ГЕОРГ ФОН ХЕЛЬМЕРСЕН

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО АЛТАЮ, СОВЕРШЕННОЕ В 1834 ГОДУ

Генерал-майор Генс; Граф Георг фон Хельмерсен

ПРЕДИСЛОВИЕ

В пятом и шестом томиках этих сообщений я описал два путешествия, которые я предпринял в 1833-1835 гг. на Урал и в Киргизскую степь. В 1834 г. я посетил между этими двумя поездками ту часть Алтайской горной системы, которая расположена западнее Телецкого озера. Это была та часть гор, или Алтай в узком смысле слова, в то время геологически исследованная и описанная только на западной границе, а именно в регионах горных вершин, из которых ни один регион не находится во внутренней части самого высокогорья, и мне представлялось поэтому нужным и о нем дать более подробные сведения. Между моим путешествием и его описанием, которое я завершил в 1846 году и опубликовал в этом томе, находится большой промежуток времени в 12 лет, в течение которого были предприняты не только другие, частью очень дальние путешествия в Киргизскую степь, в каменноугольные дистрикты средней части России, но и в другие районы внутри страны и за ее пределами, а также деловые поездки, что не давало надлежащей возможности для обработки моих наблюдений. Что мне в этом показалось новым и самым важным для познания Алтая, я опубликовал в маленьком труде, вышедшем в свет в 1839 году под названием «Die Telezkische See und die Teleuten im östlichen Altai», содержание которого надо было частично включить в данный отчет. В небольшом труде, напечатанном в 1837 году в Бюллетене Императорской Академии наук, я попробовал в самых общих простых чертах сделать сравнительное описание Урала и Алтая; я показал большую разницу, существующую между двумя этими горами относительно направления, внешней структуры, высоты, внутреннего строения и содержания металла. Но я сразу же обращал внимание на две другие горные системы, которые простираются с севера почти под прямым углом к Алтаю и переходят в него, а именно на богатый золотом Алатау, а также золотоносные Салаирские горы, в которых внешние и внутренние отношения Урала странным образом повторяются, так что их можно было бы назвать их омоложенными копиями.

Два района Алтая показались мне заслуживающими [363] особого внимания, и поэтому я посетил их первыми, а именно золотоносный дистрикт Салаирских гор и часть верхней Бии и живописного высокогорного Телецкого озера. Золотые россыпи того дистрикта отложены на известняке и доломите, и это наводило на мысль, что золото здесь первоначально относилось к этим породам. Но более подробное исследование показало, что вблизи Салаирских гор с россыпями, кроме известняка, встречаются и такие породы, которые на Урале были известны как золотоносные, например, диорит и кварц с бурым железняком. Это и другие обстоятельства делают более вероятным, что как на Урале, так и на Салаирских горах не известняки, на которых россыпи были отложены случайно, а диорит и кварц являются металлоносными. На Урале в качестве таковых известны еще серпентин, березит и хлоритовый сланец.

Телецкое озеро и долина верхней Бии привлекли мое внимание своим направлением с севера на юг. Основное направление Алтая — это с востока на запад и поэтому о той долине можно было предположить, что она перерезает горы поперек горной породы и поэтому предоставляет интересные профили. Я с удивлением обнаружил в озере большую продольную долину относительно простирания окружающих ее пластов горных пород, и должен был искать нужное объяснение в других местностях. Только его северо-западная бухта и незначительная часть верхней долины Бии, как настоящие поперечные долины, прорезают под прямым углом простирание господствующего здесь глинистого сланца.

После экскурсии на Телецкое озеро я отправился от Барнаула через Змеиногорск и Риддерский в Уймон, перешел отсюда высокий Холзун до Бухтармы, посетил Зыряновский и другие рудники, описание путешественниками как более раннего, так и позднего периода. Тот, кто знает записи этих наблюдателей, найдет в моем труде повторения, которые, пожалуй, неизбежны из-за взаимосвязи и обзорности; там, где по этим причинам включено что-то чужое, точно указаны источники.

К сожалению, у нас нет до сих пор полной и точной карты Алтая. Поскольку было известно, что горы будут сняты военными топографами Отдельного Сибирского корпуса, то у меня было намерение дождаться завершения данной работы, чтобы приложить к моему отчету отрывок такой карты. Окончание этого продолжительного и уже далеко продвинувшегося исследования может состояться только через несколько лет, и я поэтому ограничился тем, что приложил лишь маленькую карту для самой необходимой ориентации читателя. [364]

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ОРЕНБУРГА В БАРНАУЛ

После того, как летом 1833 года я объездил северный дистрикт Урала и провел следующую зиму в Оренбурге, я начал готовиться к путешествию на Алтай. И полагал, что смогу отправиться уже в середине апреля. Но весна наступила так поздно, что я смог выехать лишь 6-го мая по старому стилю. За зиму из-за частых буранов выпало такое значительное количество снега, что даже теплых дней апреля не хватило, чтобы его растопить. Хотя на городских окраинах он очень быстро исчез, но в ущельях и на возвышенностях снег лежал в большом количестве еще в мае и, поддерживаемый холодными ветрами, сопротивлялся влиянию солнечных лучей. Как правило, почти весь снег тает уже в середине апреля и большей частью так быстро, что Урал и мелкие водоемы степи превращаются в бушующие реки, которые затопляют все низины в окрестности. Из-за большого количества снега и в этом году опять ожидался сильный разлив Урала; на него и надеялись, потому что от этого наводнения зависит урожайность сена на Оренбургской военной линии по всей ее протяженности на Урале. Более медленное таяние подняло реку на этот раз лишь на 17 футов (английских) выше ее обычного уровня, что недостаточно, чтобы оросить также и луга, расположенные выше. Поездка по Оренбургской линии в это время года не обходится без трудностей; хотя обычная дорога уже высохла, но маленькие реки и ущелья, которые пересекают ее, были переполнены талыми водами. Мосты и паромы здесь являются большой редкостью, и о них говорят как о чем-то необычном, как в цивилизованных странах говорят об очень смелых сооружениях или о чем-то подобном. Но казаки знают, как помочь себе и другим выйти из затруднительного положения, и доказательство тому я получил уже на следующий день после моего выезда. Маленький ручей, который летом почти не имел воды, теперь был таким глубоким и бурным, что невозможно было переправиться через него; объезд его у истока потребовал бы много часов и поэтому решили следующее: весь багаж и людей переправляли в челне, который не мог быть достаточно большим, за несколько рейсов; распряженные лошади переплывали реку под присмотром одного казака и тянули теперь с другого берега легкую повозку, так называемый карандас, к которой привязывали две длинные веревки и ее тоже переплавляли. Затем очень быстро удалили воду, которую щедро зачерпнула повозка, и продолжили путешествие.

Гирьялские горы, выделяющиеся своим волнистым видом, [365] являются первым значительным возвышением на этом пути, и они словно провозглашают о последующих возвышенностях, которые появляются позже у Озерной; среди них можно отметить так называемую Верблюжью гору. Ее вершина из двух куполов соединена плоской седловиной, которая на расстоянии имеет сходство с верблюжьей спиной, отсюда и ее название.

В ущельях и на склонах гор лежало еще много снега, и в районе Губерлинской мы вынуждены были познакомиться с его глубиной; Чебакла, бурная горная речушка, впадающая вблизи той крепости в Урал, была так переполнена, что мы не смогли ее перейти по обычной дороге, а должны были проделать более трудный обходной путь в десять верст в горах, чтобы перейти на более узком месте, но и здесь это удалось с большим трудом. Колеса нашей повозки в одних местах глубоко погружались в мокрый снег, в других местах мы должны были сильно поддерживать руками повозку, чтобы предотвратить скатывание вниз на крутых скользких склонах.

Лишь 10-го мая я добрался до крепости Кизильской, где встретил ботаника господина д-ра Лессинга, который сюда предпринял путешествие из Оренбурга уже во второй половине апреля, но, правда, столкнувшись со многими трудностями. Мы решили продолжить путешествие вместе, поскольку до Томска мы должны были проделать один и тот же путь. Господин Лессинг хотел оттуда направиться в Саянские горы, а я должен был сначала проследовать в сторону Барнаула.

Уже вечером того же дня мы продолжили наше путешествие после того, как нам в доме коменданта генерала Дренякина, знакомого по прежним путешествиям, и в этот раз был оказан дружеский прием.

Через Верхне-Уральскую и Тобольск мы добрались 14-го (26-го) мая до Усть-Уйской на Тоболе и в тот же день — в Звериноголовскую крепость Оренбургского военного кордона, являющуюся на востоке последней. Во всей местности растительность так задержалась с ростом, что только 13-го (25-го) мая мы увидели первые листики на нескольких молодых березах. Тобол везде вышел из своих низких, частично болотистых берегов, а возникшие от этого разливы и влажные луга кишели огромными стаями блуждающих болотных и водных пернатых. Звериноголовская расположена на правом берегу Тобола и является после Уральска и Оренбурга самой большой и лучше всех обустроенной крепостью всей линии. Ее торговля с киргизами значительная и является, наряду с земледелием и выращиванием скота и лошадей, главным занятием населения. Тобол здесь неширокий и не бурный, имеет мелкие берега и [366] много маленьких поросших высоким камышом островов.

Давайте оглянемся на Оренбургскую военную линию. От Гурьева на Каспийском море линия тянется вверх по реке Урал до Верхнеуральской, переходит потом к Ую и вниз по нему до Тобола, где она встречается с Сибирской казачьей линией. Населена она русскими казаками, нашими азиатскими пограничными охранниками, которым на берегах тех рек и чаще с внутренней стороны выделено немного земли для выращивания самых нужных полевых растений. За исключением этих скудных клочков, земля принадлежит либо киргизам, либо башкирам. Линия уральских казаков граничит от Гурьева до Уральска на западе со степью Внутренних, или Букеевских киргизских орд, на востоке — с западными племенами так называемой Малой орды; линия же оренбургских казаков (от Оренбурга до Звериноголовской) на юге и востоке граничит с землями Малой киргизской орды и на севере — с плодородными кантонами башкир. Итак, здесь тянется узкая полоса славянского населения более, чем в 250 немецких миль (почти 2 000 верст), по землям, жители которых по происхождению, религии, языку, обычаям и гражданской позиции не только полностью отличаются от русских и резко отделены от них, но и рассматривают их как своих соперников. Это своеобразное положение и обусловливает в основном все характерные особенности такого явления, как казачество. С раннего детства привыкшие к разного рода лишениям и тяготам, к трудной службе и упорной работе казаки являются мужественным, прилежным, закаленным, предприимчивым, физически и духовно крепким народом, с явной тягой к приключениям, торговле и переменам. Задача охранять линию от набегов киргизов, продолжающиеся конфликты с ними и частая возможность участвовать в разведках местности и карательных экспедициях против строптивцев и разбойников сохраняют у казаков бдительность и активность, тренируют их силы. Хитрости и ловкости в разведке, введению в заблуждение и нападению на врага в бескрайней степи отводится необычайный простор, где происходило уже немало серьезных и забавных драм. Следующей обязанностью, которую казак должен здесь исполнять, как солдат и боевой защитник границ, и которая забирает его силы и время, — это обеспечение повседневных жизненных потребностей. Поскольку он сам должен себя кормить и одевать, а также добывать оснащение для службы на линии, он должен выращивать сад и пашню, содержать жилье, покупать разные вещи за наличные деньги или приобретать их путем обмена, потому что он сам их не может изготовить из-за нехватки времени и материала, не говоря уже [367] о мелких предметах комфорта, которые находишь даже в хижинах неимущих. Зима для казаков — период покоя; глубокий снег, под которым погребены горы, долины и бескрайние степи, вынуждают кочующего, ищущего приключений киргиза тихо сидеть на одном месте и скудно кормить свои стада мерзлой травой. Даже самые неспокойные и опасные для Оренбургской линии племена, такие, как чиклы и джигалбайлы, имеют обыкновение далеко перекочевывать на зиму в более южные области, правда, отдельные части поселяются вблизи линии, но близко к Уралу оказываются более бедные семьи, и они образуют в некоторых местностях добровольную пограничную охрану под защитой казаков. Набеги киргизов и карательные походы русских зимой редки, но порой успешнее, чем летом, потому что враги их меньше ожидают и убежать им труднее. Уже поздней осенью, обычно в ноябре, пикеты и форпосты на линии покидаются казаками и башкирами, последние возвращаются в свои кантоны; зимой для безопасности линии и путешествующих возле нее достаточно минимальной команды и прикрытия; от последнего, как правило, можно вообще отказаться; только во время снежных бурь и ночью рекомендуется сохранить, чтобы в случае потери дороги или при проваливании в глубоком снегу обратиться за помощью к ловким и знающим дорогу всадникам. Зимнее путешествие в этих местах зачастую затруднительно, не всегда безопасно и всегда неблагоприятно. Снежные бури заметают и покрывают дорогу рыхлым снегом так глубоко, что нечего и думать о продвижении на санях. Но как только воздух опять становится спокойным, а небо ясным, по приказу своего командира несколько казаков садятся на каждой станции линии на лошадей и гонят значительный табун сильных лошадей по почтовому тракту впереди себя до следующей станции, а от нее опять домой; направление распознается по тонким длинным кольям, которые на близком расстоянии друг от друга по обеим сторонам дороги втыкаются в землю, и по-русски называются «вехами». Лошади прокладывают своими ногами таким способом широкую удобную дорогу, которая теперь используется до следующего бурана и каждую зиму неоднократно обновляется. Снегоочистители здесь совершенно не нужны, они в массах необыкновенно рыхлого снега высотой с дом погрязали бы так глубоко, что только теплое весеннее солнце смогло бы их снова вытащить на дневной свет.

