Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

АЛЬБЕРТ ШВЕЙЦЕР В ГАБОНЕ

Доктор Альберт Швейцер связал свою жизнь с одним из самых негостеприимных, а в климатическом отношении тяжелых и опасных для здоровья европейцев, к тому же до сих пор еще малоизученных уголков Африки.

Избранный им район расположен у самого экватора. Это область тропического леса с крайне нездоровым климатом: большая влажность, жара, трудно переносимая днем, а ночью не сменяющаяся прохладой. Полное бездорожье в начале этого века делало этот район особенно трудным для освоения и исследования. В те годы, когда туда направлялся Швейцер, на сотни километров в стране не было ни школ, ни больниц, а о регулярной доставке почты нечего было и думать: единственным путем к Ламбарене была река, течение которой прерывается порогами и водоскатами, а в сухое время года — отмелями. К тому же речной путь тогда был небезопасен из-за стад бегемотов, постоянно угрожавших лодкам-однодеревкам — обычному речному средству передвижения. Пароходы ходили редко и только после периода дождей, когда этому не препятствовал низкий в сухое время года уровень воды. Не случайно, что река Огове и ее бассейн были исследованы всего лишь сто лет назад путешественниками Дю Шайю, Компьенем, Маршем, Бразза и другими. Всем им приходилось пробираться сквозь густой тропический лес или доверяться капризам речного пути со всеми его опасностями. Вот что пишет один из первых исследователей Огове — маркиз де Компьень. Когда он и его сотоварищ Марш в 1872 г. достигли Габона, там уже находилась небольшая французская колония, и путешественников встретили очень хорошо:

«До сих пор все шло прекрасно, — рассказывает исследователь. — Наше путешествие совершалось тихо и приятно... К несчастью, светлые дни скоро проходят. Тут начинаются тяжелые дни, дни лихорадки, лишений, постоянной борьбы с людьми, обстоятельствами. Прежде всего нас постигла болезнь; мой друг и спутник Ал. Марш жил на Малаккском полуострове, был и в Кохинхине, провел дурное время года в [340] Сенегале и Гамбии; я тоже путешествовал десять месяцев в самой болотистой части Флориды, два раза останавливался на Панамском перешейке и довольно долго оставался на так известном своею зловредностью Москитском берегу. Про все эти страны идет дурная слава; найдя их более сносными, чем о них говорили, мы ласкали себя надеждою, что вредность габонского климата также преувеличена. К несчастью, мы ошиблись. В странах, о которых я только что упомянул, были для нас дни тяжелые: иногда мы страдали лихорадкой, очень часто терпели от чрезмерного солнечного жара или проливных дождей; но нигде не встречали такой давящей и сырой атмосферы, такого постоянного нездоровья, таких ночей, которые не приносят никакого покоя; нигде термометр не показывает день и ночь 30 градусов [по Реомюру] без сколько-нибудь значительных колебаний; нигде не господствует постоянная буря, такие почти постоянные ливни, застающие вас внезапно и проникающие до костей. А мы были в Габоне в так называемое полусухое время.

Спустя десять дней после нашего приезда в одну и ту же ночь у обоих нас, у Марша и у меня, поднялась сильная рвота; за рвотой наступила холодная дрожь, продолжавшаяся два часа, потом четыре или пять часов мы горели как в огне; жажда была невыносимая. Это была местная лихорадка. Мы платили первую дань, которую еще щедрее мы заплатили впоследствии. На другой день, так как состояние здоровья ухудшилось, принуждены были перенести нас в госпиталь, где нас окружили самыми нежными заботами» 1.

О трудностях путешествия в условиях влажного тропического климата Габона пишут все исследователи. Недаром Габон с самого начала был одной из тех колоний Франции, которая постоянно нуждалась в рабочей силе: европейские чиновники сменялись здесь часто, неквалифицированных рабочих приходилось набирать из среды местного населения. Поэтому в стране постоянно применялась система принудительного труда. Нередко французское правительство готово было отказаться от мысли колонизовать страну, считая освоение Габона нереальным делом — главным образом из-за климата и трудностей доставки рабочей силы.

