ТЕВКЕЛЕВ И. В.

1748 года

Июля 30 числа послано от брегадира Тевкелева ко Абулгаир-хану письмо, в котором написано: «По вашей верноподданнической должности положено и утверждено, чтоб всех находящихся в Киргис-кайсацкой орде подданных Российской империи пленников возвратить в их отечество, каждого откуда они были взяты, о чем почтенно сим и представляю, чтоб ваше высокостепенство благоволили в том уже самым делом исполнить в непродолжительном времяни и за что и высочайшею Е. и. в. милостию за вашу верность оставлены быть не можете. Кто же имяны и в которых годех руских и протчих пленников, скота и всякой пажити пограблено, о том приложен регестр, причем паки представляю ж, чтоб ваше высокостепенство благоволили ко оказанию вашей и всего вашего народа к Е. и. в. верности все то исполнить, [241] и пленников со всеми пожитками прикажите в Оренбург привести в непродолжительном времени, которое и самим вам и в лутшую вашу ж пользу ко ожидаемой от Е. и. в. высочайшей милости служить немало может». Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева.

Июля тритцать перваго числа послано от брегадира Тевкелева ко Абулгаир-хану письмо, в котором написано: «Высокостепенной и высокопочтенной Киргис-кайсацкой орды Абулгаир-хан, а мой древней друг и сущей благодетель, вашему высокостепенству Е. и. в. всемилостивейшей государыни высочайшую граммоту вручил, и что было по всемилостивейшим Е. и. в. указом повелено как вам, так и всему киргис-кайсацкому народу, знатным старшинам словесно объявить объявлял, и сына вашего Ходжа-Ахметь-салтана, привезши сюда, вам объявил же, чтоб вы сына своего сменили другим своим сыном, и ваше высокостепенство изволили прислать ко мне Средней и Меньшей орд знатных старшин, а имянно: Меньшей орды алчин-каракисяцкого роду Ходжанай-бия, чеклинского роду Муйнак-бия, чюмекейского роду Кидай-бия, Баубяк-бия, байулы-джарбайского роду Утятляу-бия, семиродского роду Тюлюбай-бия; Средней орды аргин-чакчацкого роду Букенбай-батыря, кипчацкого роду Чиндавлеть-батыря, баганалы-найманского роду Утяган-батыря. И они мне объявили, яко ваше высокостепенство, при сыне своем Айчювак-салтане знатных биевых детей Средней орды трех, да Меньшей орды трех же человек в аманаты отдать обещаете. Во-первых, Ходжанай-биева сына, да и прежде сего ваше высокостепенство, и сами июля 11 числа с есаулом Кутлумбетем и с старшинскими детьми ко мне писали, что вы уже, остановясь на одном основании, сыну своему Ходжа-Ахметь-салтану сына ж своего Айчювак-салтана привесть и отдать обещали и при нем знатных старшинских детей, а я по прозьбе вашей их обещал содержать в Оренбурге и вдаль не отлучать, а каждою весною переменять, того ради вашего высокостепенства сим почтенно прошу, чтоб вы нынешней день, то есть сего июля 31 дня, сына своего и при нем объявленных знатных старшинских детей изволили привесть, о том бы и Е. и. в. всенижайше донести подчтился, и какие от вас и от знатных ваших биев Е. и. в. и о чем подданнейшие прошении имеются, то оные, написав, с собою ж привесть изволите, а с сим известием к вам послал повереннаго моего Кубека, на что от вас [242] и в ответ крайне ожидать имею». Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева.

Июля 31 числа пополуночи в 10-м часу к брегадиру Тевкелеву приехал Нурали-салтан, а с ним братья ево Айчювак-салтан, Адиль-салтан да Чингиз для розмены брата своего Ходжа-Ахметь-салтана братом же ево Айчювак-салтаном, да при нем владения ево, Нуралы-салтана, изо всех байулинского роду старшин было тритцать человек, простых киргисцов человек сто; и отдана ему честь барабанным боем и игранием музыки, а команда как регулярная, так и не регулярная, все были в параде. А как они в ставки брегадира вошли, потом брегадир Тевкелев и Нуралы-салтан с тремя братьями сели брегадира Тевкелева в первой и лутчей полатке, а в первом намете сидели все старшина, а в другом намете – протчие киргис-кайсаки.

И брегадир Тевкелев с ним, Нуралы-салтаном, продолжал разговоры таким же порядком, как и с отцом ево Абулгаир-ханом и ево старшинами, и между теми разговорами брегадир Тевкелев представлял ему, Нурали-салтану, о гундровских ногайцах, понеже вчерашняго числа он, брегадир Тевкелев, отцу ево и всем киргис-кайсацким старшинам об отдаче тех гундровских ногайцов представлял, но токмо как отец ево Абулгаир-хан и старшина объявили, что оные ногайцы приняты и содержутся во владении ево, Нуралы-салтана, в ево дела они не мешаются; он сам, Нуралы-салтан, отыскав тех ногайцов, бес прекословия может возвратить. Понеже по присланной Е. и. в. всемилостивейшей граммоты и словесному ево, брегадира, представлению были сего июля 29 числа как от отца ево Абулгаир-хана, и от него, Нуралы-салтана, и ото всего киргис-кайсацкого войска присланы поверенные, в том числе и от его, Нуралы-салтана, владения были двоя старшин: один роду джаббас Утетлев-би, а другой роду алача Бабата-бий, однако он, брегадир, ис тех депутатов словесными в ответ приношениями доволен не был, ибо многова чрез то недоставало, а вчерашняго числа с отцом ево и с киргис-кайсацкими старшинами их киргис-кайсацкое дело на мере положили, о чем и он, Нуралы-салтан, чрез своих поверенных старшин всемерно о том известен. Однако он, брегадир, и еще о том ему повторяет, а имянно положили: 1-е – всех руских пленников пожитки и скот их, всех отыскав немедленно, отвести в Оренбург; 2-е – впредь отнюдь Е. и. в. подданным воровскими своими набегами [243] никакого раззорения не чинить; и о том каждого роду знатная старшина, сняв на себя, присягали и письменно обязалися и обязательное доношение за печатью Абулгаир-хана на высочайшее Е. и. в. имя ему, брегадиру, сего числа прислать обещали; 3-е – что киргис-кайсацкие дураки безрассудно, не слуша хана и их владетельных салтанов и знатных старшин, чинили продерзости и раззоряли, Е. и. в. подданных, о том Е. и. в. всеподданнейше просили всемилостивейшего прощения; 4-е – о взятых пленниках и скотах от калмык все киргис-кайсацкие старшина просили ево, брегадира Тевкелева, чтоб он им дал сроку до указу, представляя, якобы от калмык о учиненных обидах хотели прислать ему, брегадиру, на письме; и хотя оное ему, брегадиру, делать было и не надлежало, чтоб им дать в том сроку, однако он, брегадир, ту несносную тягость и страх для них снял на себя, дал им в том сроку до получения указу, то уже он, Нуралы-салтан, как человек умной и порядочной, и постоянной о исполнении о вышепоказанных пунктах свое всеподданническое усердие с крайним прилежанием трудиться будет, и брегадир Тевкелев в том так, как и гундровских ногайцов возвратить и впредь в ево владении таких беглецов не принимать, на него всемерно надеятся. И те резоны и обстоятельствы брегадир Тевкелев ему, Нурали-салтану, изъяснял, как отцу ево Абулгаир-хану и всем киргис-кайсацким старшинам от него, брегадира, толковано.