Зима у казака проходит за разными домашними делами; он предпринимает также поездки в соседние городишки и крепости, чтобы предложить там на продажу то, что он может выделить из зерна и других запасов; вернувшись опять домой, [368] он ложится на теплую всегда снабженную большим выступом печь, которую обычно занимают и дети, и спокойно наблюдает за усердными действиями своей жены, на которую возложена вся нагрузка по хозяйству, пока служба опять не призовет его на холод. Жилища в целом бедно и плохо устроены, потому что строительный лес на Оренбургской линии не бесплатный. Они невыгодно отличаются от хороших и живописных домов русских крестьян; во-первых, они все без исключения одноэтажные, низкие, построенные из тонких кривых балок со слегка выступающей довольно острой и очень плохой дошатой крышей; окна и маленькие двери плохо закрываются. Очень редко дом простого человека обит досками или покрыт белой глиняной штукатуркой, и я едва ли могу вспомнить, видел ли резную работу или другой орнамент, который так часто встречается в городских домах великоросов или представителей других губерний на сильно выступающих крышах и окнах. Бедному внешнему виду жилища соответствует и внутренняя обстановка, которая, впрочем, мало отличается от обстановки русского сельского жителя. Добрая треть главной комнаты занята мощной, никогда не остывающей печью, служащей зимой и местом для сна; кому здесь не найдется места, должен спать на полу; для сидения служит длинная, проходящая вдоль стены деревянная лавка; в одном углу стоит массивный обеденный стол, а над ним маленькая коллекция икон. Рядом с этой комнатой обычно находится вторая, более чистая и прохладная, здесь стоит кровать супругов, маленький столик, ярко разрисованный масляными красками, и пара стульев; у более зажиточных людей здесь можно найти еще застекленный шкаф с разными столовыми принадлежностями и несколько гротескных литографий и резных работ по дереву, при виде которых понимающий в искусстве не может сдержать глубокого вздоха. Неотапливаемая прихожая, а также холодная кладовка, используемые летом как спальни, образуют вторую половину дома. Двор просторный, всегда очень грязный; обнесенный плетеным забором, он имеет низкие открытые со всех сторон сараи, под которыми лежат запасы сена и соломы, а летом в них стоит скот и лошади. Сараи тесные, низкие и в высшей степени грязные.

Лучших жилищ, чем только что описанные, в тех местах очень мало; они принадлежат приказчикам или казакам, ставшим зажиточными за счет торговли; их обычно предлагают путешественникам в качестве квартир для постоя. Большинство из них я видел в Орской, Магнитной, в Верхне-Уральской и Звериноголовской. [369]

Как только снег растаял, казак меняет зимний отдых на тяжелую работу; надо занимать оставленные форпосты и пикеты, надо конвоировать большое количество путешественников, надо проводить ночные патрули на реке Урал. Пока она переполнена весенней водой, сидящий в засаде киргиз остается по ту сторону, позднее же переход становится легким, и тогда одних казаков для трудной летней службы на линии становится недостаточно, им на помощь привлекается даже до 15 000 башкиров. Этот конный вспомогательный корпус в мае спешит сюда из различных кантонов и по потребности распределяется по всей линии; в течение всего времени службы он находится под верховной командой кордонного начальника. Кроме казаков и башкиров, на всей линии находятся небольшие пехотные отряды и несколько артиллерийских частей, но их используют в редких случаях.

Предписанная одежда башкиров состоит из длинного темно-синего суконного пиджака, имеющего крой русского зипуна, только с несколько более широкими рукавами; на голове они носят высокую и острую шапку из белого войлока или из синей грубой ткани с загнутым и сзади разделенным краем или же маленькую острую шапочку (тюбетейку); пара высоких скверно сшитых сапог для верховой езды из плохо дубленой кожи завершают экипировку этой конницы, которая, в целом, мало воинственна и не вызывает страха у киргизов. Оружие их состоит из копья, лука и стрел, карабина и сабли, которые, разумеется, носит не один человек, а комбинируются они различным образом. По части использования огнестрельного оружия башкиры по причине недостаточного упражнения очень неловки, лучше всего они владеют луком, и среди них есть хорошие стрелки, но их якобы становится все меньше. Тот или другой из этих охранителей Оренбургской линии так входит во вкус относительно одежды казаков и русской пехоты, что свою национальную одежду стремится поменять на одежду тех отрядов. Так, я вспоминаю Красногорскую крепость, когда комендант во время смотра, который он произвел только что прибывшим башкирам, видел урядника ¹, носившего форму и брюки пехотинца, но странным образом: первую он лишил фалд и эполет и поэтому превратил ее в зеленую куртку, последние он надел наоборот, передней стороной назад, что придало ему необычный вид.

Лошади башкирской пограничной охраны обычно маленькие и слабые; выбирают намеренно более плохих животных, потому что опыт показал, что и более крепкие не выдерживают трудную летнюю службу; осенью многие уже падают, а [370] выжившие настолько тощие и ослабленные, что владельцы часто за 15-20 рублей выставляют их на продажу. Русские тогда их покупают наудачу, и им часто удается снова укрепить такое животное путем хорошего ухода и достаточного кормления. Поскольку башкиры весной прибывают со значительным излишком лошадей, то осенью им остается их еще достаточно, чтобы помочь друг другу и уберечь от позора пешего пути.

Одной из самых больших нагрузок для людей и лошадей является эскортирование путешественников; на каждой станции путешественник, в зависимости от его ранга, получает большее или меньшее прикрытие из казаков и башкир, которые едут всю станцию рядом с повозкой крупной рысью или галопом. Если путешественник военная персона, то с каждого форпоста или пикета, которых обычно между двумя станциями несколько, спешит всадник ventre a terre (животом к земле), чтобы на ходу отдать ему честь и выкрикнуть короткий, большей частью непонятный рапорт, который совершенно заглушается грохотом колес и фырканьем перегревшихся лошадей. Но если бы путешественник даже захотел остановиться, чтобы спокойно принять это выражение почтения, то он все равно не понял бы русского рапорта, удивительным образом искаженного башкирскими органами речи. Если же путешественник является представителем гражданского сословия, то человек эскорта, как только он видит, что на пикете бросаются в седло, дает знак подъема, состоящий в том, что он даст верхом один или два круга рядом с дорогой. Так человек на пикете узнает, что ему дальше не надо стараться. Эти пикеты обычно стоят на возвышенностях и скалах или на обширных равнинах, и там, где удобные переходы через Урал или ущелья и долины чаще всего заставляют опасаться подкрадывания киргизов. Из-за отсутствия возвышенности строится деревянная наблюдательная башня (русская вышка); это маленькая до половины открытая с четырех сторон комнатка с легкой дощатой крышей, стоящая на высоких пирамидально наклоненных друг к другу толстых стволах деревьев. Охрана взбирается вверх по лестнице, на которой обычно не хватает нескольких ступенек, потому что все то, что в этой местности должно делаться из дерева, очень скудное и неполное. Образ жизни башкиров и казаков в их летних лагерях, которые никогда не находятся в станицах (так называемых крепостях, редутах и т. д.), а всегда за их пределами на близком расстоянии, имеет мало приятного и относится, наверное, к самому неудобному, какой только может быть.

Для командующего офицера казаков — старшего урядника [371] и, возможно, еще для третьего и четвертого человека в лагере есть маленький, узкий, скудно обставленный домик, который не лучше и не чище, чем самые бедные пастушьи шалаши в европейских Альпах. Для путешественника и его пребывания в этих шалашах ничего не запланировано, и, тем не менее, лошадей часто меняют не в крепости или редуте, а в летнем лагере. Остальной персонал лагеря живет в казарме; это низкое, подпираемое несколькими тонкими балками и сплетенное из вербных прутьев здание, которое обычно не имеет окон, а только открытые смотровые отверстия и соломенную крышу. Стены изнутри и снаружи оштукатурены глиной и забелены. Для сна на внутренних стенах прикреплены широкие полки; нет и следа от кроватей или какой-нибудь другой мебели; оружие команды находится частью в казарме, частью перед ними под небольшими соломенными укрытиями, сложенное в виде пирамид и всегда надлежаще охраняемое.

Продукты питания — самые простые, которые только можно себе представить: крупы, мука и вода; казаки, потребности которых поднимаются выше, чем потребности башкиров, время от времени достают себе некоторые лакомства в виде овошей, сала, баранины и т. п.; башкир же месяцами неунывающе живет за счет жидкой болтушки из муки, в которую он крошит немного кислого творога (курт). Лишь изредка удается употребить в пищу сайгу (Antelope Saiga), которая дала себя убить. Чаще ему везет в том, что режут лошадь, которая больше совершенно не может служить, и только зимой, когда он снова возвращается на любимую родину, он вознаграждает себя за лишения и тяготы лета.

Из Звериноголовской мы продолжили путь по линии сибирских казаков по совершенно ровной, поросшей многими березовыми лесочками и покрытой бессчетными озерами местности; как известно, многие из этих озер наполнены горько-соленой, остальные — пресной водой. Так называемые крепости и более мелкие поселки Сибирской линии почти без исключения лежат на озерах. Сибирские казаки — это большой красивый тип людей, быстрых, ловких и сильных; более зажиточные и образованные, чем их оренбургские собратья по оружию, и поделены на регулярные полки. Квартиры лучше, чище и просторнее, чем на Оренбургской линии.

В Петропавловской мы пришли ко второй сибирской реке — Ишиму, после весеннего разлива уже вошедшему снова в свои берега, и на месте, где мы находились, имеющему в ширину 100-200 шагов. Маленькие караваны верблюдов, которые расположились на переправе, возвестили об азиатском месте [372] торговли: Петропавловск ведет торговлю с Кокандом, Ташкендом и киргизами.

Правый берег Ишима выше, чем левый, и состоит из желтовато-белой глины, которая очень легко размывается водой. Дорога в Омск, которого мы достигли 20-го мая по старому стилю, поднимается на эту низкую террасу и остается на ней; необозримую покрытую солеными озерами и березовыми рощами равнину здесь тоже пересекают высокие шумящие камышовые заросли, которые покрывают не только берега озер, но, зачастую, и все их дно.

После короткого пребывания в Омске — главном поселении сибирских казаков в этой местности и известном своей часто описываемой школой для казачьих сыновей, в которой они получают уроки религии, истории, географии, статистики, математики, фортификации, по русскому, монгольскому, турецкому языкам, фехтованию, верховой езде, танцам и строевой подготовке с ружьем — мы путешествовали по Барабе, или Барабинской степи, по Оми вверх в Каинск.

Уже было замечено другими путешественниками, что эту равнинную, покрытую озерами, реками, лугами и красивыми березовыми лесами землю несправедливо называют степью. В европейской части России, например, в Оренбургской области, словом «степь» обозначают только большие безлесные и бедные водой местности, независимо от того, плоские они или гористые.

Хотя уже было начало июня по новому стилю, но лишь несколько дней назад набухли почки на березах, и время от времени нам все еще встречались снежные пятна.