Можно представить себе, на какие опасности шел Швейцер, отправляясь в страну, где еще в начале XX в. не было тех новшеств, которые, несмотря ни на что, все же существенно изменили условия жизни в Африке. Тогда в случае необходимости не было никакой возможности, во всяком случае для приезжего европейца, добраться до города и получить медицинскую помощь. Избрав Габон, доктор Альберт Швейцер шел добровольно на подвиг туда, где на каждом шагу ему угрожали опасности и возможность получить тяжелое заболевание, как это произошло с маркизом де Компьенем, которому так и не довелось продолжить исследования в Габоне из-за совершенно расстроенного здоровья, хотя он пробыл там в общей сложности всего лишь немногим более года. [341]

* * *

Страна, где работал Альберт Швейцер, — теперь независимая Республика Габон. Габон — небольшое государство. С юга и востока оно граничит с Народной Республикой Конго, на севере — с Камеруном и Экваториальной Гвинеей.

Основу экономики Габона составляет вывоз драгоценных пород дерева, а также пальмового масла, теперь открыты нефтяные месторождения. Наиболее значительная река — Огове, протяженностью до 1200 км, — подобно большинству рек Африки, почти несудоходна из-за стремнин, водопадов, водоскатов и порогов. Она берет свое начало далеко в глубине страны и название свое получает после слияния рек Окано и Ивиндо (Ливинда). При впадении в океан у мыса Лопес она образует разветвленную дельту. Суда с неглубокой осадкой доходят только до Нджоле, в 350 км от устья. В этом месте реку пересекает прямая дорога, проложенная от Либревиля. Недавно она была продолжена и через Ламбарене ведет к югу, до реки Конго. В верхнем течении Огове несудоходна, и истоки ее Окано и Ивиндо теряются в болотах тропического леса.

В этнографическом и лингвистическом отношении это одна из наименее известных областей Африки. Густой тропический лес скрывает еще немало тайн. Мы знаем теперь, что в глубине страны обитают разрозненные группы пигмеев, численность и быт которых почти совершенно не известны. Огромные пространства девственных лесов до сих пор остаются необитаемыми, а основные этнические группы, составляющие большинство населения, и их языки даже на побережье почти не изучены. Объясняется это прежде всего, как уже было сказано, трудностями климата: постоянно высокой температурой, большой влажностью, что способствует распространению разного рода тропических болезней — желтой лихорадки, сонной болезни и множества других, в том числе гемоглобурийной лихорадки, поражающей преимущественно европейцев.

Габон получил свое название по наименованию узкого, длиной до 70 км, шириной около 16 км, залива, который наряду с Камерунской бухтой считается одной из лучших гаваней этой части материка. Залив этот, или, точнее, эстуарий, представляет собой устье нескольких рек, среди которых основные — Комо с ее притоками и Мбеи — берут начало в Хрустальных горах. Все они небольшой протяженности, но богаты рыбой. Местное название эстуария — аронго мбе ндива; аронго на языке мпонгве означает «большое море», а ндива — этническое название первых поселенцев, которые, по местным преданиям, переправились через залив на плотах из циновок и поселились на побережье. 2

Португальские мореходы, впервые попавшие туда в 1472 г., назвали его Рио Габао (Rio Gabao), т.е. «река морской шинели», потому что по [342] своим очертаниям залив этот показался им похожим на форму морского плаща с капюшоном. Это название и дало позднейшее название эстуария — Габон (Gabon, Gabun, Gaboon, Gabaon и т.п.), а по нему и всей страны — Габон, или Габун.

Этнический состав Республики Габон очень сложен. Всю северную часть страны населяют народы группы пангве. В описаниях путешественников второй половины прошлого века они обычно называются племенами людоедов — традиция, восходящая еще ко временам первого их исследователя Дю Шайю. В литературе эту группу племен называли то пагуинами, то фангами, то пангве. Ни одно из этих названий не может считаться удачным. Фанг — это всего лишь самоназвание самой южной из групп этой языковой общности. Каждая из них считает себя самостоятельной и единства всех пангве не сознает.