И на оные ево, брегадира, слова Нурали-салтан говорил, притом ево, брегадира, яко дядю своего, просил, чтоб он пожаловал ево слова терпеливно бы слушал; что он, Нуралы-салтан, о том о всем известен, и вышепомянутые депутаты к нему, брегадиру, посланы в том совете, и он был согласен, и что их киргис-кайсацкие дела с ним, брегадиром Тевкелевым, отец ево Абулгаир-хан и вся киргис-кайсацкие старшина на мере положили, и тому он согласен же, и том ведает. Что же брегадир Тевкелев по прежней своей к ним дружбе оную великую тягость взял на себя о калмыцких делах, до указу им дал сроку, на ту ево добродетель, ежели киргис-кайсацкой народ не будут знать, воздаст ему сам господь бог, а что касается до руских ясырей и взятых их пожитках, без всякого прекословия оное надлежит возвратить, и он, Нуралы-салтан, о том будет крайне старание иметь, что есть в ево владении, немедленно возвратить, а что впредь киргис-кайсацких дураков до продерзостей не допустить, киргис-кайсацкие [244] старшина письменно обязалися, и то с его же совету, и он своего владения всех байулинских родов до того не допустит, и крайне наблюдать всегда будет. И он, Нурали-салтан, оное не инако разсуждает, как к лутчему их благополучию, понеже он, Нурали-салтан, дружеские ево, брегадира, наставлении, и что к их благополучию или ко вреду, толковании внятно выразумил и знает, и за то ево благодарит, и о том сам зрелое разсуждение имеет, что ежели киргис-кайсацких дураков, как они яко владельцы, також-де и киргис-кайсацкие старшина от продерзостей унимать и удерживать не будут, и тем приведут Е. и. в. в тяшкой гнев, и указом Е. и. в., боже от того храни, повелено будет всем российским подданным ото всех стран, то есть калмыкам волским, и яицким казакам, и башкирцам, и драгунам, и салдатам, и сибирским народам окружить и воевать, то всеконечная их будет правым, и виноватым от того гибель. И он, Нуралы-салтан, яко своему дяде, ему, брегадиру Тевкелеву, искреннюю свою совесть в конфеденции открывает, хотя он до сего времяни от него, брегадира, такие полезные наставлении и не слыхал, для того он с ним давно не видался. Однако он всем киргис-кайсакам вышепомянутые страхи и опасности всегда толковал и говаривал, чтоб они от таких продерзостей воздержались, ежели Е. и. в. приведут во гнев, не токмо потеряют такое их благополучное житие, но до основания могут разориться, жон и детей и скот весь потеряют, а сами преданы будут к огню и мечю так, как и башкирцы за их продерзости достаточно наказаны, а ныне они и сами от него, брегадира Тевкелева, своими ушми слышали, наибольше уже будут иметь страх. Для того сколько киргис-кайсацкой народ за добрые наставлении ево, брегадира, любят, а вдвое того от него и опасаются, что он, брегадир, их состояние довольно знает и сведом; а о гундровских ногайцах он, Нуралы-салтан, о возвращении стараться должен и будет. Как он, брегадир, сам довольно о киргис-кайсацких народах известен, что у них, владельцов, нет топора и петьли, ни застенка, приказа и тюрмы, издревля к вольности обыкли и необузданных степных людей скора в состояние привести силою им невозможно, а ежели как руских ясырей, так и скот их и гундровских ногайцов к отдаче может быть по их застарелому лехкомыслию из них некоторые будут и ослушны, в таком случае просит он, Нуралы-салтан, как ево, брегадира, так и тайного советника, как ему, так и отцу ево они б вспоможении [245] чинили; понеже в которых родах будут ослушны, ис тех родов когда они покажут письменно, хотя праваго задержать, сказав ему резон, для чего он одержан; послать чрез них же в тот род известие, и кто будет ис того роду правы одержан, и ево родственники тово виноватова самого, связав, привезут, или, что требуется, то несумненно будет принужден отдать. А бес того таких ветерных и необузданных народов от продерзости удерживать и по указом Е. и. в. ко исполнению принудить весьма трудно, понеже у них, киргис-кайсаков, издревле у самих то обычие, что в Киргис-кайсацкой орде меж собою, ежели один на другом имеет претензию, а тот с тем добровольно не захочет розделаться, а по правом на того бить челом негде, да и прав письменных у них нет, и посылку чинить некому, а хотя и послать, не послушают, тот у них и суд свыше своей претензии, кто захватит баранту; тот уже, на ком претензия, неволею принужден будет сам искать третейской суд и помириться, и что надлежит, возвратить. И везде с ними, киргис-кайсаками, как в Хиве, так и в Бухарах, и в протчих местах таким образом поступают и взятое возвращают, а инакова их усмирить, и что взятое возвратить, и впредь до продерзостей не допустить, он, Нурали-салтан, другова способу предоставить не умеет, для того и отец ево к тайному советнику о том многократно писал, однако по ево письмам ничего не зделано; затем киргис-кайсаки были и безстрашны, и никак их к послушанию привести было бес того невозможно.

На то брегадир говорил, что отец ево, Абулгаир-хан, ему, брегадиру, друг, он, Нурали-салтан, и сам о том засвидетельствовать может, однако тайной советник и ковалер Неплюев по письмам отца ево не все делал, и то правда; он, Нурали-салтан, и сам знает, и ему, брегадиру, довольно ведомо, что отец ево, Абулгаир-хан, человек горячей и скор, иногда сердится по степному своему обычаю за то, что иное зделать невозможно. Отец же ево Абулгаир-хан, хотя к тайному советнику и писал, чтоб ис трех орд киргисцов по десяти человек одержал, а Большая орда еще не принята Е. и. в. и в подданство и, следственно, их одерживать не резон, к тому же они живут от российских городов в дальном разстоянии, и в тех продерзостях они были невиновны; а что протчих двух орд Средней и Меньшей орды киргис-кайсаки не удержаны, то б он, Нурали-салтан, ему, брегадиру, поверил, что на то тайной советник и ковалер Неплюев не поступил ни [246] для чего иного, только из единаго к нему, хану, доброжелательства, желая, чтоб он, хан, и бес того поправления то дело учинил, за что бы он, хан, по его, тайного советника, доношению от двора Е. и. в. и вящую похвалу и милость себе получить мог, а что по их брегадирскому, о состоянии кочевых народов сведению представление им, ханом, баранта с резоном и сходно б быть могло, но как он, брегадир, и прежде хану толковал, что во всем свете такого обычию нет, чтоб посланцов задерживать, что и в самом деле от стороны тайного советника и ковалера Неплюева тем доказано.

На то Нуралы-салтан говорил, что брегадир Тевкелев представлял, он не спорит, все то правильно, и оное следует, где яко и в России все порядки издревля узаконены и утверждены, а их киргис-кайсацкой народ издревля обыкли к вольности, необузданные и неразсудные люди, и никакого учрежденного закона нет, ни от кого и ни от чего не имеют страху, как и выше сего он упомянул, у них топора и петли, застенка и тюрмы нет, унять нечем. А что отец ево, Абулгаир-хан, человек горячей и скор, и о том он и сам знает и не спорит, а к тому же родился и взрос на степе, в своей воле; может статься, что он иное и излишне говорит, а в самом деле он отнюдь злодействовать не будет, только по природному своему обычию, коль скоро выговорит, толь скоро серце ево и отходит. А что же посланцов одерживать он, Нурали-салтан, и сам тому не согласен, а на торгу за продерзости и за непослушание которых родов такие противники явятся, тех же родов правых по ево письмам сильных людей, которые тех плутов к тому принудить в состоянии, одерживать весьма с пользою сходно, и потом мало по-малу, не токмо большие продерзости, но и маленькие шалости делать перестанут и жить будут с покоем, а что он пришлет письмо, от того отнюдь не отопрется, что оное дельно и надлежит.

На оное брегадир Тевкелев ему, Нурали-салтану, больше о боронте не распростронял, видел то, что он весьма основателен и правильно и полезно говорит, на прежних своих словах основался, то и прекратил; и стал ему, Нурали-салтану, паки о гундровских ногайцах представлять, чтоб он по подданнической верности и по своему достаточному уму о немедленной отдаче имел свое крайнее старание и тем своим усердием к Е. и. в. свою верность оказал и в том он, брегадир, на него, Нурали-салтана, несумнительно [247] имеет надежду. И на то Нурали-салтан говорил, что он к отдаче тех гундровских ногайцов всемерно крайнее старание иметь будет, того для он, Нурали-салтан, ему, брегадиру, часто и упоминал, что без баранты киргис-кайсацких дураков унять и в покорность привести невозможно, для того оные гундровские ногайцы, прибыв в берсшской род, киргисцы переженились на их дочерях, и оные киргисцы всемерно несколько об них к неотдаче стараться станут, а когда ис того роду правые одержаны будут, то и те за гундровских ногайцов стоять будут не в состоянии. Однако он, Нуралы-салтан, всемерно ведает, и они, гундровские ногайцы, от страху также станут отбиваться, можно их обнадежить, что они ничем наказаны не будут, и он, Нуралы-салтан, и сам о том просит, и те б киргисцы не столько б за них стояли.

И на то брегадир Тевкелев говорил, чтоб он, Нурали-салтан, их без сумнения обнадежил, он, брегадир, сымает на себя, чтоб их вины у тайного советника и ковалера Неплюева упросить, для того он, тайной советник и ковалер, по прошению ево, брегадира, об них никуды еще не писал, и их вины простить ныне в ево силе; а егда упорливо поступят, и он в даль донесет, а после силою отдадут, тогда и у него, тайного советника, их вин простить силы не будет, а ныне он, брегадир, не токмо их вин у тайного советника упросить обещается, но и оставшей их скот к отдаче им у тайного советника и ковалера упросит.