Жители Барабы — красивый сильный тип людей, это переселившиеся русские, потомки сосланных; каждый год их становится больше благодаря рождению отпрысков, которые вынуждены селиться здесь и которых, как известно, называют «поселенцами». Люди кажутся порядочными, ловкими и состоятельными; их поведение было свободным, очень непринужденным, но при этом они проявляли определенную естественную дистанцию и уверенность, исходящую, видимо, из сознания силы и чувства самостоятельности. Здесь мы должны были в первый раз сами убедиться в том, что мы уже знали по сообщениям других, что сибирские русские считали Европейскую Россию и ее жителей заграницей, чужой страной и чужими людьми, и говорили о них не иначе, как это говорим мы о западноевропейских странах. Если сибиряк принимает путешественника, вошедшего в его свободный от гостей хорошо обставленный дом и приветствует его на русском языке, он его [373] вежливо благодарит и говорит: «Мой господин, Вы, наверное, русской» (при этом он обычно пользуется словом «российской», т. е. российский), то он этим имеет в виду не «Вы, наверное, мой земляк», а обозначает таким образом всегда противоположное к сибиряку, которого он очень четко отличает и отделяет от европейского русского.

Восточнее от Каинска земля сохраняет ту же структуру поверхности, она совершенно ровная, порой болотистая и покрытая березовым лесом. Приблизительно в 96 верстах восточнее Каинска посреди большого болота, пересекающего дорогу, внезапно появился лес из Pinus Silvestris с отдельными карликовыми березами. От Звериноголовской досюда мы не видели хвойных деревьев; лес имел ширину только в пару верст, но, как говорят, тянется очень далеко на север и юг, т. е. образует длинную и узкую, и, как кажется, совершенно изолированную полосу, каких в Омской местности еще несколько.

Бараба заканчивается у поселка Крутой лог, но это в принципе совершенно произвольная, неестественная граница, потому что данная структура поверхности простирается далеко за пределами тех мест, и лишь у деревни Тиришкиной местность принимает другой, менее монотонный характер; и только отсюда видишь в восточном и юго-восточном направлении только в синей дали приподнятый горизонт. После второй станции за Тиришкиной на пути в Барнаул земля становится все более холмистой, все чаше появляются березовые леса и такая величественная трава, которую никогда не встретишь в степных краях.

Вся обширная низменная территория от восточного подножия Урала до берега Оби, которую я, впрочем, не мог основательно обследовать, казалась мне непрерывным колоссальным покрытием тучной земли, состоящей из желтой и красноватой глины, песка и жирной земли плотины, пласты которой имеют очень разную толщину. Я не могу припомнить, чтобы хоть в одном месте видел валуны или просто породную мелочь, не говоря уж о крупных каменных блоках.

У города Бердска мы, наконец, достигли Оби — широкой, величественной, спокойно несущей свои воды реки, с ее многочисленными поросшими лесом островами и богатыми лесом и лугами берегами, на которых стояли в пестрой смеси крепкие сосны, березы, вербы, тополя, рябины, черемуха и акации. Луга красовались яркими цветами и высокой травой, которая покрывала большие расстояния оранжевым ковром; мы слышали трели соловья, от снега и зимы здесь давно и следа не осталось, и пышная растительность здесь явно [374] проснулась к жизни намного раньше, чем на Оренбургской линии и в Барабе.

Бердск — убогий городишко, лежит на правом берегу Оби, который несколько выше, чем левый.

Хотя я был еще на большом расстоянии от Алтайских гор, из-за холмистой территории, на которой я теперь находился, я все больше обращал внимание на открыто залегающие камни: первые обнаружил у села Медведского и на предыдущей почтовой станции — это был глинистый сланец и конгломерат, в котором можно было узнать множество округленных обломков красной и зеленой яшмы, а у Медведского, кроме того, появилось небольшое количество плотного, похожего на базальт диорита.

ПУТЕШЕСТВИЕ ОТ УЙМОНА К БУХТАРМЕ, ЗЫРЯНОВСКУ, БУХТАРМИНСКУ, УСТЬ-КАМЕНОГОРСКУ, СЕМИПАЛАТИНСКУ

Как только я сообщил старейшине села о своем желании возвращаться от Уймона не в Риддерский, а прямо через горы идти на Бухтарму, тот предпринял нужные меры для моей поездки: за умеренную плату достал мне необходимых лошадей для верховой езды и груза, и указал в качестве проводника на рыжеволосого охотника геркулесовского телосложения по фамилии Огнев, человека, далеко известного благодаря своей отваге, надежности и точному знанию Алтая. Переводчика и проводника из Риддерского уволили, казака же я оставил как второго проводника. Для этой, как и для прежней экспедиции, я взял только чай, солдатские сухари, сахар и бульон в плитках, вещи, которые занимают немного места и не требуют большого искусства для приготовления.

9-го августа в 9 часов утра мы отправились в путь. Мой старый приветливый хозяин покормил меня наилучшим образом и снабдил еще на дорогу разными вкусными вещами, не взяв за это ни малейшей платы. Уймон и помимо этого такое красивое и приятное место пребывания для путешествующего по Алтаю, что я охотно остался бы на более длительный период, но время поджимало: хорошее время года надо было использовать безотлагательно, чтобы совершить путешествие через высокогорье. Когда мы в радостной отваге поднялись в долину Окола, мы были не единственными, кто отправился в путь: к нашему отряду присоединились еще трое верховых охотников из Уймона, которые [375] отправились на охоту к источникам Катуни. Быстрой рысью скоро проехали долину Окола, и теперь дорога через густой лес круто поднималась на предгорья Катуньских гор. Это название, которое мы находим на наших картах, я никогда не слышал из уст моих проводников, они всегда использовали для них общее название «Белки». Постепенно лес закончился, и через три часа мы прибыли на небольшое болотистое плоскогорье, покрытое блоками скал, мхом и низким мелким кустарником. Сильный западный ветер гнал впереди себя темные дождевые тучи, которые обильно вылились на наши головы. Время от времени между тучами образовывался просвет, сквозь который проглядывало солнце, помогая нам рассмотреть окрестности. На востоке и западе вблизи возвышались голые серые скалы причудливых форм, на юге видно было высокогорье, покрытое на склонах снегом и прорезанное многочисленными темными лесными массивами. Дикий пустынный мир, как на перевалах Фурка и Гримзель. Но совсем другим был вид на север. Глубоко под нами над низким предгорьем лежала широкая долина Катуни, ограниченная на севере высокими горами; этот ландшафт живо напоминал мне долину Меринга, если смотреть на него с высокой дороги в Лунгерн. Хребет, на котором мы находились, лежит на высоте 5 065 футов над морем. Последние деревья, которые мы видели при подъеме, были и здесь — кедровые сосны.

После короткой остановки мы поднялись затем к дикой скалистой долине Чугаш ². Река, берущая начало на южной части перевала, течет на запад и впадает в Катунь, образуя ее правый приток. Мы прошли через два ее ручья в густом лесу и поднялись потом по очень крутому склону скалы ко второму горному перевалу, очень похожему на первый, но, пожалуй, немного выше; начинающаяся темнота не позволила задержаться здесь и определить с помощью барометра высоту. Этот перевал отделяет источники Чугаша от источников Заячьей, которые тоже впадают в правый приток Катуни. Этот и несколько других притоков Катуни, такие, как Собачья, Большая Речка и Озерная, на карте, которая прилагается к труду Ледебура об Алтае, по ошибке указаны как левые притоки Катуни, текущие с запада и юга. Они берут начало у юго-западного склона Катуньских гор, а именно у высокой Разделительной горы между Чуей и Катунью,и текут в юго-западном и частично в южном направлении к правому берегу Катуни.

При подъеме на второй перевал я заметил на всех [376] деревьях, стоящих в окрестностях лесной границы, необычное явление: их зеленеющие живые ветви все были обращены на северо-восток, с южной и юго-западной стороны у них были только засохшие, а иные деревья вообще не имели веток. Как правило, в холодных регионах бывает как раз наоборот. Мы разбили на Заячьей наш лагерь для ночлега. Множество лошадей, подвижные фигуры охотников у костра среди высоких кедров, окруженные дикими горами с высокими зубцами и снежными склонами, давали прекрасную оригинальную картину. Пройденный путь был для людей и лошадей утомительным из-за крутых усеянных обломками скал склонов, которые дождь сделал скользкими. В узких лесных долинах надо было перейти через много маленьких болот и скверные сплетения корней деревьев, что сильно затрудняло путь для лошадей.

Хлоритовые сланцы Катуньской долины поднялись высоко по склонам гор, прерываемых несколькими серпантинными округлыми вершинами, в которых были замечены вкрапления диорита и по соседству с которыми показалась сланцевая пронизанная слюдой кварцевая скала и кремнистый сланец. Выше обнаружились блоки хлоритовых сланцев и блестящего зеленого и красного глинистого сланца, из которого на высоте первого перевала развивается светящийся зеленый роговик. Этот роговик неслоистый и порой расщеплен в форме колонн. В суровой скалистой долине Чугаша и уже у истоков реки на значительной высоте на высоких крутых зубчатых утесах возвышается черный глинистый сланец с вертикальными слоями; потом опять показался роговик, сменяемый диоритом, глинистым сланцем, габбро и суенитом, последний порой распадается на грубую мелочь по типу грубозернистого гранита. Наш лагерь находился на высоте в 5 660 футов (парижских).

В ночь с 9-го на 10-ое августа были заморозки, в 6 часов утра термометр показывал 5-7° R, а трава в тени была еще сильно заиндевелой. Мы отправились утром 10-го августа при ясной тихой погоде и вскоре опять должны были подниматься на вершину, которая отделяет Заячиху от третьего притока Катуни — Собачьей. Наивысшая точка этой вершины расположена на высоте 6 027, 6 футов над морем, а после ее перехода дорога опустилась к Собачьей, образующейся из нескольких родниковых ручьев. Это дикие пенящиеся лесные ручьи, падающие из глубоких узких скалистых расселин и котловин в лесистую долину. Их рокот проникает вверх до снежного региона и уже издалека оповещает о них. В месте [377] слияния обоих основных ручьев барометр показал высоту в 4 681 футов (парижских) над морем; соединенные в широкую серебряную ленту оба ручья бушуют множеством пенящихся каскадов и низвергаются вниз в красивую скалистую долину. Мы постепенно поднимались вверх по правому берегу юго-восточного родникового ручья Собачьей до ее истока, а именно: до маленького темно-зеленого озера, питающегося от тающего снега и расположенного в глубокой, окруженной высокими крутыми утесами котловине.

Острый, тренированный, охотничий глаз Огнева уже несколько минут был направлен на далекий и довольно высоко над нами находящийся травянистый склон, который тянулся вниз с покрытой снегом вершины соседних гор; когда я спросил, что он там увидел, он обратил мое внимание на черное пятно, медленно двигающееся вверх; через подзорную трубу я распознал большого бурого медведя, который, не спеша, карабкался вверх то ли из-за шума нашей вереницы, то ли из-за взбешенности комаров на более прохладный воздух. Он часто останавливался и смотрел на нас.

Сегодняшний день также был для наших лошадей чрезвычайно трудным и утомительным и оставалось восхищаться ловкостью и надежностью мужественных животных, тем как они быстро переходили через самые плохие и порой не совсем безопасные места. После того, как мы дали им час отдыха, мы закончили переход через перевал между Собачьей и следующей теперь Большой Речкой и оказались на высоте 6 811 футов (парижских) над морем. Соседние вершины скал казались мне, по меньшей мере, на 1 000 футов выше.

С этой высоты протекающая глубоко внизу в ровной долине Большая Речка представляла необычный вид. С несколькими своими притоками и высохшими руслами она образует поразительную паутину из бесчисленных извивающихся линий, и часто кажется, что она возвращается в самую себя. Это настоящий лабиринт, из которого, вероятно, трудно выбраться, если попал в него. Причины этого явления надо искать, видимо, в том, что здесь в долине несколько быстрых горных ручьев внезапно попадают на рыхлую намывную землю, которая не мешает им принимать любое направление из-за разбухания почвы, размывания берегов и т. д.