По существу, первое научное описание быта и общественного устройства племен пангве принадлежит Любекской этнографической экспедиции и осуществлено было в годы, непосредственно предшествовавшие первой мировой войне. В 1913 г. появилась обстоятельная работа ее руководителя Г. Тессмана — результат продолжительных исследований в стране с 1904 по 1909 г. Эта и последующие работы рассеяли мрачное представление о пангве и показали, насколько опасно полагаться на рассказы соседей о нравах их врагов. 3

Теперь мы знаем, что группа племен пангве, обитавшая некогда в верховьях реки Огове, относительно недавно, в XVIII — XIX вв., продвинулась к западу и оттеснила племена, жившие в низовьях многочисленных рек, к самому побережью Гвинейского залива.

К группе пангве относятся народы, населяющие южную часть Республики Камерун, Экваториальную Гвинею и всю северную половину Республики Габон, примерно по линии от Ламбарене до Ластурвиля, а именно: яунде (эвондо), булу и много других, среди которых самую южную группу составляют фанг. Так как ознакомление со всеми ними начиналось с юга, то самоназвание фанг было перенесено на все родственные им по культуре и языку племена.

Оттесненные к берегам Атлантического океана мелкие племена и народности в языковом отношении принадлежат к другой группе, условно называемой мьене. К ним относятся живущие около Либревиля мпонгве, численность которых теперь составляет всего лишь около тысячи человек. Так как эстуарий Габона был местом, где французы обосновались прежде всего, и оттуда началась колонизация всей страны, то появившихся с востока пришельцев племени фанг, по аналогии с мпонгве, назвали пангве: это название и укоренилось в литературе. Сходство этих названий создавало немало недоразумений. Другие народности мьене: у мыса Лопес живут ронго, или орунгу, также небольшая по численности группа, насчитывающая около двух тысяч человек; южнее их, [343] тоже по берегам океана, около Сетте Кама обитают нкоми, очень немногочисленная народность; вокруг озера Онанге и около Ламбарене — галоа (галуа, гальва) и дьюмба, или адьюмба. Общая численность всех мьене составляет, по официальным данным 1960 г., около 14 тыс. чел. По тем же сведениям, численность фангов в пределах Габона — около 152 тыс. чел. В южной части Республики Габон большую часть составляют народности нджаби, или бенджаби, а также бапуну, бавили, балумбу и многие другие, насчитывающие в общей сложности до 250 тыс. чел. По. оценочным официальным данным 1971 г., общая численность населения Республики Габон — около 520 тыс. чел.

Все языки населения Габона относятся к северо-западной группе семьи языков банту. Они очень сильно отличаются от языков банту, распространенных в излучине реки Конго — в Республике Заир, Анголе, — а также в Восточной Африке — Республиках Руанде, Бурунди и других странах. Языки, северо-западной группы банту представляют собою как бы переход к языкам Камеруна и Нигерии, языкам, называемым нередко языками полубанту. Трудно даже провести границу между языками семьи банту и языками, не причисляемыми к ним. Но, к сожалению, именно эта северо-западная группа исследована очень недостаточно. 4 Языки пангве, в частности яунде, или эвондо, и булу, пожалуй, наиболее изучены, по ним имеются и словари, и грамматические описания. Этого нельзя сказать о языках мьене: до сих пор нет никаких изданий на этих языках — ни словарей, ни грамматик, — о чем приходится пожалеть, так как тем самым мы лишены возможности воспользоваться языковыми данными для восстановления истории передвижений народов в этой части Западной Африки. 5 Хорошо известно, что задолго до появления европейских путешественников здесь происходили постоянные переселения племен. [344]

* * *

Со времени появления европейцев на всем побережье западной Африки, т. е. Верхней и Нижней Гвинеи, началась торговля рабами. Португальские, затем испанские, французские и английские, позднее также североамериканские работорговцы вывозили негров на плантации сначала в Вест-Индию, затем в Бразилию, а потом и в южные области Северной Америки — Луизиану и Флориду.