И на то Нурали-салтан сказал, что он о том полную резолюцию от него, брегадира, получил. И на то брегадир Тевкелев ему, Нуралы-салтану, говорил о боранте, оное ему ныне в ответ, не видавшись с тайным советником и ковалером Неплюевым, сказать не может, и как он, брегадир Тевкелев, в Оренбург приедет, о том с ним, тайным советником, будут советовать, к тому же и он, Нуралы-салтан, и сам намерен к нему, тайному советнику, ехать, и тамо обще будут и с ним, Нурали-салтаном, о баронте разсуждать, речь тем и окончилась. Потом Нурали-салтан паки подтверждал о брате своем Айчювак-салтане и прилежно просил об нем, чтоб он несколько был против тех братьев отменен, понеже у матери их ханши Попай он, Айчювак-салтан, любимой сын, и ей несколько будет оное приятно, к тому же он, Айчювак-салтан, всему киргис-кайсацкому народу своими добрыми поступками любим же, и как он на смену брату своему Ходжа-Ахметь-салтану пошол, то наперед в Киргис-кайсацкой орде зело [248] доброй порядок установил, которой уже и впредь тем порядком киргисцы поступать должны.

На то брегадир Тевкелев Нуралы-салтану говорил, что ему, брегадиру, будет возможно и в ево силе зделать, не отречется; и окончав те речи, он, Нуралы-салтан, Айчювак-салтана брегадиру Тевкелеву и вручил, а Ходжа-Ахметь-салтан того числа ис крепости в лагирь к братьям своим для размены не поехал, и захватила ево лихоратка, и потом брегадир Тевкелев ево, Нуралы-салтана, показав Е. и. в. милость, всем старшинам и протчим киргисцам дал товарами, а имянно: прежняго приему голей две персицких из арбатов малой руки, два зеленого сукна, по рублю по пятидесят копеек аршин, деветь аршин; кож красных дватцать да ис покупки присланной июля 27 дня сукна красного, по рублю шеснатцать аршин; темносиняго сукна, по семидесять копеек пятнатцать аршин; итого Нурали-салтану для роздачи дано кроме персидских парчей на девяноста рублев, да в то же время Айчювак-салтану отдано прежняго приему китаек василькового цвету десеть концов, по осьмидесят копеек конец; кож красных пятнатцать, ис покупных июля 27 дня сукна, по семидесят копеек аршин, зеленого, гвоздишневаго – пятнатцеть же аршин; итого Айчювак-салтану дано на сорок на четыре рубли.

А потом стали обедать у брегадира Тевкелева: в первой палатке сели Нуралы-салтан с тремя своими братьями да несколько знатные старшина, а протчие в других наметах; и брегадир Тевкелев трактовал очень изрядно разными виноградными винами, играла музыка. Вначале пили за высочайшее здравие Е. и. в. и их императорских высочеств, также всех деветь здаровей пили, как и при Абулгаир-хане, и палили ис пяти пушек за каждое здаровье; а для простых киргисцов убито казенных четыре барана, и поставлено им казенное же простое вино и ставленой мед; и простые киргисцы, хотя и пияны напилися, однако никаких шалостей не делали, сидели в своих местах весьма чинно и смирно.

И по окончании обеда Нурали-салтан просил ево, брегадира, что желает он з двумя ево братьями ехать в крепость, проводить брата своего Айчювак-салтана до показанной ему квартиры, а брата другова Ходжа-Ахметь-салтана с собою возмет. И брегадир ево, Нуралы-салтана, с радостию о том просил, из лагеря поехали в крепость в каляске брегадира Тевкелева, и он, Нуралы-салтан, проводя брата своего Айчювак-салтана до квартиры ево, [249] потом был и у брегадира Тевкелева в квартире, просил о свободе брата своего Ходжа-Ахметь-салтана.

И на то брегадир Тевкелев со всякою учтивостию ему, Нурали-салтану, говорил, что уже ему, брегадиру, до брата ево Ходжа-Ахметь-салтана никакого дела нет, и он, брегадир, ис квартиры ево выбивать не будет и поедит по своей воле.

Потом Нурали-салтан послал к брату своему Ходжа-Ахметь-салтану, чтобы он с ним ехал к отцу. На оное Ходжа-Ахметь-салтан прислал от себя с прошением к брегадиру Тевкелеву, что он желает сию ночь переначевать в своей квартире, чтоб ему было позволено, а как совсем уберется заутра, за высочайшую Е. и. в. милость всерабски благодаря, а с ним, брегадиром, простясь, и поедит.

На то брегадир послал от себя порутчика Яковлева ему, Ходжа-Ахметь-салтану, объявить, что оное состоит в ево воле. Потом Нурали-салтан просил брегадира, чтоб он дал ему позволение: желает идти к брату своему Ходжа-Ахметь-салтану; и брегадир Тевкелев сказал, в ево воле состоит. И при отъезде увидел брегадира Тевкелева в поставце серебреную посуду, смотрел и дивился, и говорил о их житье, что они напрасно называются людьми и надлежит их самих называть дикими и степными словесными зверьми, и просил брегадира, чтоб он ему во знак своей любви подарил ево однем большим серебреным колпаком. И брегадир Тевкелев с веселым видом ему, Нурали-салтану, оной калпак подарил, а весом оной калпак тритцеть четыре золотника. И он, Нурали-салтан, с крайним благодарением принел. А потом брегадир Тевкелев ему, Нурали-салтану, объявил, что он имеет Е. и. в. милость некоторые вещи дать, ныне ль он сам примет или за тем кого пришлет, и оные вещи брегадир Тевкелев, отведя ево в свою спальню, показал, а имянно: новоманерная канфа в дватцать пять рублев да черная лисица в дватцать два рубли, кармазинного сукна мясного цвету с урезом, по четыре рубли аршин, четыре аршина; сукна ж алого по два рубли по тритцети копеек четыре аршина, зеленого чаю два фунта по цене на рубль, сахару бес четверти четыре фунта на семьдесят на восемь копеек, пряного перцу фунт на шездесят копеек да две красные кожи; итого на семьдесят на шесть рублев на пятдесят на восемь копеек.

На то Нуралы-салтан, с места встав, за высочайшую Е. и. в. милость всерабски приносил благодарение и просил брегадира [250] Тевкелева, чтоб он тех вещей оставил у себя, а он за теми вещьми с письмом пришлет своего надежного человека, а ежели ему тех вещей ныне взять, то киргис-кайсацкие старшина все то у него выпросят, а по их степному обычию, не дать никак не возможно, того ради он, Нуралы-салтан, ево, брегадира, яко своего дядю, просит до присылки от него человека оставить у себя.

И брегадир Тевкелев ему, Нурали-салтану, сказал, что он их обычие довольно знает, за тем ему и сказал, что ныне ль он возмет или после пришлет, и как он, Нурали-салтан, с письмом кого пришлет, немедленно велит отдать; с тем он, Нурали-салтан, от него, брегадира Тевкелева, и отъехал в свой кош. А два брата ево Адиль-салтан и Чингиз-салтан просили брегадира Тевкелева, чтоб он им дал позволение здесь в крепости на квартире брата их Айчювак-салтана сию ночь переначевать, чтоб, во-первых, брату их Айчювак-салтану, которой обык в степе в своей воле, а здесь ныне в одном месте ему было не скушно. И брегадир Тевкелев им объявил, что не токмо он им з братом их Айчювак-салтаном даст переночевать вместе, но о том их он, брегадир, сам просит, чтоб они переначевали, при том с ними еще и жертовал, что они тем увеселят своего брата, а сами будут к тому привыкать, а как он, Адиль-салтан, на предбудущей год приедет на смену брату своему Айчювак-салтану, тогда ему оное уже не весьма дико покажется.

И на то Адиль-салтан отвечал, что как он, брегадир Тевкелев, к ним приехал, и они ево увидели, яко своего родного дядю, и им уже ничто дико и противно не будет, и будут сменяться с радостию, и первой знак их к нему усердия, что все четыре брата вместе в крепости ныне без всякого сумнения, но с крайнею радостию начуют.