Наверху, на перевале, лежали несколько куч, сложенных из камней, в которых стояли несколько жердей, повязанных гирляндами из разных грязных лоскутов и тряпочек. [378] Это жертвоприношения от проезжающих калмыков в благодарность богам за отведение всякого несчастья или просьба об этом. И поистине такие чувства охватывают любого, кто стоит на вершине и смотрит на страшную дорогу, по которой ему предстоит подняться к Большой. Можно возблагодарить небо, если забрался на этот высокий ужасающе крутой склон, не получив повреждения или не лишившись лошади. Спускались мы пешком, освободив лошадей для верховой езды, груженых же лошадей сводили осторожно, держа их за уздечки. В долине и на склонах я заметил бесчисленное множество норок сурков, в которые лошади часто глубоко проваливались. От Большой мы опять поднимались вверх и вскоре дошли до озера Талмень, из юго-западного края которого река Озерная течет в Катунь. Но какой ландшафт, какой вид дает это великолепное высокогорное озеро с его окрестностью! На его северо-восточной стороне возвышается крутая скалистая гора с высоким зубчатым покрытым снегом гребнем и отражается в сине-зеленом потоке; с него падает каскадами вниз в озеро река Громотуха. На севере и юге берега ниже, с более мягкими формами и густо покрытые лесом; темный хвойный лес уже лежал в глубокой зловещей тени, в то время как зубчатые снежные вершины еще сверкали в лучах клонящегося к закату солнца. Один только вид этого озера многократно вознаграждает за тяготы пути; я едва ли могу вспомнить о чем-либо более прекрасном и возвышенном на Алтае. Озеро, может быть, длиной 4-5 верст и, возможно, 1,5 версты шириной; мне рассказали, что время от времени его посещают рыбаки с Бухтармы, которые обычно уходят отсюда с богатым уловом; мы расположились в шалаше из листвы, который рыбаки соорудили на северо-западном берегу. Барометр показал в нашем лагере высоту над морем в 4 810,8 парижских футов. Говорят, между этим озером и родниками Катуни очень высоко лежит еще одно озеро — Езово озеро.

11-го августа мы поехали дальше по правому берегу Озерной вниз через множество маленьких ручьев, которые впадают в нее; дороге то очень каменистой, то болотистой. После того, как река текла некоторое расстояние на запад, она поворачивает на юг и юго-восток; в семи верстах вниз по ее стоку она принимает с левой стороны Становую, которая течет от скалистых гор, зубчатые вершины которых достают до снежной зоны и представляют очень живописный величественный вид. После того, как мы проехали верхом довольно быстро 3¼ часа и, наконец, проделали 20 верст пути, мы прибыли к впадению Озерной в Катунь, прошли через первую, потом ехали три [379] версты вдоль Катуни вверх и прошли через нее на левый берег, что было нелегко и небезопасно, потому что она и здесь, так близко от истока, уже довольно глубокая, широкая, каменистая и очень бурная.

Вода имеет беловато-зеленую молочную окраску. У впадения Озерной в Катунь барометр показывал высоту над уровнем моря в 3 773,4 парижских фута. Когда мы спустились по Озерной, постепенно опять появлялись лиственные деревья, которые мы после Уймона едва ли видели, — березы, тополя, вербы; воздух был здесь мягче и пошел нам на пользу: у меня кожа лица была очень стянутой от резкого горного воздуха и даже образовались трещины в нескольких местах, что доставляло ощутимую боль.

Мы ехали вверх по левому берегу Катуни еще пять верст, затем перешли через ее левый приток Борисовку, потом поднялись на маленький горный перевал, отделяющий притоки Катуни от родниковых ручьев Белой, являющейся северным притоком Бухтармы. При спуске мы дошли до так называемой Лукиной Белой, некоторое расстояние шли вниз по ней через несколько маленьких ручьев и, наконец, расположились у Белой в 18 верстах выше Фыкалки. С небольшой вершины перевала и с тех точек, где дорога немного поднималась в долине Белой, можно было видеть на юго-западе (юге-юго-западе) высокую покрытую снегом Курчумскую гору. У нашего лагеря на Заячьей ожидался суенит, но только на перевале после Собачьей снова стали встречаться глинистый сланец и роговик. В долине Собачьей вновь появился суенит, хотя и сопровождаемый здесь гранитом, выше опять был глинистый сланец в основном серо-зеленого цвета, этот цвет преобладает, но изредка здесь встречается и красно-коричневый; это господствующая здесь горная порода. У притоков Тальменьского озера обнаружился среднезернистый беловатый гранит с черной слюдой. На точках его соприкосновения с глинистым сланцем последний всегда превращается в роговик, т. е. в гальку; он твердый и ломкий, причем встречаются и вкрапленные в него мелкие, почти микроскопические слюдяные чешуйки. Граница между двумя породами такая резкая, что часто ее можно было закрыть пальцем. Как и на Ребергских утесах на Гарце или Христиании, здесь также можно найти много кусков, которые частично состоят из гранита, частично — из роговика, настолько крепко прилепленных друг к другу, что порой их нельзя разделить даже с помощью самого сильного удара молотка. Гранит выступает на северо-западном берегу озера Тальмень на многих [380] утесах. От этого озера до последнего лагеря перед Фыкалкой я видел только глинистый сланец, образующий в долине Озерной и Катуни высокие обрывистые скалы и даже в воде острые утесы. В этих двух долинах слои чаще проходят отвесно и простираются с некоторыми видоизменениями с запада на восток. В речной гальке нередко попадаются гранитные блоки — доказательство тому, что он в этой местности залегает сверху. В долине Белой также выступает глинистый сланец, но простирается здесь с севера на юг и часто спускается на восток. У него здесь светло-зелено-серый цвет, а в тех двух долинах — черноватый цвет. Многие слои пронизаны жилами кварца, которые становятся все плотнее, тверже, без четкого расслаивания, т. е. похожи на роговик. В Белой было очень много больших гранитных валунов.

Лукина Белая, на которой мы переночевали, является северным притоком Большой Белой, на которой расположено село Фыкалка.

Хотя прошлой ночью не было заморозков, все же было довольно холодно: утром 12-го августа в 5.30 часов термометр R стоял на 2,2°. Мы не следовали за Лукиной Белой до ее впадения в Большую Белую, а добрались до нее через каменный водораздел, который разделяет обе Белые, нижнее течение которых проходит по таким глубоким и узким расщелинам, или, скорее, настоящим трещинам в глинистом сланце, что по ним невозможно продвигаться ни пешком ни на лошади. С высоты водораздела, возвышающегося над границей леса, открывался на юг великолепный вид на Нарымские горы по другую сторону Бухтармы, в китайской провинции Хобдо, вблизи которой мы уже побывали. Это растянутый в длину ряд гор со многими снежными вершинами, высота которых поэтому значительная. Далеко на юго-востоке возвышались два пика колоссальных размеров и с резко выделенными красивыми очертаниями. Их видом я любовался позже еще с вершины горы Листвяги, на северном подножии которой лежит Фыкалка. Наконец, мы спустились к долине Белой, которую переходили верхом на лошади там, где в нее впадает ручей Фыкалка; это глубокое узкое ущелье в глинистом сланце, со дна которого высокие зонтичные заросли тянутся навстречу скудно проникающему дневному свету. Поднимаясь по ручью, мы в 11 часов утра добрались до села Фыкалка.

До района Тальменьского озера мы путешествовали вместе с охотниками с Уймона, откуда они отправились к источникам Катуни. Д-р Геблер, неутомимому прилежанию и обширным знаниям которого мы обязаны столь многими [381] ценнейшими сведениями об Алтае и особенно превосходным обзором Катуньских гор, в 1835 году, вернувшись из Уймона в Барнаул, проделал тот же путь, что и мы, к живописному озеру Тальмень, от которого он затем повернул к Белухе, прекрасному и знаменитому Монблану Алтайских гор, из-под ледников которого вытекает Катунь. Я заимствую из его краткого, но в высшей степени содержательного сообщения следующие записи, чтобы полнее сориентировать читателя относительно региона, о котором здесь идет речь. Я несколько дней путешествовал в районе Белухи и всего Катуньского горного массива и испытывал сильное желание посетить его, хорошо зная, что такое обстоятельство не так легко представится. Только исследование необычного степного озера Алакуль с его островом Аралтюбе, на котором предполагались уникальные явления, казалось мне более срочным; мне понадобилась бы для исследования Белухи и ее окрестностей, по меньшей мере, одна неделя, для поездки же в Алакуль — в три раза больше времени, потому что для этого нужны были особые подготовительные работы, и у меня были все причины, чтобы спешить, поскольку я должен был помнить о том, что должен отправиться в обратный путь из Барнаула в Санкт-Петербург не позднее, чем в октябре, после того, как я ближе познакомлюсь с Змеиногорском и его окрестностями. Так я, правда, неохотно отказался от путешествия на Белуху и поспешил вперед в Семипалатинскую.

8-го августа 1835 г. по старому стилю д-р Геблер добрался из Уймона до озера Тальмень и отсюда на следующий день поехал верхом дальше, к источникам Катуни ³; он поднялся на горное пастбище, которое давало прекрасный вид на снежные горы у озера и на Холзун. Следовал затем по так называемому китайскому пути, которым пользовались когда-то китайцы при их рейдах и пограничных осмотрах; шел по одному из этих путей 10 верст от Становой до маленькой Тюргенсу, затем вниз, к ее впадению в Катунь ⁴, потом — вверх по ней, и семь верст над слиянием с Кураганом путь шел над Катунью и теперь тянулся вверх по ней 24 версты до подножия Белухи, где она выходит из-под ледника. Сюда путешественник прибыл 10-го августа. 12-го августа дорога на протяжении 15 верст шла вниз по Катуни, потом было взято направление на юго-восток, перешли через горный хребет, соединяющий Белуху непосредственно с Листвягой, проходящей между Белой и Бухтармой, или Листвяжьей горой, и так дошли до белого Береля. Отсюда пришли к притоку Береля Яшпаге и оттуда — через горный перевал к озеру, [382] расположенному почти в 15-ти верстах от Береля, из восточного конца которого вытекает Коксу, приток Аргута. По левому берегу Коксу мимо высоких гор д-р Геблер добрался до Белой (не следует путать с притоком Бухтармы), переправился через нее, прибыл к Ямонушке, шел 14-го августа над этой рекой через Коксу, потом к Аргуту, через который у так называемой китайской переправы перебрался на пароме. На правом берегу Геблер продвинулся потом до впадения Кулагаша (левый приток Аргута), 20-го и 21-го возвратился по прежнему пути к Берелю. Неблагоприятная погода помешала более тщательному осмотру Белухи, между тем, несколько часов 22-го, свободных от дождя и облаков, использовались им для тригонометрического измерения горы, а потом он отправился назад через озеро Маралье в Фыкалку и Зыряновск.

В прошедшие два года, а именно в 1833 и 1834 гг., г-н Геблер также предпринял экспедиции в эти места и познакомился с горячими источниками в долине Рахмановки — притоками Береля, получил возможность полюбоваться великолепными видами Белухи и получить точные познания о географии всей этой земли.