Работорговля нанесла огромный ущерб народам Африки, жившим на побережье Гвинейского залива. Она полностью изменила этнический состав прибрежного населения. Дело в том, что торговлю рабами нельзя представлять в виде охоты, в которой европейцы выступали в качестве охотников, а негры — дичи. Работорговля велась весьма организованно. Для того чтобы углубиться в страну, работорговец должен был располагать достаточными силами, во всяком случае большими, чем это позволяла ему численность экипажа корабля. С полусотней вооруженных матросов в условиях незнакомой местности и тропического климата нельзя было удаляться далеко в глубь материка. Поэтому охота на рабов велась силами самих африканцев. Капитаны кораблей заключали договоры с царьками или вождями, которых обычно именовали «королями». Европейцы поставляли им порох, ружья, ром, бусы, пестрые ткани, а также выдавали им разные знаки отличия вроде медалей, жезлов, фигурных ножей и т.п., которыми те гордились, подобно вождю галуа Нкомбе — «королю-солнцу», о котором не раз упоминает Альберт Швейцер, — а те в свою очередь поставляли им нужное количество рабов. Такого рода работорговля значительно изменила не только прежде существовавшие общественные отношения, но и этнический состав населения прибрежных районов. «Короли», опираясь на помощь капитанов невольничьих кораблей и получая от них оружие, совершали набеги на соседние племена и на владения других «королей», захватывали пленников и разоряли их страны. Таким путем одни «короли» усиливали свое влияние, другие лишались его, происходил процесс дезинтеграции: прежние связи нарушались и возникали новые политические объединения. Это не ускользнуло от внимания Маркса, который, давая характеристику «утренней заре капиталистического производства», упоминая об Африке, писал: «Die Verwandlung von Afrika in em Geheg zur Handelsjagd auf Schwarzhaute», 6 т.е. что она стала заповедным полем коммерческой охоты на чернокожих.

Вести работорговлю в широких масштабах можно было только с помощью самих африканцев, натравливая одних «королей» на других и таким образом сталкивая между собой племена. Именно в это время на побережье Гвинейского залива возникают новые политические объединения и ранне-государственные образования, другие исчезают, словом, происходят глубокие этно-социальные изменения. Нескончаемые войны [345] а набеги привели к тому, что население многих районов уходило в глубь страны, спасаясь от своих предприимчивых соседей — помощников работорговцев. К сожалению, именно эти процессы часто ускользают от специалистов, занимающихся историей народов Африки.

Главными пунктами работорговли были эстуарий Габона, где охотой за рабами занимались мпонгве, области вдоль побережья у Сангатанга, где действовали орунгу, и около Фернан Ваза в районе Аньямбе, где подобной охотой занимались нкоми. В XIX в. работорговлей занимались главным образом капитаны английских и североамериканских кораблей, поставлявших рабов в Новую Англию.

В это время возникают настоящие рабовладельческие государства, в которых рабы не используются в хозяйстве, но служат всего лишь товаром. Подобные «государства», а по существу предприятия для поставки рабов капитанам невольничьих кораблей, — как их называли, negriers, — возникали в центрах работорговли не только на Невольничьем Берегу, который недаром получил это название, увековеченное на географических картах, но и в дельте Нигера; нечто подобное было также и в Габоне. Уже было сказано, что эстуарий Габона представляет собой одну из лучших естественных гаваней на всем побережье Нижней Гвинеи. Здесь обосновались работорговцы и при пособничестве местных «королей» вели охоту за рабами. Отряды этих «королей», снабженные огнестрельным оружием, получили название мбира, т.е. «хищные птицы», — так называли на одном из местных языков породу орлов. Эти мбира разоряли страну, уводили в плен рабов и продавали их на вывоз в Америку. Жившие на берегу племена ивеа вынуждены были покинуть свои земли у мыса Лопес и уйти в глубь страны. 7