На то брегадир Тевкелев ему, Адиль-салтану, в ответ говорил: он, брегадир, ево, Адиль-салтана, яко своего любезного племянника, за умное и за доброе приветствие благодарит, и притом же объявляет, что Российское государство из древних лет основано и узаконено порядком достохвальным и богом благословенною справедливостию, хотя б он, брегадир, или б кто другой был, отнюдь никогда несправедливость зделать и учинить всероссийские законы запрещают, и ни один неправды делать из россиан осмелиться не в состоянии, не токмо они четыре брата вместе начюют, хотя б и вся фамилия их приехала, хотя б кому оное [251] другому поручено было, их, яко дражайших гостей, их принимать и почитать с радостию будут, чтоб они, яко своему дяде, совершенно в том поверили.

На то он, Адиль-салтан, сказал, что они прежде не знали, а ныне, как ево, брегадира, увидели, и от него многие добрые наставлении слышали, не токмо уже они, но яко дикой и степной народ, вся Киргис-кайсацкая орда уверились и никакого уже сумнения не имеют. Тем речь окончалася, они пошли в квартиру Айчювак-салтана, и брегадир Тевкелев им послал для их удовольствия виноградных вин, вотки, меду и простого вина и баранов.

Июля тритцеть перваго числа по прибытии в свой кош Нуралы-салтан прислал к брегадиру Тевкелеву письмо, в коем написано следующее: «Высокоблагородны, превосходительны, истинны и искренны, мой дядюшка господин брегадир мурза, всеусердно и верно вашему превосходительству с прошением моим доношу. Я, племянник ваш Нуралы-салтан, со всеусердием моим стараться и служить буду и из двенатцети родов во владении моем байулинском роду народные дела и непорядочных людей поправить, и имеющихся у них пленников и с их пажитом по возможности моей от них отбирать и к вам возвращать имею, а ежели они мои слова и наставление не примут и учинятся сильны, тогда по нашему обыкновению, понеже у нас всегда у самих то водится удержать людей, хотя и правых, только того роду, те правые сами, виноватых поймав, привезут тем резоном, что безвинные за тех плутов страждут, тогда все дела порядочно происходить будут; и тако о сем вас прошу, ежели когда вашему превосходительству от меня за моею печатью письмо получить изволите в такой силе, чтоб таковых удержать, когда они для торгу поедут, о чем и впредь прошу не оставить. Когда же за моею печатью письмо получить изволите, чтоб оных освободить, тогда вы изволите приказать их и отпустить, и тем нашего народа непорядочные дела и окончаться могли, а мы только на вас и надежду имеем, и всякое вспомоществование от вас получить желаем, и ежели вы без указу того учинить не смеете, то всепокорно просим Е. и. в. всемилостивейшей государыне всеподданнейшие наши доношении представить и высочайшаго указу о том исходатайствовать». На подлинном татарском письме ево, Нурали-салтана, чернильная печать приложена.

Августа перваго числа к брегадиру Тевкелеву приехал еще Нурали-салтан да с ним Меньшей орды сильных родов знатные [252] старшина: роду каракисяк Ходжанай-бий, роду чюмекей Гедей-бий; своих детей привели в аманаты, с Айчювак-салтаном быть вместе, и отдали брегадиру Тевкелеву. И он, Нуралы-салтан, и другие многие знатные старшина у брегадира Тевкелева обедали и трактованы изрядно.

Августа перваго ж числа и Ходжа-Ахметь в верности быть Е. и. в. приведен к присяге, и при отпуске от брегадира ему изъяснено довольное наставление, чтоб он Е. и. в., будучи в своей орде, служил верно, за что и наивяще милостию Е. и. в. награжден будет, притом Е. и. в. жалование ему дано, а имянно: новоманерная канфа ⁵² в дватцать пять рублев, две голи в тритцать рублев, штофу по дикой земле по два рубли десять аршин ⁵³, черная лисица в дватцать два рубли, выдр пять по два рубли, мех белей в три рубли в пятьдесят копеек, сукна мяснаго цвету с урезом, по четыре рубли аршин, четыре аршина; алаго – по два рубли по тритцати копеек, четыре аршина; кож красных десять; итого дано по цене на сто на сорок на пять рублев на семьдесят копеек.

И при отъезде Ходжа-Ахметь-салтан выпросил у брегадира из собственной ево посуды серебреных больших два колпака весом шестьдесят восемь золотников, да он же, Ходжа-Ахметь-салтан, как от брегадира Тевкелева Е. и. в. жалованье получил, не весьма был он тем доволен, однако брегадир Тевкелев ево пристойными словами обнадежил, что ежели он, будучи в своей орде, будет оказывать Е. и. в. свои верные услуги, и впредь Е. и. в. милостию оставлен не будет, и тем он стал быть доволен, однако притом он, Ходжа-Ахметь-салтан, говорил, что при отпуске брату ево Ирали-салтану дано пансарь и ружье и сабля, а ему, Ходжа-Ахметь-салтану, ис тех знаков, чем Е. и. в. служить, ничего не дано, и просит у него, брегадира Тевкелева, хотя б ему с насекою серебреною зделать велеть один сайдак и прислать к нему, чтоб того и киргисцы видели, что он от Е. и. в. всем награжден.

На то брегадир Тевкелев ему сказал, что ежели он покажет, будучи в орде, свои верные услуги, может от Е. и. в. милость и саблю получить, а ныне для удовольствия ево с насекою серебреною, как приедет в Оренбург, зделав, к нему пришлет, и тем он, Ходжа-Ахметь-салтан, отъехал от него, брегадира, со удовольствием. [253]

Августа перваго ж числа Нурали-салтан и Ходжа-Ахметь-салтан, Адиль-салтан и Чингиз, з брегадиром Тевкелевым простясь, поехали, и при отъезде Нурали-салтан брегадира Тевкелева просил, что он уведомился, из Астрахани привезены в Оренбург несколько человек, содержащихся тамо под караулом, киргисцов, чтоб тех киргисцов он приказал освободить.

На оное ему, Нуралы-салтану, брегадир говорил, он, брегадир, для него что возможно зделать, никогда не отречется, но токмо он о тех киргисцах, каким образом они в Астрахани одержаны, и за какое дело, и почему они в Оренбург привезены, он, брегадир, ни о чем неизвестен, следственно, о тех киргисцах ему, Нуралы-салтану, ничего ответствовать не умеет; когда он, Нуралы-салтан, приедет сам в Оренбург, где будет и брегадир Тевкелев, тогда, ежели они подлинно из Астрахани привезены, с тайным советником и ковалером господином Неплюевым вместе об них разсуждение иметь будут, тем и окончал.

Оной же Нурали-салтан и Ходжа-Ахметь-салтан, да и Айчювак-салтан обще просили брегадира Тевкелева, что и отец их о том прилежную прозьбу приложить приказал же, дабы киргисца Утямыша, которой находился в содержании при Ходже-Ахметь-салтане, отдать им ево, и тем их удовольствовать, и хотя брегадир Тевкелев разсуждал, дабы ево, Утямыша, еще подержать в России несколько, но понеже в нем никакой важной нужды не зависит и стоять не о чем, а к тому же ежели ево держать, то в даче ис казны кормовых денег последует напрасная трата, того ради ево, Утямыша, помянутому Нуралы-салтану и отдал, за что они ево, брегадира, и благодарствовали.

Августа перваго ж числа при отпуске Адиль-салтану дано: мясного цвету сукна, по четыре рубли аршин, четыре аршина; да Чингиз-салтану – алаго, по два рубли по тритцети копеек, четыре ж аршина.

Августа перваго ж числа брегадир Абулгаир-хану с сыном ево Ходжа-Ахметь-салтаном тайно от киргисцов послал Е. и. в. жалования, а имянно: новоманерная канфа в дватцеть пять рублев, с урезом кармазиннаго мяснаго цвету сукна, по четыре рубли, четыре аршина; три выдры шесть рублев, зеленаго сукна ис покупки июля 27-го числа, по семидесят копеек, четыре аршина; да на обертку того красная кожа, итого по цене на пятьдесят рублев на восемдесят копеек. [254]

Того ж августа перваго числа Абулгаир-хан со всеми своими детьми и старшинами поехал в свою орду, и данные ему казенные полатки, а имянно: взятая из Оренбурга зеленая, да из принятых от майора Кублицкаго салдацких две, взятая ж у порутчика князя Максютова зеленая, также и два чугунные котла у орскаго ис татар казака Абдуллы Кулметева, о которых выше показано, увезены с ним же, ханом, а хозяевам, у коих котлы взяты, заплачено ис казны деньги, а имянно: князю Максютову восемь рублев, казаку Абдулле Кулметеву по два рубли за котел, итого четыре рубли; и при отъезде ж своем он, Абулгаир-хан, прислал к нему, брегадиру Тевкелеву, Байбека, что ханша ево Попай ожидает себе Е. и. в. милость. И брегадир Тевкелев, хотя столько к ней послать казенных товаров имел, однако зная ево, хана, и салтанов, и киргис-кайсацких старшин обычия, что они бесстыдные и нахалливы, ответствовал: он, брегадир, хотя к ней и послал, однако и еще намерен был послать, токмо ему, хану, и салтанам, и протчим киргисцам за роздачею у него казенных товаров ничего не осталося, а здесь казенных никаких вещей не имеется, пришлет к ней, что надлежит, из Оренбурга, для того он, брегадир, так отвечал, чтоб от других тем способом отговорится мог; с тем хана Байбека и отправил, и хан тем был доволен.