Белуха. Абсолютную высоту горы Геблер оценивает более, чем в 11 000 футов; тригонометрическое измерение, основой для которого был взят правый берег Белого Береля у устья Яшпага, показало, что Белуха поднимается на 7 000 английских футов над этой точкой. Если смотреть с юга, например, с горного хребта между Катунью и Белым Берелем, то видно, что ее вершина состоит из двух гигантских острых горных отрогов, связанных горизонтальной седловиной. Они и близлежащие более низкие горные хребты высоко возвышаются над окружающими горами и сверкают в солнечном свете от слепящего вечного снега, который тянется глубоко вниз. Этот восточный отрог кажется ниже и шире, чем западный, и продолжается двумя скалистыми острыми краями на северо-восток. Западный спускается круто без удлинения на запад, и он обильнее покрыт снегом. Отроги простираются по направлению с севера-северо-востока на юг-юго-восток, там же залегают, по-видимому, темно-серые сланцевые породы, так как нам было видно, как они выступают из глубины — мы их рассматривали в подзорную трубу. Они спускались очень круто. Седловина сплошь покрыта снегом. С ее середины ниспадает на юг острый гребень, который постепенно теряется в горном хребте, отделяющем Катунь от Белого Береля ⁵. [383]

Если смотреть с северной стороны, Белуха кажется менее сверкающей и колоссальной. От ее фирновых полей или, точнее, с западной стороны только что упомянутого скалистого хребта тянется разделенный широкой скалистой стеной на две части Катуньский ледник; после того, как обе части соединяются, они наполняют Катуньскую долину. Лед на поверхности ледника белый, порой занятый зелеными, как морская вода, ледяными сосульками. Поверхность от этой скалистой стены в обратном направлении сводчатая. Поперечные трещины пронизывают ледник и в них виден красивый зеленый цвет льда. Нет недостатка и в ледниковых столах; с нижнего конца хребта, делящего ледник, спускается морена, состоящая большей частью из обломков талько-хлоритовых сланцев; наряду с этим есть и кварц, гранатовая скала, яшма, зеленокаменные породы. Под краем ледника бушует Катунь; две конечные морены находятся недалеко от нижнего конца ледника. Белуха расположена приблизительно в центре горы, которая простирается из района впадения Коксу в Аргут с востока на запад, на источниках Катуни, именно в Белухе она находит свою наивысшую точку. Здесь гора принимает северо-западное направление и постепенно ниспадает в Катунь, где затем и заканчивается. Общее название для этой горной цепи — это Катуньский горный кряж; Белуху и ее самые высокие побочные горы обычно русские называют «Катуньскими столбами». Некоторые карты дают горам, кроме названия «Катуньские», еще второе название — «Котогорские», например, карта Клапрота Центральной Азии и карта Панснера Колыванского металлургического комбината. Положение протяженности этой горы, а также главных рек всей местности на картах, которые до сих пор появлялись по Алтаю, указаны по-разному; ценность этих карт вообще для правильной ориентации очень различная. Будет не лишним указать здесь карты, имеющиеся в моем распоряжении, для работы в данное время.

1) Карта Алтайских Рудных гор наряду с высокими горами и приграничных соленых степей. Путешествие Палласа, 2-я часть, 1773 г. Санкт-Петербург. Эта карта лишь немного описывает источники Убы и Ульбы и совершенно не касается восточной части Русского Алтая.

2) Карта минералогических-географических известий Ренованца об Алтайских горах Царско-Российской части, Ревель, 1788.

3) Панснера: Подробная карта Колывано-Воскресенской Горной округи, 1816. [384]

4) Позняков — Генеральная карта Азиатской России, 1825.

5) Ledebour. Situationskarte von einem Theile des kleinen Altai. In dessen Reisewerke, Berlin, 1829.

6) Klaproth. Carte de l’Asie Centrale. Paris, 1836.

7) Gebler. Uebersicht des Katunischen Gebirges, in den Memoiren der Kaiserl. Akademie der Wissenschaften zu St. Petеrb. T. III. 1837.

8) Humboldt. Ehrenberg und G. Rose. Mineralog. Geognostische Reise nach dem Ural, Altai und das Kaspische Meere. Berlin, 1839. Приложенная к первому тому этого произведения карта начерчена Мальманом.

9) Карта Русского Алтая к Географии Азии Риттера, набросанная Мальманом. Берлин, 1839.

10) Humboldt. Asie Centrale. Chaines de montagnes et volcans de l’Asie centrale. Paris, 1843.

11) P. de Tschihatschew. Essai d’une carte generale de l’Altai. Paris, 1845.

12) Две геологические карты о Русском Алтае, чем мы обязаны стараниям полковника фона Остермайера и других горных чиновников Алтая; карты хранятся в музее Горного института в Санкт-Петербурге.

Две из этих карт, а именно опубликованная в l’Asie centrale фон Гумбольдта и карта Познякова, спроектированы в слишком маленьком масштабе, чтобы содержать детали, но даже первая дает, невзирая на малый размер, самую верную и естественную общую картину Алтая, какую я только знаю. На карте Познякова, которая при более крупном масштабе приводит больше особенностей, гряды гор Алтая изображены совершенно противоестественно, обстоятельство, которое в некоторой степени можно извинить тем, что знание настоящей природы гор было достигнуто ⁶ только после 1824 года. Мы находим на этой карте бывшее когда-то в ходу различие Большого и Малого Алтая; первый Позняков переносит южнее озера Убса в район, где находится Тянь-Шань, который относится к Поднебесным горам; Малый Алтай окружает у него большой дугой источники Бухтармы, Чуи, Башкауса и Чулышмана. Из середины этой дуги ответвляется на запад-северо-запад Холзун, между Чуей и Башкаусом в северо-западном направлении — безымянные горы и, наконец, Телецкие горы. Эти неточности не требуют дальнейшего оспаривания. Карта Мальмана заслуживает предпочтения из всех более крупных карт Алтая благодаря прилежному и критическому использованию всех известных источников и удачному изображению и исполнению. Поэтому, а также [385] из-за ее умеренного удобного размера ее следовало бы широко использовать в качестве основы для геологической обзорной карты Алтая. Карта Ледебура оставляет желать лучшего, но ее издатель приобрел заслугу на долгое время тем, что на ней он отметил все измеренные наивысшие точки. В изображении горных цепей и русел рек она неудовлетворительна. Чтобы говорить только о территории между Коксуном и Средней Катунью, с одной стороны, и Бухтармой, — с другой мы находим здесь изображенным большое пространное плато с названием «Холзунские Альпы», но это изображение не совпадает с истинной структурой территории. Здесь не плато, а очень определенная горная цепь со снежными вершинами — Холзун. Русло Катуни указано слишком маленьким; дуга, которую Катунь описывает от своего источника до соединения с Коксуном, намного больше, и она приближается к Бухтарме намного ближе, чем указано на карте. Место, на котором я переправился через нее, находится на расстоянии трехдневного марша от Уймона и только в 45-50 верстах от Фыкалки. Что касается их притоков, то я выше уже обратил внимание на ошибку, из-за которой несколько из них указаны как западные притоки, хотя в действительности они текут в Катунь с востока. Карта Клапрота, появившаяся десять лет спустя, ориентирует нас в этом районе уже лучше, но замечательнее всего это делает, бесспорно, карта Геблера. Она развивает структуру поверхности и гидрографию обсуждаемой местности удовлетворительным образом. Она показывает, что нижняя гора Листвяга, что между Бухтармой и Белой, простирается до Катуньской горы, с которой она соединяется в районе Белухи, что совершенно верно. Она показывает Холзуну его настоящее место, направление и протяженность как высокогорья, простирающегося с юго-востока на северо-запад между верхней Катунью, Коксумом, с одной стороны, и Бухтармой, — с другой. Господин Чихачев, кажется, использовал эту карту, потому что мы находим на ней изображение Геблера переданным правильно.

Фыкалка обязана своим появлением таким событиям, как Уймон, но возникла раньше; из свидетелей постройки остались в живых только несколько старцев очень преклонного возраста, от которых я ничего не смог узнать нового, что не было бы уже известно благодаря Ледебуру об основании этого и других сел каменщиков. Жители показались мне очень приветливыми и услужливыми, но нельзя было не видеть определенной сдержанности и недоверия. По нескольким наблюдениям на барометре, которые я здесь [386] произвел на высоте 3 986 парижских футов над уровнем моря (по Ледебуру — 3 951), оно насчитывает 11 крестьянских дворов, но постройки хуже, чем в Уймоне, хотя жители живут зажиточно. Все они — раскольники и не хотят иметь у себя иноверных товарищей; в местечке нет церкви, а только маленький молельный дом, в котором у них проводится свое богослужение и прочие церковные действия, исполняемые приглашенными священниками. В квартирах, которые в целом выглядели хорошими и чистыми, было видно немало китайских изделий из фарфора, шелка и хлопчатобумажных тканей, а также резные работы и тому подобное. Мужчины вступают в брак только с дочерьми своих единоверцев или живут в свободном браке с киргизками. Свидетелем такого брака я был сам. Одеваются они, особенно по праздникам, в китайские ткани, и покрой одежды тогда порой совершенно отличается от русского. Так, одежда молодого проводника, сопровождавшего меня при моем отъезде из Фыкалки, была очень необычной. Он носил высокую островерхую черную войлочную шляпу с широкими полями, толстый пестрый платок на шее, длинные концы которого свисали вниз, стеганый бухарский халат, широкие кожаные брюки для верховой езды, какие носят киргизы, сверху — пальто из тонкой синей ткани с красной подкладкой из тонкого китайского хлопчатобумажного материала с коротким стоячим воротником на шее, а более длинный воротник свисал вокруг плеч, спускаясь до локтей. Этот костюм был таким чужеродным, что в нем едва можно было узнать русского. Уединенность жителей Фыкалки и других горных сел этой местности, их позиция в отношении к городу и их свободные промыслы пробуждают в них уверенность в себе, единство и религиозные чувства. Во время моих экскурсий, которые я здесь предпринимал, а также в доме моего хозяина я с большим интересом слушал религиозные беседы и рассуждения, которые все время пояснялись путем приведения подходящих примеров. Торговля с китайскими подданными близлежащей провинции Хобдо и с киргизами, хотя в целом и незначительная, но тем не менее очень оживленная. В Фыкалке растут, несмотря на ее высокое горное положение, просо, рожь, ячмень, овес, капуста, огурцы, лук и т. п. Излишки зерна, шкур животных и т. п. чаще всего продаются за дабу — грубую китайскую хлопчатобумажную пряжу, которую можно с выгодой сбыть русским или нерусским жителям Алтая. Оленьи рога здесь — также превосходный предмет торговли. Олени — это так называемый живой капитал, сброшенные рога [387] принесут верные проценты. Китайцы платят за одни рога, смотря по их размеру и структуре, от 10 до 30 даб; 1 штуку дабы русский продает за 3-4 рубля банку, следовательно, за одни рога можно получить до 120 рублей. Таможенный служащий в солдатском ранге следит в Фыкалке за торговлей; сейчас, насколько мне известно, в этой местности нет таможенных охранников.

Еще в день моего прибытия в Фыкалку я сделал экскурсию в горы Листвяга, с высоты которых была видна Нарымская гора во всей ее величественной красе, Белуха же была совершенно покрыта темными дождевыми тучами. Близлежащие горные цепи на севере постепенно освобождались от них и на их вершинах показывался свежевыпавший снег. Нам встретились несколько киргизов с женами и детьми; мужчины носили высокие русские войлочные шляпы. Несколько лет назад киргизам было разрешено в ограниченном количестве кочевать по правому берегу Бухтармы, чем жители Фыкалки, по-видимому, недовольны, потому что у них с этого времени стали часто воровать лошадей.

К востоку-юго-востоку от села на расстоянии около 11-12 верст расположена плоская конусообразная гора, относящаяся к горам Листвяги и известная под названием «Щебенуха», «Осколочная гора» ⁷; я посетил ее 13-го августа. Тропа шла у северного подножия гряды Листвяги до дороги к китайскому пограничному посту Чингистай. Затем я поднялся на Листвягу и свернул в пологое ущелье на восток, которое вело до подножия горы. На вершину надо было подниматься пешком; я считал, что ее высота над уровнем моря составляет 7 570,8 парижских футов. До подножия нас сопровождал глинистый сланец, вершина же была чудовищным скоплением гранитных глыб, спускающихся по склонам в различных направлениях, как широкие потоки. Открыто залегающего гранита показывалось мало. На вершине тут и там можно было увидеть высохшие стволы лиственниц. Вид был необычайно красивый. На севере глубоко под нами лежали узкие зловещие скальные щели, в которых рокочет Белая с притоками; постепенно Холзун поднимается из этой глубины над границей деревьев в район снега. Но прежде всего взгляд приковывал великолепный вид Белухи и соседней с ней горы, на которых на расстоянии около 60-70 верст на север-северо-восток во всем своем величии возвышались над всеми другими горами блестящие снежные вершины. На этом высочайшем снежном пике даже через хорошую подзорную трубу я совершенно ничего не смог увидеть, ни [388] одной скалы. С этой стороны Белуха выглядела довольно неприступной, каковой ее жители Алтая считают до сих пор; всюду скала и снежные склоны слишком крутые, чтобы ступить на них. Наверняка, до сих пор не была предпринята попытка подняться на этот Алтайский Монблан, но когда-то и Белуха потеряет свою славу неприступности благодаря какому-нибудь отважному альпинисту, как ее терял в новейшее время ни один альпийский колосс Европы из-за упорства храбрых охотников и естествоиспытателей. Агазиц, Форбес и Десор поднялись в 1841 году на Девственный рог; Зульгер из Базеля — на Сумрачный рог, Эшер фон Линт и Десор в 1842 году — на Пугающий рог, Плато Чихачев, пик Нетон в цепи Маладетта в Пиренеях ⁸.