Напротив, племена орунгу — обитатели дельты реки Огове и мыса Лопес — вошли в контакт с капитанами испанских кораблей и поставляли им рабов. Испанцы поддержали вождя их Омбаго Рогомбе, прозванного Паскалем, который удерживал власть в стране вплоть до фактического прекращения работорговли, т.е. примерно до 40-х гг. прошлого века. К концу XVIII в., по мере того как труд рабов переставал приносить достаточно эффективные выгоды, появились сомнения в его целесообразности и началось движение в пользу прекращения работорговли. Одна за другой страны принимали постановления о запрещении торговли людьми. История отмены работорговли довольно противоречива и сложна. В конечном счете сущность ее состоит в том, что вместо захвата и вывоза из Африки рабочей силы казалось выгоднее переходить к освоению богатств всего Африканского материка, к развитию там торговли и поискам рынка для сбыта товаров. Об этом мечтал также один из [346] великих путешественников того времени, Давид Ливингстон, представляя себе, как в глубь материка будут проложены дороги и путем свободной торговли вся Африка приобщится к мировой культуре.

Уже в первом десятилетии XIX в. правительства разных стран начали запрещать работорговлю: в 1807 г. — Англия, к 1808 г. — Соединенные Штаты Северной Америки, несколько позднее — Франция, и т.д. Начинался новый период в истории народов Африки — подготовка будущего колониального раздела Африканского материка, эпоха географических открытий, а по существу — исследования внутренней части материка, его богатств и возможностей для развития торговли.

Все это носило вполне благопристойный характер и велось под прикрытием благородных призывов к освобождению рабов. Начало этому было положено основанием в конце XVIII в. в пределах нынешней Республики Сьерра-Леоне «свободного города» Фритауна, где в 1787 г. на землях, находившихся под контролем Англии, были поселены освобожденные рабы. Вслед за тем в 1816 г. при содействии правительства Соединенных Штатов было основано Американское Колонизационное Общество, ставившее своею целью поселить американских негров в Западной Африке. После нескольких попыток в 1820 и 1821 гг. под покровительством североамериканских Соединенных Штатов было создано свободное государство Либерия, главный город которого получил название Монровия по имени пятого президента Джемса Монро.

В этом же духе действовало и французское правительство в Габоне.

Первые поселения были основаны французами на южном низком берегу эстуария. Однако, по-видимому, место оказалось неудобным, и в 1843 г. на высоком северном берегу был заложен форт, а через несколько лет, в 1849 г., здесь были поселены снятые с невольничьего корабля «Элиза» 46 человек и создана «деревня свободы», ставшая впоследствии городом Либревиль. Этот «свободный Город», так же как и Фритаун в Сьерра-Леоне, стал позднее опорным пунктом колонизации Габона. Именно из Либревиля началось завоевание французами Западной Экваториальной Африки.

В изменившихся условиях прибрежные племена вынуждены были прекращать свои набеги на соседние племена — рабы уже не требовались — и переходить на роль торговых посредников между европейскими купцами и народами, жившими в глубине страны. К этому времени на берегах Гвинейского залива, в устьях рек по преимуществу, начинали создаваться торговые фактории.

Торговля велась поэтапно. Прибрежные племена были посредниками между белыми и племенами, жившими в глубине страны. Те в свою очередь не пропускали их дальше: складывалась как бы цепочка взаимных связей, которая нередко прерывалась из-за разных непредвиденных причин, что осложняло доставку на далекие расстояния. В Габоне не существовало еще достаточно развитых общественных отношений, позволявших снаряжать караваны, как это было в странах Западного Судана или в Восточной Африке. [347]

Еще в 1874 г., т.е. всего лишь сто лет назад, в Бюллетене Парижского географического общества один из его членов-сотрудников, М. Гедд, писал, что географы не располагают почти никакими сведениями о Габоне. 8 На побережье обитают разнообразные племена, желающие вести торговлю с европейцами; они соперничают между собой, задерживают путешественников, пытающихся проникнуть в глубь страны, и сообщают заведомо ложные сведения. Попытки пройти на баржах, чтобы миновать их, не удались из-за множества водоскатов и отмелей.