Августа перваго числа послано с сакмарским старшиною Кубеком к Джанебек-тархану и велено отдать наодине бес киргисцов кармазинного сукна мяснаго цвету с урезом по четыре рубли аршин, да алаго аглинскаго, по два рубли по пятнатцети копеек, по четыре аршина; белих мехов два.

Августа втораго числа приехали к брегадиру Тевкелеву в крепость Средней орды знатная старшина Джанебек-тархан и Букенбай-батыр и еще человек з десять другие старшина и привезли аманатов, один – Джанебек-тархана ближней родственник, а Букенбай-батырю – родной племянник Дусак, а другой – той же Средней орды кипчацкого роду старшина Байтюбеть-аталык ⁵⁴, и говорил Джанебек-тархан, что оной аталык в Средней орде не бес почтения, и человек весьма умной, и к тому же и добрава сердца, и он, аталык будет аманатом и годится Айчювак-салтану и в дятки; потом он, Джанебек-тархан, и Букенбай-батырь просили о неоставлении племянника их.

На то брегадир сказал, чтоб они были в том несумненно благонадежны, что он, брегадир, для них их племянника никогда [255] не оставит, к тому же и тайной советник и ковалер господин Неплюев до них милостив, и он племянника их в своей милости содержать не оставит же, а что же из Средней орды они в аманаты дали добраго же старшину Байтюбеть-аталыка, и оное знак их к Е. и. в. подданнической верности. А потом по трактовании его, Джанебек-тархана, им милость Е. и. в. объявлена и в подарок дано, а имянно: Джанебек-тархану большой руки из арбат персицкой по тусинской земле с мелкими шелковыми травами; да брату ево Турдагулу аглинскаго алаго сукна, по два рубли по тритцети копеек аршин, четыре аршина; ему же – перцу осмуха фунта, да Букенбаю-батырю – того ж сукна, и найманского роду Утебаю-батырю – по четыре ж аршина, да будущим при них аргын-туртугулскаго роду Явгачтину, аргин-кипчацкого роду Чинмурзе – ис покупнаго июля 27-го числа темносинего сукна ценою по семидесят копеек аршин, по четыре аршина; итого дано всем по цене (кроме) из арбата, на тритцать на шесть рублев на семьдесят на две копейки.

Августа втораго числа послано от брегадира Тевкелева к Джанебек-тархану письмо, в коем написано: «Почтенной Киргис-кайсацкой Средней орды знатная старшина господин Джанебек-тархан. По вашей верноподданнической должности положено и утверждено, чтоб всех находящихся подданных Российской империи в Киргис-кайсацкой орде пленников возвратить в их отечество, каждого откудова они взяты, о чем почтенно сим и представляю, чтоб ваше почтенство благоволили в том уже самым делом исполнить в непродолжительном времени, за что и высочайшей Е. и. в. милости за вашу верность оставлены быть не можете, кто же имяны и в которых родех руских и протчих пленников побрано, и скота, и всякаго пажити пограблено, о том приложен регестр, причем паки представляю, чтоб ваше почтенство изволили ко оказанию вашей и всего вашего народа к Е. и. в. верности все то исполнить и пленников со всеми пажитками прикажите в Оренбург привести в непродолжительном времяни, которое и самим вам и в лутчую ж вашу пользу ко ожидаемой от Е. и. в. высочайшей милости служить немало может. А затем при сем первом к тому случаи посылаю калмыка Бойбока, у котораго взята в плен и ныне имеется дочь ево родная в кипчацком роду у киргисца Тле-батыря, от коего благоволите взять и с ним при вашем письменном уведомлении в Оренбург отправить». [256] Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева, а с регестра копия приложена при посланном письме.

Августа втораго числа Меньшей орды табинского роду знатной старшина Тюлебай-бий отправлен от брегадира Тевкелева в их в семиродную х киргисцам для збирания, что есть в тех родах российских пленников и взятой скот, и за ево верность и к российской стороне доброжелательство дан ему от него, брегадира, с прочетом указ, понеже оной Тюлебай-бий, как ныне при комиссии брегадира Тевкелева употреблен был секретно ко многим нужным делам, так и прежде в бытность брегадира Тевкелева в 1731 и 732 годах, многие добродетели ему, брегадиру, и х команде ево делал, и за то дано ему, Тюлебаю, алого сукна, по два рубли по пятнатцати копеек аршин, четыре аршина; да немецкой бобр в четыре рубли, кармазину мяснаго цвету на шапку четверть, зеленого чаю фунт, табаку пять фунтов, и впредь обнадежен за такие ж верные услуги Е. и. в. милостию.

Того ж числа послано с вышепоказанным Тюлебай-бием ко Исеть-тархану алого сукна, по два рубли по пятнатцати копеек аршин, четыре аршина; да с ним же, Тюлебаем, послано на роздел семи родов старшинам, а имянно: ему, Тюлебай-бию, Сююндюку, Баймбетю, Ачитаю, Ходжагилде, Чиндевлетю, Басману, Алею-батырю восемь кож, сукна, по семидесят копеек аршин, гвоздишневаго три аршина с четвертью; зеленого – четыре аршина, да ханскому шурину Мурзакаю-батырю дано помянутого ж алого сукна по два рубли по пятнатцети копеек четыре аршина, да половина семиланной красной камки, шесть кож, табаку два фунта.

Августа втораго ж числа Байбеку дано за ево многие верные и прилежные службы секретно пятьдесят рублев, а за ево усердные и секретные труды оная дача ему весьма мало всемерно; по мнению брегадира Тевкелева, ево, Байбека, надлежит еще наградить, чтоб он и впредь в таких имел в высочайших Е. и. в. интересах охотно свои верные службы оказать, понеже в коммисии брегадира Тевкелева многие полезные способы чрез него сысканы; да ему ж, Байбеку, дано перцу полфунта да две кожи; да Джанебек-тарханову брату ево Турдагулу – перцу ж осьмуха фунта.

Августа втораго числа брегадир Тевкелев приказал присланному от Нурали-салтана с письмом человеку ево Укубашу выдать одну красную кожу. [257]

Того ж числа дано присланному от Абулмаметь-салтана с письмом посланнику Байназару Бекбулатову красного сукна, по семидесят копеек, четыре аршина, да ему же и товарищу ево киргисцу Чиндевлетю – по одной коже.

Того ж августа втораго числа получено брегадиром Тевкелевым от Нуралы-салтана письмо, в коем написано: «Вначале как богу, так и всемилостивейшей государыне угодному, высокопочтенному и превосходительному господину брегадиру, а моему дядюшке мурзе желаю премножество лет здравствовать. Потом доношу вам, хотя было я к генералу в Оренбург ехать и обещался, точию уже ныне у нас случились с родителем моим некоторые дела, которых для я ныне и отменил, а когда оные дела совершены будут, тогда я к вам с кочующаго нашего места со известием пришлю. Еще я прошу, ежели вам не противно будет, чтоб пожалованное по милости вашей в бытность мою у вас мне, а имянно: черную лисицу, голь, на два кафтана кармазинного сукна, чаю, перцу, табакерку, да два бобра и две кожи, с сим посланным моим прислать. До услуг ваших послал человека своего Укубаша, которого прошу за благо принять». На подлинном татарском письме ево, Нуралы-салтана, чернильная печать приложена.

Августа третьяго числа по приказу брегадира Тевкелева дано Средней орды чарджитим-кипчацкого роду киргисцу Шамаметю, которой посылан был из Оренбурга от брегадира Тевкелева с письмом к Барак-салтану и к Абулмаметь-салтану, за ево труд красного сукна, по семидесят копеек аршин, четыре аршина по цене на два рубли на восемдесят копеек.

