоминал, что это жилище новобрачных. Около дома, [76] в боковом флигеле расположен целый ряд маленьких комнат для приезжающих гостей, чисто и уютно, но тоже весьма просто убранных. Лессепс отличный верховой ездок и большой любитель лошадей. Однообразная песчаная степь, окружающая Измаилию, служит для измаильских жителей, хорошо знакомых со всеми окрестностями, местностью весьма разнообразных прогулок, окрещенных более или менее свойственными названиями, напоминающими парижские окрестности. Так напр., местность, обросшая низкими можевельными кустарниками по дороге в Туссум, называется у них Bois de Boulogne, находящееся посредине его болото — les lacs, и т. д.

Лессепс не богат, несмотря на то, что он ворочал сотнями миллионов; он не позаботился при этом обеспечить самого себя. Кто знает, с какою нецеремонною легкостью французские антрепренеры и учредители разных обществ наживают миллионы, тот не может не преклониться с почтением пред бескорыстием Лессепса, который служил только делу и своей идее, не заботясь о всем остальном, и выказывая равное пренебрежение как к деньгам, как и к орденам, которыми его осыпали со всех сторон.

Мы не станем описывать всех празднеств, происходивших в Измаилии в день открытия канала. Наши читатели вероятно уже давно познакомились с ними по корреспонденциям разных газет, своевременно и отчетливо о них повествовавших. Даровые обеды, напоминающие пиршества Раблэ, бал во дворце хедива, присутствие разных высочайших особ, обо всем этом ныне по истечении нескольких месяцев трудно сказать что-либо новое.