Нельзя сказать, что французские власти были очень заинтересованы в освоении и изучении страны. После основания форта в эстуарии Габона прошло почти десять лет, пока лейтенант Мекэ установил, что источником его является река Комо, длиной всего лишь около 100 км. Наиболее значительные и широкоизвестные путешествия Дю Шайю в районе Рио Муни и прилегающих районах Габона велись им самостоятельно на его частные средства. Лишь в 1863 г. лейтенант Серваль совершил первое путешествие по реке Огове на французском военном корабле, а в следующем году его исследования продолжили Аллиго и Тушар. В 1867 г. лейтенант Эме, поднявшись по Огове, заключил договоры с «королями» различных племен — Мгумби и Ндумбале Ракенга и другими — и, получив их согласие на протекторат, тем самым открыл возможности для проникновения в глубь страны. Начавшаяся вскоре франко-прусская война прервала все начинания. Поражение 1870 г. вызвало желание правительственных кругов Франции вообще отказаться от каких бы то ни было попыток колонизации Габона, так как климатические условия были неблагоприятны, исследование страны сулило мало выгод в будущем, а стоило немалых затрат. По распоряжению французских властей были сокращены расходы на содержание постов в Габоне, и предполагалось полное прекращение всяких связей с Экваториальной Африкой. Этим воспользовались английские и немецкие торговые фирмы, фактории которых застали А. Марш и маркиз де Компьен. Поездка была организована на частные средства, однако именно их исследования положили начало научному изучению Габона, и Огове в частности. Оба путешественника, поднявшись вверх на 300 км, принуждены были остановиться при впадении в Огове реки Ивиндо и возвратиться назад. 9

Их работы продолжил Саворньян де Бразза, итальянец по происхождению и фактический основатель колонии Габон, впоследствии — Французской Экваториальной Африки. Встретившись с Маршем и Компьенем и ознакомившись с результатами их изысканий, он решил добиться [348] поставленной ими цели — проникнуть в центр Африки к великим озерам, которые, по рассказам местных жителей, находились где-то на востоке. Существование озер оказалось фантазией, но ему удалось после долгих странствий пройти до реки Алима, затем он основывает форт Франсвиль и на берегу Конго учреждает военный пост. Со временем этот пост разросся в селение, ставшее впоследствии крупным городом — ныне столицей Народной Республики Конго — Браззавилем. С 1886 г. Саворньян де Бразза — Генеральный комиссар Габона и Французского Конго, ставших колониальными владениями Франции. 10 Одно время Габон имел статус самостоятельной колонии, затем включался в состав Французской Экваториальной Африки, изменялись и его границы, в частности по договору с Германией в 1911 г. Нет необходимости излагать здесь историю всех реорганизаций, так как это не имеет прямого отношения к деятельности А. Швейцера в Ламбарене. Надо сказать лишь, что доктору Альберту Швейцеру, впервые попавшему в страну в 1913 г., довелось дожить до освобождения Габона от колониальной зависимости: 17 августа 1960 г. Габон стал независимым государством в пределах границ, установленных после Версальского мира в 1918 г.

* * *

В той части страны, где доктор Альберт Швейцер основал впоследствии свою больницу, во второй половине XIX в. действовали по преимуществу английские и немецкие торговые дома. Главными из них были ливерпульская компания Хаттон и Куксон и торговый дом Карла Вермана из Гамбурга. Кроме них было немало других, расположенных на берегу и на мысе Лопес, в Сетте Кама и Фернан Вазе, но они не имели большого значения. Представителем ливерпульской компании был Брюс Уокер, который обосновался сначала в Либревиле в 1859 г., а затем первым проник вверх по течению Огове, где во владениях вождя племени галуа Нкомбе около 1866 г. основал факторию. На месте этой фактории много лет спустя и была оборудована больница Альберта Швейцера.

Первоначально Уокер остановил свой выбор на местности, называемой Адолинанго, название которой в переводе означает «тот, кто наблюдает за племенами». Значение этого названия заключается как раз в том, что Нкомбе разрешал прибрежным племенам орунгу и нкоми доходить только до этого места и не давал им возможности подыматься дальше по реке и вести торговлю с племенами, живущими за пределами его владений.