Долина, через которую мы добрались до подножия Щебенухи, была когда-то, как говорят, богатой соболями, сейчас же почти невозможно было их там найти. Здесь так же, как в Уймоне, жаловались на быстрое исчезновение животных, на которых можно охотиться, егери с трудом находили дичь на далеких расстояниях, чтобы иметь добычу.

Ранним утром 14-го августа мы опять сидели в седле, чтобы продолжить наше путешествие в Зыряновский. Надо было ехать верхом от Фыкалки до деревни Сенной, расположенной на расстоянии в 92 версты, лишь оттуда можно было отправиться дальше на подводах. Мы быстро поехали верхом по гористому склону Белой и вскоре (через 12 верст) достигли одноименного села, лежащего глубоко в округлой горной котловине, которая открывается только двумя расщелинами: из одной Белая вливалась в котловину, из другой — выходила. Деревня имела лучший вид, чем Фыкалка; дом сельского старосты, в котором я остановился, чтобы сменить лошадей, был чрезвычайно чистым и обставлен с некоторой элегантностью; нам очень приветливо подали хороший завтрак и через полчаса подвели свежих лошадей; теперь мы держали курс на Верхне-Бухтарминскую, называемую обычно «Печи». Хорошо выстроенное село находится близко от Бухтармы, к которой надо подняться верхом на очень высокую гору. С вершины можно охватить взглядом большую часть красивой плодородной долины, через которую протекает бурная Бухтарма со своей зеленовато-белой водой. Совершенно иным был вид этой местности для глаза, который привык долгое время наблюдать застывшие формы высокогорья с его альпийской и субальпийской флорой, с его снежными вершинами и темными хвойными деревьями. Высокие кусты и травы, которых не знают горы, покрывают ровную почву долины, на [389] обширном поле уже были сжаты хлебные злаки, и снопы составлены в суслоны, теплый юго-западный ветер дул на нас, журавли бродили по высокой траве, а жители Печей угощали нас прекрасными арбузами.

До Коробихи дорога ведет еще по левому берегу Бухтармы, но перед этим селом надо переправиться через реку, потому что оно лежит на левом берегу: мы с нашими вещами переправились на лодках, лошади отправились за нами вплавь.

Долина Бухтармы образована так, как это не часто встретишь. Умеренно широкая подошва очень плоская, прямолинейная, по обеим сторонам склон поднимается довольно круто, чаще без постепенного перехода, под углом в 40°-50°. Горы, сначала царящие в долине, не поднимаются выше верхушек деревьев, но за ними время от времени видны вдали безлесные скалистые хребты, а на востоке — высокие снежные вершины, завершающие ландшафт.

Бухтарма течет по продольной долине. Глинистый сланец, образующий ее высокие берега, простирается с юго-востока на северо-запад, часто расположен вертикально или круто спускается на северо-восток или юго-запад. На несколько верст выше Коробихи в нем складывается конгломерат светлой окраски, видимый уже издали, выделяющийся на темном глинистом сланце и привлекающий этим внимание. Это конгломерат, состоящий из нечетких слоев, разделенный на толстые глыбы с отвесным уклоном и простиранием с запада на восток. Он поднимается из почвы долины на незначительную высоту, образуя вертикальные скалистые стены, поверхность которых полна отверстий и пустот. Основная масса состоит из желтоватого известняка, пустоты наполнены зеленовато-серым мергелем. Между глыбами этой породы видны и очень тонкие сланцеватые части известняка; больше всего привлекают внимание те слои, состоящие из светло-желтых и зеленоватых известковых основных масс, в которых содержатся угловатые обломки белого кварца и глинистого сланца в больших массах; куски глинистого сланца частью очень мягкие, светлого цвета и выветренные, частью же еще темные и обычной твердости. Я определил для Коробихи высоту над уровнем моря в 1 773 парижских фута.

15-го августа мы отправились верхом дальше в село Малый Нарым, или Мало-Нарымское. Мы следовали вверх до горного перевала высотой 4 159 футов, с которого снова открылся вид на высокогорье и Белуху. Отсюда мы направились в долину Нарымки, правого притока Нарыма, продвигаясь между [390] созревшими хлебными полями и мимо красивых покосов, трава которых уже была убрана. Всадники, которые нам встречались, и жнецы в поле — все были в капюшонах из холста, снабженных тонкой сетью из черных лошадиных волос. Это обычное защитное средство, которым пользуются здесь в летние месяцы для защиты от мух и москитов, представляющих настоящее бедствие.

После того, как в Мало-Нарымском поменяли лошадей, мы поехали дальше в Сенную, что на Бухтарме, где находится территориальная полиция. Здесь жил с женой и ребенком заседатель суда Нидерландов, судьбе которого трудно позавидовать. В одинокое село путешественники попадают самое большее один или два раза в год, а часто и ни разу; у мужчины не было в окружении ни одного образованного человека для общения; ближайшая церковь находится в 130 верстах в Бухтарминске, в рядом расположенном Зыряновске к этому времени еще не было церкви. Все свои деловые поездки он вынужден совершать верхом по трудным дорогам.

В этой долине никогда не выпадал глубокий снег, а зимние холода, характерные именно для Сибири, не были значительными. Бухтарма, хоть и замерзает при суровом морозе, но при более мягкой погоде сразу возникает подъем воды и ездить по льду опасно, в середине же марта это обычно невозможно. Между Коробихой и Сенной все еще показывался глинистый сланец как доминирующая горная порода; только на вершине между Коробихой и Мало-Нарымским выступали суенит и роговая обманка. Высота гор становилась все незначительней.

Сенная лежит на высоте 1 599,6 парижских футов ⁹ над морем. До следующего села Александровского нам предстояло ехать верхом, а уже отсюда весь остаток пути до Зыряновска мы могли проехать на телеге. Дорога идет через село Мякинка вниз по речке Березовка, по местности, имеющей полностью степной характер: трава была от солнечного зноя высохшей и желтой, земля сухая и полна трещин, только у маленьких полусухих ручьев там и сям стояли жалкие деревца; суслики и долгоноги оживляли пустынную местность, а жара днем была необычайно сильной. Господствующей породой и здесь продолжал оставаться глинистый сланец с непостоянным спуском и простиранием, а в долине Березовки в крутых низких утесах из него выступал, то и дело повторяясь, суенит. 16-го августа мы добрались до Зыряновского, где в гостеприимном доме управляющего шахтой господина Аларовского нам был оказан теплый прием. [391]

Зыряновский лежит, по моим наблюдениям, на высоте 1 485 парижских футов над уровнем моря ¹⁰. В Зыряновском в данное время — самая богатая серебряная шахта Алтая. Ее руды содержали к тому времени, когда я ее посетил, в среднем более 4 золотников серебра на пуд (приблизительно столько лотов в центнере), и она одна поставляет ежегодно до 450 пудов серебра, то есть почти половину общей массы, которую Алтай должен добывать каждый год. Шахта лежит на склоне довольно отлогой горы и нуждается в воде; штольня, которую гнали из долины в гору, достигает глубины только 21 лахтер, самая же глубокая горизонтальная выработка находилась на 47 лахтеров под землей. Чтобы поднять воду, в шахте установлено насосное устройство, приводимое в движение необычайно большими колесами с верхним ходом воды. Рабочая вода подводится за шесть верст из хранилища паводковой воды в Березовке и течет последний участок по деревянному желобу на высоких кольях. Поскольку колеса стоят очень глубоко в долине, то система рычагов, поднимаясь, должна отсюда приводиться в движение. Летом эта машина полностью достигает цели, зимой же из-за холода приходится бороться с разными трудностями. Вода замерзает преимущественно в деревянном канале, образующем конец водопровода, с четырех сторон подверженному воздействию холодного воздуха. Небольшое количество струящейся воды тогда уже слишком слабое, чтобы как следует приводить в движение колеса, они часто останавливаются и более глубокие места шахты наполняются водой. Только путем часто повторяющейся чистки канавы ото льда, что требует больших затрат труда, удается подать на колеса больше воды. Поэтому зимой приводят в действие преимущественно верхние участки штрека, потому что они сухие, а летом работают в глубине.

Геологические характеристики шахты в целом очень простые, их и здесь можно как в шахте, так и наверху, днем наблюдать в углублении. До следующей непосредственной близости рудной массы, которую Г. Розе и Усатис называют пластом, Соколовский же — штоком, продолжается серо-зеленый или светло-зеленый глинистый сланец, который простирается с запада на восток или же горизонтально с юго-запада на северо-восток и круто падает на север или северо-запад. По Г. Розе, он содержит шарики, зачастую величиной с орех, и комки зеленовато-белой плотной массы полевого шпата. С приближением к рудному штоку он претерпевает двойное изменение: становится в некоторых местах тверже, кремнистее и переходит в [392] кремнистый сланец, который пронизан белыми прожилками кварца и содержит превращенные в бурый железняк кристаллы железного колчедана. В других местах он становится похожим на тальковый сланец и хлоритовый сланец, которые также содержат прожилки кварца и бурый железняк. Месторождение руды имеет приблизительно то же самое простирание и спад, как и глинистый сланец, в котором он откладывается: имеет в длину 170 лахтеров, толщина колеблется от трех до 15 лахтеров, а в глубину он вскрыт до 56 лахтеров. На своей восточной оконечности он делится на два месторождения, застывшее средство между ними является порфирообразным сланцем (по Соколовскому ¹¹), а именно зеленоватым тальковым сланцем, содержащим кристаллы полевого шпата и зерна, кварца. Месторождение руды состоит из роговика и кварца. Оба, особенно кварц, очень ноздреватые и пористые, поры заполнены железной и свинцовой охрой, здесь находят самородное золото, содержащее серебро, порой кусками в несколько фунтов. В некоторых местах рудная масса состоит из очень рыхлого превращающегося в песок вещества, состоящего из мелкозернистого кварца, железной охры, свинцовой почвы и церуссита, халькозина, ярь-медянки и азурита. Встречаются также галенит, медный и железный колчедан, блеклые руды и цинковая обманка (по Соколовскому) ¹¹. Все эти вещи так глубоко смешаны между собой, что почти невозможно отличить их друг от друга. Соколовский делает еще замечание, что месторождение в определенном отношении можно поделить на верхнюю и нижнюю половину. В верхней металлы еще встречаются почти без исключения в форме окисей и солей, в нижней же, более глубокой половине, — в виде сернистых соединений. Эта нижняя половина расположена в самой глубине шахты и только что освоена.

Между Зыряновском и Бухтарминском на берегу Бухтармы расположен прииск Заводинский, ставший известным благодаря теллуру серебра и свинца, описанный Соколовским (Горный журнал, 1835 г., № 11, с. 322.) Заводинский, который относительно своей руды имеет большее сходство с Зыряновским рудным штоком, отличается от него значительно тем, что земельная масса здесь в вертикальных и горизонтальных пластах ограничена порфиром, содержащим много полевого шпата и кристаллов кварца. Здесь масса руды также состоит из кварца, который в верхних выработках пористый и наполнен рудой церуссита, свинцовой и железной охрой. В более глубоких местах были найдены сернистые металлы, особенно много галенита. Говорят, что в Заводинском лучше, чем в [393] других шахтах, можно наблюдать как более глубоко залегающие сернистые металлы еще наверху переходят в оксиды и соли. Ежегодное количество руд серебра и свинца, добываемых в шахте, сильно колеблется в зависимости от обстоятельств и потребностей. В 1835 году была освоена масса руды длиной в 20 лахтеров и глубиной в 17 лахтеров. Толщина их составляет до 5 лахтеров.