Сего августа третьяго числа Айчювак-салтану и при нем обретающимся в аманатах старшинским детям и приставленным к ним дятькам – кормовые деньги, и в прибавок провизия прибавлено для удовольствия хана и ханши и Нурали-салтана и всего киргис-кайсацкого народа, понеже он, Айчювак-салтан, всему народу любим; а паче для удовольствия ево, Айчювак-салтана, для того, что он весьма умной и добраго разсуждения человек, не токмо, что он ныне в аманаты з довольным основанием пришел, но как он и сменен будет, усматривается в нем к добрым поступкам путь, и будучи в орде, уповательно, с пользою находиться будет, понеже будучи в Орской крепости, многия полезные слова к отцу своему и братием и всему киргис-кайсацкому народу многократно со всеми приказывал, чтоб жили добропорядочно и [258] некаких продерзостей делать киргис-кайсацких дураков не допускали; и по всему можно примечать достойной ево ум, не з злостию смешан. К тому же и старшина напред будушей год з другим ханским сыном на смену со всякой своею охотою каждой своих детей в аманаты отдавать будут, а при них трое: Байбек, Юлумбеть и Исергап. Они взяты не в аманаты, но яко дятьками; хотя он, Айчювак-салтан, от природы не глуп, однако он, как человек молодой, в степе взрос, не всего может вдруг разсудить, а оные трое – люди добраго состояния и довольно в России бывали, станут ево наставлять, для того и взяты. И тех ради резонов брегадир Тевкелев ему, Айчювак-салтану, и при нем старшинским детям и приставленным к нему дятькам, и той ради притчины прибавлено к прежним кормовым деньгам провизию, а имянно: ему, салтану, по четыре барана, пшеничной муки и круп пшенных по два пуда, масла коровья, по десяти фунтов двойного вина по полуведру; при нем старшинским детям четырем и дятькам трем, итого семи человекам: всем по три барана, да каждому – просеного пшена по два пуда и по шести фунтов коровьего масла; да всем – простого вина по ведру; да имеющимся при нем же, Айчювак-салтане, двум кощеем – деньгами по два рубли на месяц и по два пуда пшена; старшинскому одному – по рублю по пятьдесят копеек и пшена по тому ж, с тем разсуждением, что ежели б деньгами прибавить, то б они и больше требовать стали. А брегадир Тевкелев им объявил, что он деньгами им прибавить не может, а провизиею, сколько кому возможно, прибавить может. Однако они и за ту провизию пожелали деньгами взять, брегадир Тевкелев им на то и позволил, а Айчювак-салтан брать обещал вотку да баранов.

Августа четвертого числа отправлен от брегадира Тевкелева Киргис-кайсацкой орды к Нурали-салтану присланной от него человек ево Укубаш с письмом, в коем написано следующе: «Высокодостойной и высокопочтенной Киргис-кайсацкой орды Нуралы-салтан, любезной брат и древней друг. По высочайшей воли Е. и. в. всемилостивейшей государыни нашей присланному указу уже о всех ваших ординских делах с отцом вашим Абулгаир-ханом и с вами и со всею знатною старшиною ко исполнению обезались. Имеется в вашем владении берчьского роду у Сагындыка красноярскаво казака Алексея Вереина сын ево Василей, того для, как ведая вашу к Е. и. в. верность, чрез сие [259] представляю оного Василья у Сагандыка немедленно приказать взять и прислать с нарочным в Оренбург». Подлинное письмо подписано рукою брегадира Тевкелева.

P. S. «Еще вам объявляю по письму вашему: из имеющихся здесь вещей с вашим человеком Укубашем послал черную лисицу, четыре аршина кармазинного красного сукна, да новоманерная конфа з золотыми травами, четыре аршина алого красного хорошего сукна, два фунта чаю, бес четверти четыре фунта сахару, один фунт перцу, а которых здесь не нашлось, тех пришлю из Оренбурга, а здесь бобры и табакерка не сыскались, в том прошу не сумневаться, и я от вас, кроме души моей, ничего сожелеть не имею».

Августа четвертого числа уведомился брегадир Тевкелев, что едущих купцов кашкарцов на шести верблюдах киргис-кайсаки ограбили, и для того брегадир Тевкелев наскоро отправил без письма к Абулгаир-хану Байбека и приказал ему говорить, что киргис-кайсаки чрез несколько дней обезалися письменно у брегадира Тевкелева, чтоб никаких шалостей не делать, хотя оные кашкарцы Е. и. в. и не подданные, однако купцов, едущих в Оренбург или куды в другие места в российские городы, то он, Абулгаир-хан, таких купцов не только раззорить, но по подданнической своей верности должен от других окружных неприятелей охранять и, дав доброй и надежной канвой, до российских крепостей препроводить. Ежели зюнгорской владелец будет на киргис-кайсаков, яко на подданных Е. и. в., просить о сотисфакции, тогда кто пришлется о том следовать, большое затруднение; он, Абулгаир-хан, зделает себя и слова примет, сверх же того он, зюнгорской владелец, пошлет от себя войска для отмщения, тогда не будет ли им раззорения за те товары, киргисцы жен и детей потеряют, того для брегадир Тевкелев, подлинно о том не ведая, и письмо не писал, а достовериться послал Байбека, чему брегадир Тевкелев по обязательству их мало и верил; а ежели же, паче чаяние, оное будет правда, брегадир Тевкелев ему, Абулгаир-хану, яко сущей друг, советует, чтоб в даль оглашаться, не допуская (немедленно), велел тех купцов кашкарцов (ежели они разбиты), в одно место их товары собрав, немедленно отправить в Орскую крепость.

Августа четвертаго числа отправлено от брегадира Тевкелева к Абулгаир-хану с вышеписанным старшиной Байбеком письмо, в коем написано: «Высокостепенной и высокопочтенной [260] Киргис-кайсацкой орды Абулгаир-хан, а мой древней друг и сущей благодетель. Присланные от вашего высокостепенства всеподданнические два письма, адрисованные на высочайшее имя Е. и. в., и притом письма: одно – к тайному советнику и ковалеру господину Неплюеву, а другое – ко мне, я получить удостоился и на высочайшее Е. и. в. имя два доношения к Е. и. в. всеподданнейше отправлю немедленно, також-де и тайному советнику и ковалеру господину Неплюеву отошлю, и в том изволите быть благонадежны, токмо же вашего высокостепенства прошу, чтоб во всех родах находящияся руские пленники, как вы обязались, собраны были, и все они, також их скот, и пажить в Оренбург прислано было немедленно, чем ваше высокостепенство Е. и. в. всемилостивейшей государыне и наивяще верность свою можете подтвердить, и за оное несомненно на высочайшую Е. и. в. милость уповать. В протчем же прошу меня появляемой прежней вашего высокостепенства дружбе непременно содержать, которого желая и пребываю наивсегда». Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева.

P. S. «С сыном вашим Ходжа-Ахметь-салтаном послал до вашего высокостепенства новоманерную канфу, кармазинного красного сукна четыре аршина, три выдры и зеленого сукна четыре ж аршина, и на обертку того одна кожа».

Августа пятого числа брегадир Тевкелев приказал по прошению Айчювак-салтана выдать прибывшим к нему киргисцом старшине Кошкулаку Кудай-биеву сыну да чюмекейскаго роду ясаулу Кангилде, которые в верности и доброжелательстве находятся, два конца лазоревой китайки да одну кожу, да на довольство их же простого вина одну четверть; ему ж, Айчювак-салтану, табаку смолатаво отпущено один фунт, да на клажу того табаку куплено Пензенскаго гарнизоннаго пехотнаго полку у фельдшера Никиты Иванова, железная табакирка, дана пятнатцать копеек.