19-го августа я отправился из Зыряновска, чтобы посетить Баты, или Хонимайлеху, следующий китайский пограничный пост у впадения Нарыма в Иртыш. Путь вел сначала к зимовью, одинокому домику между Зыряновском и селом Черемшанка, а затем в это село. Местность гористая, скалистая и безлесная, даже на более высоких вершинах здесь не видно было следа от снега. Из Черемшанки мы добрались на следующий день до лежащего на высоте 1 695,6 парижских футов над морем казачьего села Красные Ярки на Иртыше по хорошо проложенной, снабженной верстовыми столбами дороге, ведущей из Бухтарминской до Баты, последней русской пограничной заставы, лежащей напротив китайского пограничного пикета на острове Иртыша. В Красных Ярках я узнал у недавно прибывшего из Баты казака, что вся китайская охрана еще 15-го отправилась на свою зимнюю квартиру на Верхнем Иртыше, и поэтому должен был отказаться от надежды увидеть этих людей и без задержки отправился в обратный путь на Верхнюю пристань, в верхней гавани реки, откуда на челнах доставлялись зыряновские руды до Усть-Каменогорска, оттуда, как известно, они проделывали путь до Барнаула и других серебряных заводов страны.

У Красного Яра долина Иртыша широкая и ровная: левый берег образует низкий луг с красивыми покосами, правый, несколько более высокий, состоит из желтой, рыхлой, немного известковой глины, время от времени берег пробивает выступающая гранитная скала.

На некотором расстоянии от берега возвышаются по обеим сторонам безлесные гранитные утесы. На юго-востоке поднимались Нарымские горы — как длинная синяя стена, через подзорную трубу я смог распознать на их гребне деревья. На Иртыше было множество поросших камышом островов и песчаных отмелей. Казаки успешно занимаются рыболовством вверх по Иртышу до озера Зайсан и на самом озере. Верхний Иртыш не используется ими, но, пожалуй, государственными крестьянами и ясашниками при определенных условиях; и они там, говорят, убивают много выдр.

Если поворачивать от Зыряновска на юг, то уже через [394] восемь верст выходишь из области глинистого сланца, к которому относится богатая шахта, и попадаешь на мощные гранитные извержения, которые продолжаются до Красных Ярков. Гранит, в целом, мелкозернистый, его мерцание — черное, кварц — дымчато-серый или белый, полевой шпат — желтовато-белый. Нередко показывается и суенит, а именно гранит, в котором вместо слюды содержится роговая обманка; в других местах гранит приобретает сходство с трахытом. Вблизи Верхней пристани гранит виден на правом берегу Иртыша, где он из степной почвы долины круто поднимается маленькими стенами и скалистыми гребнями и расщепляется на горизонтальные плиты. У казачьего села Черемшанское, между Красными Ярками и Верхней пристанью, непосредственно на правом берегу поднимается низкая скала, спускающаяся вертикально к воде. Ее северный склон полого спускается ко дну долины. Склон состоит из сменяющихся слоев сланцевого кварца без слюды слоями со слюдяными листиками, а также с чистой сланцевой слюдой. Из этого слюдяного сланца поднимается большими партиями массивная порода, которая кажется глубокой смесью кварца и фельзита. На границе между этими двумя породами нередко можно увидеть тонкие черные сланцевые пластины, которые надо считать ставшим галькой глинистым сланцем.

Высоту над уровнем моря Верхней пристани я счел равной 999 парижским футам. Здесь нас уже ожидала лодка, на которой мы должны были продолжить путешествие вниз до Усть-Каменогорска. Ранним утром 21-го августа мы сели в лодку и уже через 30 верст, на которые потребовалось 4 часа, достигли маленького казачьего пикета, расположенного одной верстой ниже впадения Бухтармы в Иртыш. Последний здесь не отличается ни шириной, ни бурным течением и разделен на множество рукавов, которые охватывают низкие острова, состоящие из нагроможденной гранитной гальки, и имеют скудную растительность. Но все дно долины при плоской поверхности обладает очень значительной шириной и покрыто буйно поросшими лугами. Вид местности ясный, открытый: везде видны вытянутые, низкие, эллипсовидные, гранитные выходящие из земли холмы в виде ножниц, как на Финском заливе. С отдельных более высоких гор видно, как плитообразный, изрезанный ущельями гранит равномерно спускается на равнину — своеобразное и в высшей степени характерное явление для породы, образовавшейся от извержения. Бухтарма со своей зеленоватой водой и с быстрым течением пятью рукавами впадает в Иртыш, ее устье покрыто [395] множеством мелких плоских островов, на которых растет густой вербный кустарник. Эта местность могла бы иметь очень гостеприимный и приветливый вид, если бы она была более населенной и лучше возделанной, но до сих пор крепость Бухтарминск является единственным наиболее значительным пунктом в ней, да и он при более близком наблюдении не способен приятно оживить ландшафт, хотя немногие белые дома с красными крышами производят издалека некоторый эффект. Поселение расположено близко к правому несколько возвышенному берегу Бухтармы, приблизительно на одну версту выше ее устья. На восточном конце находится маленькая цитадель с узким рвом и испанскими всадниками, валы возведены из камней. В ней находится гарнизонная больница, мучной магазин, пушки вместе с ядрами и запасом пороха. Весь этот воинский аппарат покоится здесь теперь уже продолжительное время в глубочайшем мире. Малочисленное население Бухтарминска состоит из гарнизона с его офицерами и коменданта, пары священнослужителей, одного или двух таможенных чиновников и нескольких ссыльных, среди которых в то время находился человек, сильно выделяющийся своим интеллектом и образованием.

Среди неизмеримой области глинистого сланца и гранита этой местности, насколько часто встречаются эти породы вместе, едва находят профиль, который был бы поучительнее, чем тот что, у цитадели Бухтарминска, близко к берегу Бухтармы. Уже из-за резкой разницы цветов — черный и красновато-белый, как и из-за гротескных нависающих гранитных стен это оголение скал даже привлекает внимание дилетантов в науке.

Если их рассматривать в связи с находящимися вначале оголениями скал, особенно с гранитной горой Мохнатая сопка, которая расположена на две версты севернее цитадели, то убеждаешься, что здешний гранит — настоящая изверженная горная порода, пронизывающая глинистый и слюдяной сланец и даже заливающая его сверху.

Мохнатая сопка, которую можно ожидать на расстоянии двух верст от представившегося профиля, — это изолированная низкая гора, кажущаяся из Бухтарминска конусообразной, потому что видна только одна из ее узких сторон. Если смотреть с востока на запад она появляется как вытянутый купол в виде крыши. Также простирается и соединенный с ней глинистый сланец. Гора состоит из беловатого среднезернистого гранита, расщепленного в виде плит; эти плиты на всех четырех склонах имеют соответствующее наклонение; гранит [396] продолжается с этой структурой до берега Бухтармы, лишь с той разницей, что плиты его здесь и на промежуточной равнине лежат горизонтально. Уже на восточном подножии видны выступающие сланцевые породы, имеющие частью пологий спуск, а частью — крутой, и горизонтально простираются на 11 верст с юго-запада на северо-запад. Это частично измененный черноватый глинистый сланец, а частично сланцевый слюдяной кварц и, наконец, кристалло-зернистая слюдяная скальная порода, похожая на ту, которая наблюдалась у Христиании в Норвегии ¹² в точках соприкосновения гранита и глинистого сланца, только намного грубозернистее и без примеси кварца. Эти сланцевые горные породы во многих местах, кажется, образуют совершенно оторванные, изолированные, одетые кругом в гранит стороны — точно так же, как это наблюдается в окрестности Христиании. Профиль берега показывает эти связи еще более четко. Гранит здесь залегает в толстых горизонтальных отбойках и больших кубиках с округленными краями. Он похож на предыдущий: от средне-зернистого до мелко-зернистого — последнее там, где он выступает в виде жил. Он заключает в себе с обеих сторон глинистый сланец и слюдянистую горную породу, и покрывает его неподалеку от берега и сверху. Здесь также он всего лишь в некоторых местах плотный, черно-серый, характерный глинистый сланец, а в основном — нечетко расслоенная смена сланцевого слюдянистого кварца, галечный сланец и слюдянистая скала, все — черноватого и серого цвета. В целом заметны лишь немногие следы от сланцевой структуры и крутого падения слоев, отчетливее всего в некоторых роговито-скальных пластах, а больше — неравномерное расщепление, как в громоздких камнях; в некоторых местах заметно даже отделение в большие кубики, как в соседнем граните.

Густав Розе ¹³ описывает поведение гранита и глинистого сланца в соседнем ущелье, тянущемся во внутреннее помещение цитадели, стороны которого состоят из глинистого сланца, который падает более вертикально и простирается горизонтально; он пронизан в форме сети маленькими гранитными прожилками и местами становится странно зернистым, и состоит тогда из мелкого скопления полевого шпата и слюды, в которой опять лежат внутри слюдянистые листики покрупнее. Все эти и другие близлежащие точки, описанные Розе, четко показывают, что все эти породы, с которыми гранит здесь соприкасается, и которые он даже заносит с различной толщиной в прожилки, являются ни чем иным, как измененным различным образом глинистым сланцем; но [397] предшествовало ли это изменение укутыванию и проникновению гранита или же влияние последнего должно приписываться глинистому сланцу — это вопрос, на который я пока должен отказаться ответить.

На одной из больших гранитных пластин на верхней части стены, описаной выше, обнаруживаются бывшие предметом многочисленных обсуждений — следы животных и людей Бухтарминска, которые пытался истолковать уже ряд ученых. От выветривания гранита они стали несколько неразборчивыми, но при низком положении солнца еще хорошо видны. Я насчитал 10 изображений подков, так называемый адамов след, и, наконец, небольшое углубление, которое здесь обычно называют заячьим следом. По сведениям, которые я собрал у жителей крепости, пожалуй, не подлежит сомнению, что эти и другие следы были выдолблены солдатами, занятыми здесь в 1791 г. на строительстве крепости.

Мы покинули Бухтарминск 22-го августа. Иртыш после объединения с Бухтармой становится более бурным и берега его приобретают другой вид. Как жила руды, которая сгрудилась возле другой и порой ее облагораживает, так и здесь говорят, что Бухтарма улучшает Иртыш. Берега Иртыша ближе подходят друг к другу, становятся выше и круче; гранит и глинистый сланец еще показываются при сходных условиях как у Бухтарминска, но первый встречается все реже, глинистый же сланец доминирует. Здесь хорошо видны и впервые ставшие известными залежи гранита, обособленные в горизонтальные или слегка наклонные отмели на крутых слоях глинистого сланца ¹⁴. У них нет очень устойчивого простирания и спада, они зачастую прорезаны жилами кварца, а также его большими бесформенными массами. Там, где начинает царить глинистый сланец, долина Иртыша явно является в нем только узкой и глубокой щелью, и образована она весьма необычно. Глинистый сланец большей частью спадает вертикальными стенами либо непосредственно в воду, когда дно долины занято бурной рекой, либо между скалой и рекой остается еще узкая полоска берега с луговой почвой и пастбищными кустарниками, где у рыбаков и охотников строят маленькие хижины. Но крутые стены невысокие и с их верхнего края резко поднимается травяной склон до верхушек береговых гор. Все вместе производит мрачное, строгое, даже наводящее ужас впечатление, которое только усиливается из-за почти полного отсутствия жителей, свежей зеленой травы и деревьев. Похожие по образованию долины и породы я однажды видел у рек Аар и Мозель — этих [398] живописных притоков Рейна, но на них дует мягкий ветерок, веселые люди мелькают в многочисленных городах и селах, на черных сланцевых скалах висят кисти винограда в тщательно засаженных виноградниках, и красивые деревья защищают берега тенью.

Несколько верст ниже Бухтарминска, там, где берега Иртыша менее крутые и скалистые, по обеим сторонам реки несколько выше заметны плетеные заборы. Их удивительно видеть, потому что не ожидаешь встретить здесь ни пашен, ни садов, и вскоре узнаешь об их назначении. Косули, а порой и олени бродят осенью, спускаясь с более высоких гор, лежащих на севере Иртыша, в более теплую степь на его левом берегу. Весной начинаются те же перемещения по Иртышу, но в обратном направлении, чтобы сменить степную жару на прохладный горный воздух. Путь их перемещения известен, и егери сооружают на плетни, в которых местами оставляют проходы. Мигрирующая дичь доходит до такого прохода и плывет здесь через реку; егерь догоняет ее на челне и убивает на плаву или ловит нем с помощью петель и ям. Таким способом ежегодно добывают много косуль.

Долина Иртыша сохраняет свой серьезный меланхолический характер почти до Усть-Каменогорска, берега становятся здесь ниже; горы, сопровождающие ее, все дальше отступают, изредка еще выступает скалистый мыс, и, наконец, река попадает в большую равнину, обрамленную низкими и отдаленными холмами, в которой расположен Усть-Каменогорск, а Ульба течет в Иртыш. Ульба выступает из подобных скалистых ворот последней и в устье образует богатую островами более возделанную дельту.

Стало слишком поздно, чтобы еще до наступления ночи добраться до Нижней пристани — нижнего речного порта; мы почти два часа ехали в полной темноте и, наконец, около 10 часов вечера добрались до места. На следующее же утро мы прибыли в соседний Усть-Каменогорск, где я находился до прибытия генерала Ст. Лаурента, руководившего в то время Омской провинцией и без чьего разрешения я не смог бы предпринять экспедицию к Алакулю. Ее легче всего было выполнить из Усть-Каменогорска: в 160 верстах южнее от него недавно основали казачью станцию Кокбухты, расположенную на одноименной реке, которая течет к западному берегу Зайсана. От этого поста до Алакуля насчитывалось еще 250-300 верст, поэтому все расстояние от Усть-Каменогорска до озера составляет, пожалуй, около 400 верст. Я предварительно уже оснастился к этой экспедиции и собрал точные сведения [399] от разных лиц: все считали ее легко выполнимой. Мне сказали, что с тремя-четырьмя казаками для охраны путь можно пройти, не подвергаясь опасности, поскольку эта часть Киргизской степи вполне надежно поделена на округа, которые якобы хорошо управляются. 27-го августа прибыл генерал Ст. Лаурент. Я поспешил посетить его, но уже во время первой беседы смог заметить, что генерал не только не торопится поддержать меня в моем намерении, а, наоборот, старается сделать его исполнение невозможным. Он сам только что прибыл из Кокбухты с небольшим конвоем, но сказал, что я должен для своей поездки взять очень солидную охрану, а таковую он в данный момент не может мне дать. В степи, как считал господин Ст. Лаурент, стало небезопасно после одной вооруженной демонстрации, которую надо было предпринять этим летом против кокандских и ташкентских подданных, и которая была очень скоро окончена уничтожением защищенного окопами лагеря врагов. Генерал, впрочем, был единственным человеком, который так мрачно смотрел на вещи; другие лица, которых я опросил, находили обстоятельства более благоприятными и приводили в доказательство положительные примеры. Тем не менее мне пришлось отказаться от экспедиции, и я покинул Усть-Каменогорск в тот же день, чтобы оставшееся в моем распоряжении время использовать для Змеиногорска, куда я поехал через Семипалатинск. Путь в последний проходит по правому склону долины Иртыша со многими перспективами на долину реки и Киргизскую степь на противоположной стороне. Уже на второй станции местность становится гористой, а берег Иртыша скалистый и крутой, снова появился глинистый сланец, сопровождаемый вялым кварцем; слои и здесь имеют неустойчивое простирание и обрушиваются под всевозможными углами; с приближением Семипалатинска горы снова спускаются и местность представляет собой совершенно ровную песчаную почву, для которой, как обнаруживается при более подробном исследовании, глинистый сланец и серая порода служат прочной основой, образовывая небольшие холмы и выступая время от времени наружу, что наблюдается и в самом Семипалатинске. То же обстоятельство и со всей песчаной местностью вокруг, к которой относится и Шульбинский лес, густой хвойный лес на песчаных дюнах, которые тянутся вдоль Шульбы и северного берега Иртыша. Вполне вероятно, что песок этого региона появился из-за постепенного разрушения слоев серой вакки, часто чередующихся здесь с глинистым сланцем. То же происхождение имеет, пожалуй, множество мелкой, всегда [400] округленной осыпи из кварца, порфира, кремнистого сланца и яшмы, которая свободно лежит по всей местности до Усть-Каменогорска не только в более низких местах, особенно вблизи рек, но и на вершинах холмов и гор.

На улочках Семипалатинска, а также в соседнем Шульбинском лесу наносный песок сдувается в высокие кучи; при сильном ветре он оседает то под защитой деревьев, то за домами и заборами. Невозделанные или не покрытые растительностью пространства, как берег Иртыша под Семипалатинском, свободны также и от наносного песка.

На Шульбе когда-то стоял завод, где плавили серебряные руды Южного Алтая, но давно уже прекратил свое существование и теперь видны лишь несколько следов от плотины, которой уровень воды в Шульбе был поднят для заводского пруда.

То, что Семипалатинск действительно относится к настоящей степи, провозглашается свойственной гористому востоку наряду с другими вещами также частотой тех обманчивых картин, вызываемых на больших равнинах воздушными слоями различной температуры, а порой различной плотности, которые обусловливают различные преломления светового луча, достигшего глаза наблюдающего. Это явление, известное под названием «фата-моргана», «марево» и «мираж» чаще всего встречается в европейских, азиатских, африканских и американских степях и на море, но встречается и на меньших площадях как на крайнем севере, так и на знойном юге, как при холодном и горячем, так при спокойном и подвижном воздухе. Я видел их на большой дороге между Москвой и Санкт-Петербургом, на южной вершине острова Готланд в 1845 г., на маленьких, без деревьев, травянистых равнинах, но и, правда, в больших масштабах — в Киргизской степи, у Каспийского моря, в безлесных, но уже гористых районах южного Урала, в Барабинской степи и на равнинах Нижнего Иртыша. Самым частым и сильным является мираж при сильной жаре в обеденные часы: даже при совершенно спокойном воздухе всегда замечаешь в нижних слоях и преимущественно в воздушных картинах, вызванных преломлением света, постоянное оживленное циркулирование, при сильном ветре это движение еще заметнее. Но я помню, что видел это явление еще довольно четким, хотя и более слабым при прохладном воздухе и облачном небе: например, 26-го июля по старому стилю 1835 года в Киргизской степи к северо-востоку от форта Императорское между Орской и Троицкой — после того, как в предыдущие дни [401] было очень жарко, в ночь с 25-го на 26-е был шторм и дождь, а 26-го прохладный сильный северный ветер погнал впереди себя низкие облака. Нижние воздушные слои, наверное, нагрелись тогда на не совсем еще остывшей земле.

В вышеназванных районах я видел миражи всегда только в следующем виде:

1) На определенном расстоянии от наблюдателя верхушка горы или холма отделяется от основания и кажется, что он свободно парит в неопределенных, ундулирующих контурах над горизонтом. Но стоит ближе подойти к предмету или немного подняться выше, как отделенная часть соединяется со своим основанием и все предстает в истинной форме.

2) По обеим сторонам мелкого углубления, например, опущения между двумя холмами или по обеим сторонам широкой, несколько углубленной дороги склоны кажутся на нижнем конце отделенными от основания; пустое клинообразное пространство горизонтально тянется со дна углубления под склонами, которые потом появляются в озере, как предгорья. Достаточно наблюдателю слегка подняться выше, чтобы это явление пропало.

3) На всей ровной почве на незначительном расстоянии часто видно озеро: видно, как волны на нем перекатываются, и кажется, что можно различить острова. При приближении картина исчезает, перед введенным в заблуждение взором лежит покрытая травой земля с низким кустарником.

Кяхта, Семипалатинск и Оренбург, как известно, являются тремя основными складскими площадками, или галереями для торговли, которую Россия ведет с китайским Туркестаном, Ташкендом, Кокандом, Бухарой, Хивой и многими киргизскими племенами, населяющими обширные степи. Семипалатинск получает азиатские товары из Коканда, Ташкенда и китайских городов Чугучак (Тарбагатай) и Кульджа, или Или. О торговом пути от Семипалатинской в Кульджу, о торговле в Кокандском ханстве, китайском Туркестане, в занятой китайцами Джунгарии и о многих городах этой части Внутренней Азии я ранее писал уже во втором томе данных сообщений (1839) и потому во избежание повторов лишь указываю на них. В Семипалатинске я смог получить лишь незначительные китайские товары, особенно шелковые, хотя я не жалел сил, чтобы вместе с ташкентским посредником, родившимся в Семипалатинске в семье ташкентцев и хорошо владевшим русским языком, прилежно посещать дома и лавки и азиатских [402] торговцев. Они живут в отдельной мусульманской части города, имеющей несколько больших мечетей, и лучше застроенной, чем русская часть города. Дома, хоть внешне и похожи на русские, но всегда обставлены и украшены на азиатский манер. Полы застланы большими, порой очень красивыми шерстяными коврами, на которые садятся с поджатыми под себя ногами. У стен стоят большие, пестрые, обитые железом и, возможно, небольшим количеством серебряной жести сундуки, в которых хранится все имущество жителей, а также и товары. Я купил китайский фарфор, шелковую ткань, атлас, изящные вышитые сумочки с благовониями, шапочки, табак, кирпичный чай, веера и опахала; все — довольно дешево по сравнению с тем, что нужно заплатить за такие вещи в Москве и Санкт-Петербурге. В квартирах большей частью находились женщины и дети, потому что мужчины имеют обыкновение путешествовать в это время года. В зажиточных домах было очень чисто, женщины одеты богато и со вкусом, многие сидят на коврах и прилежно занимаются разными работами. Большинство из них шили халаты из полосатого шелка, причем я обратил внимание на подрубку этой одежды: это одновременно и ткачество, и шитье. Напротив работающей в 4-5 шагах сидит служанка или слуга и в каждой руке держит некоторое количество шелковых нитей, которые, как разворот на ткацком станке, заходят друг на друга. После каждого стежка, которым появляющийся при ткачестве шнурок закрепляется на шве, нити перекладываются из левой руки в правую, а после следующего стежка нити снова меняются. Среди женщин, как и среди мужчин, можно было заметить много броско красивых лиц, напоминающих еврейские; у женщин зачастую очень благородное душевное выражение лица и необыкновенно красивые, всегда темные глаза. Они перед нами не закрывают лица. Многие семьи мы заставали за обедом или приготовлением его; везде было одно и то же — густой бульон из баранины с мучной лапшой, очень крепкий и вкусный; некоторые подавали к нему хорошо пропеченный ячменный хлеб. Нас приветливо пригласили к обеду, и я охотно и с большим аппетитом поел. В одном из этих домов я попросил разрешения побыть подольше, чтобы нарисовать кирпичный дом напротив, построенный по ташкентскому стилю. Меня сразу же провели в комнату, ближе всего находящуюся к этому дому, и подали мне стул, что было редкостью у азиатов.

Вблизи мечетей в любое время дня можно увидеть [403] интересные группы. Здесь собираются азиаты в своих широких живописных халатах с серым или белым тюрбаном на голове, иные — в татарских шапках, киргизы — в широких кожаных штанах и в остроконечных белых войлочных шапках, женщины — в халатах с высоким головным убором из белых платков, концы которых спускаются на плечи, грудь и спину до пояса. Ташкентские женщины не нагромождают так высоко платки, как это делают киргизки, которые умеют создавать из них высокую белую башню: они складывают их свободно и низко в своего рода чепец, который выглядит намного живописней и сделан с большим вкусом, чем головные уборы наших европейских дам.

Helmersen G. von: Raise nach dem Altai, im Jahre 1834 ausgeführt. 1848.

5. 13-го августа 1834 г в один очень ясный день я нарисовал Белуху с горы Сечебануха, близ Фыкалки, и так в северо-восточном направлении и на расстоянии в 60-70 верст. Обе вершины Белухи, соединяющую их седловину, и спускающийся с нее скалистый гребень можно четко распознать на этом рисунке.

6. То же самое должно относиться и к картам фон Ренованца и Палласа.

7. Ледебур поднялся с Фыкалки на другую гору с тем же названием, расположенную северо-восточнее от села, 3 471 футов высотой и состоящую из диорита.

8. Фон Леонборд: Карманная книга друзей геологии; первый выпуск, 1845 г., с. 134.

9. Ледебур считал 1 642 фута.

10. По Ледебуру — 1 478 футов.

11. Горный журнал. 1836. № 9. с. 354.

12. У Кальбакена. На дороге от Христиании в Стокгольм.

13. Его путешествие т. 1, с. 588.

14. Г. Розе. T. 1, с. 611.

Текст воспроизведен по изданию: Немецкие исследователи в Казахстане, Часть 1 // История Казахстана в западных источниках XII-XX веков. Том V. Алматы. Санат. 2006

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

ГЕОРГ ФОН ХЕЛЬМЕРСЕН

Комментарии