Августа шестаго числа получено брегадиром Тевкелевым Киргис-кайсацкой Меньшей орды от Абулгаир-хана письмо, в коем написано: «Высокостепенному превосходительному, истинному и искреннему, яко душе моей подобному, благодетелю господину брегадиру мурзе желаю благополучного здаровья. По вашему благоразумию присланному от вас регестру о трех и о протчих пленниках, о которых я совершенно выразумил, оное очень изрядно, а купца Ганюшкина, ежели подлинно он есть, которой с Арасланом был и у нас, с ним было слово положено, [261] чтоб ему когда-нибудь еще к нам побывать, а ежели ныне он сам ко мне будет, то я ево со удовольствием отпущу, верблюдов и пять лошадей да дватцать баранов паки ему возвращу, только б он сам приехал. А которой принял из своей воли мухаметанской закон именем Усман, и как услышал, что мы хотели ево отдать, отчего он в Хиву и бежал, откуда и известие есть, что он тамо подлинно умре, а большаго ево сына в бегах убили. Про меньшаго сына ж ево, Ибрая, слышно было, что он из Оренбурга ушел точию в окресности, у нас не находится, и ежели, где об нем услышу или ево получю, то ево точно к вам пришлю. Калмыцкаго владельца дочери имелся здесь в плену калмыцкой же владельческой сын именем Усю и назывался ей ближним родственником, и он было, договорясь, отдал ее, разсуждая то, что-де и тамо ей замужества не миновать, почему было у нас и калым приготовлен был, чего для я ее, яко дочь свою, и содержал; оные калмынки признаваются, те которые проданы в Бухарию, а двух малиньких калмынак, осердясь на наш народ, так и учинил. О протчих же калмыках ко всемилостивейшей нашей государыне от нас всеподданнейшее прошение послано, и об них каким образом указ воспоследует, до того времени изволите пообождать, а потом по обстоятельству нашего народа разсмотреть можем, и в касающихся до меня делах остановки не будет. А ныне уже я зарекся, что после сего от меня ничего худова не будет; что же пять верблюдов и сорок красных кож, да шесть канцов китайки и один ковер, да двести папуш табаку, кому в руки отданы, от оных отобрав, возвращу хозяевам, чтоб они, хозяева, сами приехали, а калмык Бойбок здесь с калмыком же Дюшебаем братьями назывались, и в небытность мою в орде до прибытия моего оное между ими учинено было. Калмык же Дюшебай ныне каракалпаками убит, токмо оное по смерти ево, Дюшебая, з братьев ево ж доправим и отдадим, ежели хозяин сюда сам будет, також и Араслановых лошадей возвратно отдадим же. Месяца августа 1748 году». На подлинном татарском письме ево, Абулгаир-хана, чернильная печать приложена.

Августа шестаго ж числа послано от брегадира Тевкелева ко Абулгаир-хану с старшиною Байбеком письмо, в коем написано: «Высокостепенной и высокопочтенной Киргис-кайсацкой орды Абулгаир-хан, а мой истинной друг и сущей благодетель. Понеже с вашим высокостепенством и со всею вашего народа знатною [262] старшиною положено и утверждено всех русских пленников и скот, и пажить, собрав, возвратить, о чем при письме моем вашему высокостепенству и регестр дан, а ныне нарочно для того сюда приехал Астраханской губернии красноярской купец Федор Ганюшкин с товарыщем, которой и наперед у вашего высокостепенства бывал, и как о пленных и о скоте ис под Красного яру, так взятых и у него в бытность ево в орде у вашего высокостепенства пажите, просить вашему же высокостепенству почтенно сим представляю, дабы ваше высокостепенство по заключению своему благоволили приказать при первом случае взятых ис под Красного яру пленных и скот, и отнятую пажить немедленно приказать отвести в Оренбург, которое с вашею верностию и присяжною должностию немало имеет быть сходно, и к вашей пользе весьма впредь служить может. И какое вашего высокостепенства на сие будет исполнение учинено, о том прошу с посланным с сим меня уведомить».

Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева.

Августа седьмаго числа брегадир Тевкелев приказал послать с Байбеком-батырем для отдачи секретно Меньшей орды чюмекеева роду Аллаяр-бию, да чюмеке-алдарского роду Атаю алого сукна, по два рубли по пятнатцети копеек аршин, по четыре аршина; итого восемь аршин по цене на семнатцать рублев на дватцать копеек.

Августа седьмаго ж числа послано от брегадира Тевкелева Киргис-кайсацкой орды к Нуралы-салтану с старшиною Юлумбетем письмо, в коем написано: «Высокодостойной и высокопочтенной Киргис-кайсацкой орды Нуралы-салтан, а мой любезной брат и древней друг. За бытность вашего высокодостоинства и за обращаемое со мною при Орску свидание я весьма доволен, котораго и впредь от вас желаю, и напротив того, и с моей стороны изволите быть всегда благонадежны. А понеже в бытность здесь отца вашего Абулгаир-хана и старшин я представлял о беглых гундровских ногайцах, чтоб их немедленно возвратить, как отец ваш, так и старшина, мне в ответ объявили, что оные ногайцы обретаются во владении вашего высокодостоинства в бержском роду, того для положились на вас, потому в бытность вашу здесь я вам и представлял, и ваше высокодостоинство изволили мне обещать по прибытии вашем в ваше владение и собрав своих старшин, со общего согласия пришлите в Оренбург [263] немедленно. Однако я доныне от вас известие о том не имею, того ради в том уповании вашему высокодостоинству и представляю, и прошу по вашему к Е. и. в. усердию и верности приказать, как возможно, тех ногайцов немедленно сыскав, прислать в Оренбург, в чем на вашу к тому благосклонную ревность и остаюсь надежен и прошу на сие меня уведомить». Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева.

Августа осьмаго числа по приказу брегадира Тевкелева послано по прошению к ханше Попай разных шелков с присланным от нея человеком киргисцом Аралбаем за взаем восемь золотников с половиною.

Августа осьмаго ж числа брегадир Тевкелев приказал сакмарскому старшине Кубеку Байназарову за многие ево в Киргис-кайсацкую орду посылки и за вернейшие и усерднейшие труды, и добрые поступки, в которых он, будучи во всю бытность при Орску брегадира Тевкелева, служил на своем коште и ездил в орду на своих лошадях, выдать ис казны Е. и. в. денежнаго награждения дватцать рублев.

Августа осьмаго ж числа послано от брегадира Тевкелева Киргис-кайсацкой орды к Абулгаир-хану с орским атаманом Исмаилом Абдрязяковым письмо, в коем написано: «Высокостепенной и высокопочтенной Киргис-кайсацкой орды Абулгаир-хан, а мой истинный друг и сущей благодетель. Хотя я к вашему высокостепенству сего августа 7-го дня с Байбеком-батырем и писал о собрании, и о скорейшей присылке всех находящихся в плену русских, и об отогнанном скоте и пажите, о чем я вашему высокостепенству ныне еще сим представляю и прошу по вашей являемой к Е. и. в. верности во всем вышеписанном о возврате пленных и пажите в самом деле немедленное исполнение учинить, а для собрания тех пленников и скота в алчинские роды, кого от себя нарочных вы послали, о том меня пожаловать уведомить, а в семи роды как от вас, так и от меня для такого ж збирания посланы Тюлебай-батырь и Исеть-тархан. Нынешнего числа ввечеру получил я от тайного советника и ковалера и Оренбургской губернии губернатора господина Неплюева на имя вашего высокостепенства запечатанное письмо, которое при сем и отправил до вас с орским атаманом Исмаилом, коего прошу обратно отпустить, и меня о том уведомить же». Подлинное подписано рукою брегадира Тевкелева. [264]

Августа девятого числа кашкарцов на двух верблюдах с караван-башою, называемого Караягды, к брегадиру Тевкелеву Абулгаир-хан с ясаулом Айчювак-салтана Кангилдою и з Байбеком прислал, и оной караван-баши Караягда брегадиру объявил, что Абулгаир-хан, собрав их в одно место, с товарами отпустил, токмо осталось в руках киргиских товару на трех верблюдах, и что и сколько, подали регестр, а имянно: с собственного ево имеющагося ныне в Орску верблюда шестьдесят четыре зендени, пятьдесят косяков выбойки – чюмекейского роду у Аллаяр-бия, да другова собственного ж ушедшаго с товарищами ево в Оренбург верблюда деветнатцать мерлушек, сорок пять зенденей, двенатцать лисиц, один волк, один полушубок мерлущетай – в кюникском роду; товарища ево Ярымбетя с имеющагося в Орску верблюда восемдесят шесть косяков выбойки – в чюмякейском роду у Аллаяр-бия; товарыщай же ево с имеющихся ныне в Оренбурге верблюдов, а имянно: Мяргенева три пары стремян, две узды с пахвями, два волка – в кунякском роду; Ниязова в одном мешке шестьдесят мерлушек – в кунякском роду; Абдуллина пятнатцать зенденей – у ханского человека Темирбая. К подлинной скаске означенной кашкарец Караягда тамгу свою приложил такову.

Августа девятого числа получено брегадиром Тевкелевым Киргис-кайсацкой Средней орды от Барак-салтана письмо, в коем написано: «Всепресветлейшая державнейшая великая государыня, безчисленное войско имеющая и многих земель победительнейшая и прехрабрейшая монархиня, превеличайшая, преизбраннейшая императрица, самодержица всероссийская, над которою всевышний бог государьствование Ея да утвердит вовеки невредимо, Ея ж и. в. во услугах верно пребывающему превосходительному господину брегадиру и сущему другу мурзе желаю многолетного здаровья. Я здесь по милости всемилостивейшей государыни, слава богу, со всею нашею ордою благополучно нахожусь, да и вам от всещедраго бога того ж желаю, и всякого благополучия усердно получить вам радостно видеть хочю. Притом же вам, благодетелю моему, доношу: от Айджан-хана ⁵⁵, купеческие люди посланы были ко мне и несколько время здесь будучи, торг производили, ныне уже их отправил до ваших услуг, дабы в нынешние текущие времяна обще с вами добрые наши имена прославляться могли, и прошу в случающихся их нуждах [265] не оставить, а из них первым купцом Мярган-Кашка и, что он увидит или услышит, о том верно донести может, о котором и Айджан-хану приятно быть имеет, да и к вашей хвале, и к нашему удовольствию сходно и полезно служить может. Словесно вам донести могут Бигилдей-батырь, Ишдавлять, Мярган, Тюкибай-мурза». И на обороте того татарского письма Барак-салтана чернильная печать приложена.

Августа девятого числа получено брегадиром Тевкелевым Киргис-кайсацкой Меньшей орды от Абулгаир-хана чрез киргисца Кангилду письмо, в коем написано: «Высокоблагородному и превосходительному, истинному и искреннему, яко душе моей подобному, благодетелю господину брегадиру мурзе желаю благополучного здаровья. Ваши дражайшие два письма я здесь со всяким моим удовольствием и с крайным усердием получил. И в прежних ваших письмах с приложенным регестром упоминаемо было, чтоб обретающихся у нас всех пленников со всем скотом и пажитью их отыскивать, за которыми по всем родам уже и послали. По нашему ж обещанию, как мы вначале богу, так и всемилостивейшей государыне, по подданнической нашей должности и во всяких повелениях, не щадя своего живота, служить должны, в чем и стараемся и усердное попечение имеем, только я о непостоянстве нашего народа более на себе стыд несу и в великом сумнении нахожусь, а ныне я, не хотя того, чтоб в высочайших Е. и. в. делах никакого помешателства не было, того ради и владения зюнгорских калмык купеческих людей, не допуская ни до каких обид, пропустил, и где они обижены, отобрав от них, к вам отослать за благо разсудил для того, что я с вашим превосходителством, яко моим благодетелем, господином брегадиром мурзою, изустно обещание в том дал и довольно того, что по подданнической нашей к Е. и. в. должности и в прежних наших делах каемся.

А в нынешних порядках уже немалое попечение имея, на вас полагаемся, о купцах же ведомства верхних калмык вас прошу, ежели впредь от своего владения ездить будут, то б прямо ко мне приезжали, да и обратно также б чрез меня ездили, то б ежели кто их обидил или какой вред учинил, о том бы известно быть могло. Прежде сего, не почитая меня, Средней и Большой орд владельцы и подлой народ без согласия со мною, сами собою с калмыками обходились, а ныне уже, слава богу, и их дорогу [266] пресекаем, чтоб в подданство Е. и. в. склонились. Ныне же во всем том на вас полагаем, каким трактом их отправлять изволите, а мои слова с вашими согласны бывают. С вышеписанными ж купцами послал я Кангилдея и Тойгула, мне же от вас словесно доносили Юлубеть з Байбеком; и тако остаюсь всегдашний вам верны друг. От кочевья по Орь-реке, августа 1748 году». На подлинном татарском письме ево, Абулгаир-хана, чернильная печать приложена.

Августа девятого ж числа получено брегадиром Тевкелевым Киргис-кайсацкой Меньшей орды от Нурали-салтана чрез Елумбетя письмо, в коем написано: «Высокоблагородны превосходительны господин брегадир, а мой истинны и искренны дядюшка мурза, вашего превосходительства дражайшее писание я здесь со всяким моим удовольствием получил и за оное, что вы меня наставлением своим не оставили, всепокорно благодарствую, и весьма мне то приятно, которое я вечно и запаметовать не могу, я уже уповаю, что тех слов не имеется, которые б я от вас не слыхал, а сверх того еще вы о достольных делах мне к памяти моей приказать изволили, и оное не только за благо принимаю, но всегда рано и поздно о многолетном здоровие всемилостивейшей нашей государыни всеусердно бога молю, а потом и вам здравствовать желаю, яко вы есть нам утверждение, и языку нашему поправитель, чрез что мы получаем себе и вразумение немалое. Что изволите казать усердие, а паче к жизни нашей принадлежащее, для чего мы даже и скончание жизни нашей розноты не имеем, да и впредь о том просим, в чем я, признавая вас за сущаго дядю, себя вам во всем и подвергаю. Ежели вам непротивно будет, то совет мой приношу о состоянии нашего лехкомысленного народа. До приезду нашего кундровские ногайцы, хотя и сыскивали способ к побегу, но уйти не могли, и каким образом умысленно их достать, того не умею, однако всячески стараюсь, как бы их достать. По приезде в свои улусы я, с своими биями согласуяся, тех ногайцов принимать и к своим улусам прикочевать, ежели ж к нам прикочуют, то уже изволите быть благонадежны, что уже ваших рук не приминуют, только вышеписанным ли образом сходно будет учинить, или в прежние их жилища оттуда выслать, где они ныне живут, об оном вы, как изволите разсудить. Ныне же они в котором роде живут; то сумнительно, как бы они куды-нибудь их не скрыли и затем в самом деле вам [267] ответствовать не можем, а обстоятельно впредь и в Оренбург к вам писать будем, чему прошу и верить, ибо не только мы их, но и скровных своих не сожалеем, только о том и думаем, чтоб каким образом их достать; однако когда ни на есть всех двенатцети родов байулинские дела принужден я не для кого иного, но для себя совершить, изволите ж в том быть благонадежны. Ежели ж, паче чаяния, совершить будет мне невозможно, то о чем с вами было говорено, принужден чинить, но и тому прошу поверить же. А словесно вам донести имеет Юлумбеть-батырь, которому прошу верить. От кочевья по Орь-реке 1748 году». На подлинном татарском письме ево, Нуралы-салтана, чернильная печать приложена.

Августа того ж девятого числа приехавшей от Нуралы-салтана старшина Юлумбеть словесно объявил, что Нуралы-салтан от отца своего Абулгаир-хана вчерашнего числа в свои улусы поехал и словесно приказал брегадиру Тевкелеву объявить: уже ево улусы будут ближе к Оренбургу, ежели к нему в чем будет писать, чтоб писал из Оренбурга, а из Орской крепости к нему посылать будет далеко; еще же Нуралы-салтан приказывал дяде своему брегадиру Тевкелеву донести, о чем они двое говорили, и о том он, Нуралы-салтан, и письменно к нему подал. Ежели о том по необходимости потребно будет поступать и просить, как он о том к нему, брегадиру, или высокопревосходительному генералу Ивану Ивановичу, будет писать, и по тому поступить не оставлен был.

Комментарии

52. Кайфа — китайский атлас, по своей фактуре толще и плотнее русского атласа.

53. Штоф — немецкая шелковая плотная ткань, обычно с разводами; а также декоративная ткань преимущественно комбинированных переплетений, гладкоокрашенная, со сложным тканым рисунком, используемая для обивки мебели, стен или для занавесей.

54. Аталык — букв, «заступивший» или «занимающий место отца», воспитатель, попечитель. В Бухаре титул «аталык» сначала означал то же самое, что у русских «дядька», а впоследствии употреблялся для обозначения высших чинов при дворе. У казахов он имел в основном первое значение и использовался в смысле наставник, воспитатель и опекун детей знатных казахов. Аталыки занимали в социальной иерархии казахского общества место ниже не только наследственной аристократии (ханов и султанов), но и старшин. Об этом, в частности, свидетельствует отмеченный М. П. Вяткиным такой немаловажный факт, как то, что в официальных документах 40-х гг. XVIII в., исходивших от представителей различных сословных групп казахов, подписи аталыков следуют на втором или даже третьем местах за подписями старшин. См.: АВПРИ. Ф. 122/1. 1743. Д. 3. Л. 71-73; МИКССР-4. Комментарии. С. 490.

55. Айджан-хан. Имеется в виду джунгарский хан Цэван-Доржи-Аджи-Намжил (1745-1750).

Текст воспроизведен по изданию: Журналы и служебные записки дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахстана (1731-1759 гг.) // История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Том III. Алматы. Дайк-пресс. 2005