Однако вскоре Уокер заметил, что избранное им место для фактории неудобно, так как песчаные отмели не дают возможности паровым судам его компании подходить к берегу во время сухого сезона. Тогда он перенес свои склады на островок посередине реки, находившийся во владениях другого «короля» — Реноке. Островок этот назывался Агума, [349] т.е. «деревья», а теперь известен под именем Ламбарене. Местные жители объясняют происхождение этого названия следующим образом. Когда Нкомбе узнал, что Уокер хочет покинуть его владения, то будто бы сказал ему с насмешкой «ламбарени» — «ну, попробуй». Так было положено начало нынешнему городу Ламбарене. 11 В условиях Габона теперь — это относительно крупный центр, связанный с Либревилем и Браззавилем автотрассами и имеющий даже свой, хотя и небольшой, аэродром.

* * *

Вся деятельность доктора Альберта Швейцера связана с больницей. Он был всецело поглощен работой по устройству помещений, оборудованию их, уходом за своими пациентами, стремился облегчить их участь. При оказании врачебной помощи ему приходилось в первую очередь учитывать расовую принадлежность обращавшихся к нему больных: белые или черные. Именно этим объясняется то, что он постоянно называет местное население неграми, т.е. применяет чисто специальный научный термин, принятый в антропологии. В настоящее время в советской литературе местное коренное население Африканского материка обычно называют африканцами, считая, что название негр — обидно. Между тем это не совсем точно. Во-первых, среди коренного населения Африканского материка, то есть именно африканцев, различается несколько расовых типов. Весь север Африки населен народами индо-средиземноморской расы, к которой принадлежат и народы Южной Европы — представители белой расы. Затем среди населения, обитающего в тропической Африке южнее Сахары, различают два основных расовых типа — негрский и эфиопский. Сходные до некоторой степени по темной окраске кожи, они тем не менее различны во многих отношениях. Наконец, на юге материка аборигенное население — бушмены и готтентоты. Поэтому обобщить все коренное население Африки одним наименованием — африканцы — с точки зрения антропологии нельзя. А между тем для врачей различие в антропологическом типе, точнее расовой принадлежности, весьма существенно, так как каждая раса имеет свои унаследованные от далеких предков предрасположения к одним и иммунитет к другим заболеваниям. Так, европейцы страдают от различных видов тропических лихорадок, особенно желтой лихорадки, нередко кончающейся для них смертью, тогда как негры этим заболеваниям либо не подвержены, либо переносят их гораздо легче. Обо всем этом пишет сам Альберт Швейцер. Поэтому [350] он, как врач, прежде всего привык называть чернокожее население Африки неграми, что и сохранено в переводе. Надо заметить, что сами африканцы, обитатели так называемой черной Африки, где был принят французский язык, не считают для себя обидными выражения «культура негров», «искусство негров» и т.д. Несколько иначе обстоит дело в англоязычных странах, бывших прежде колониями Англии, где вошли в употребление обидные прозвища вроде «ниггер» и слово «негр» приобрело оттенок уничижительности. Но Габон — страна, где был принят французский язык. Швейцер в это наименование никогда не вкладывал пренебрежительного значения, потому что смотрел на своих пациентов с точки зрения врача, а в антропологии термин «негрская раса» общепринят. Более того, он не только не считается уничижительным, но теперь нередко чернокожие африканцы гордятся своей принадлежностью к черной расе, отмечая этим порою свое превосходство над белыми. В частности, это сказалось на «теории негритюда», создатель и пропагандист которой не кто иной, как президент Республики Сенегал Леопольд Седар Сенгор. Его взгляды на «негритюд», призванный омолодить старую, погрязшую в индивидуализме и эгоизме культуру Западной Европы и Северной Америки, как раз исходят из сознаваемого черными африканцами своего превосходства над белыми. Не углубляясь в эти вопросы, сами по себе весьма интересные и важные для этнографов, социологов и психологов, отмечу, что Швейцер был прежде всего врач и ему необходимо было учитывать расовое различие своих пациентов.

Предрасположенность и соответственно невосприимчивость к тем или иным заболеваниям определяется приспособленностью каждого из расовых типов к окружающим его условиям: во-первых, к климату, т.е. влажности, температуре и т.п., и, во-вторых, к режиму питания.

До появления португальцев на берегах Западной Африки режим питания местного населения существенно отличался от нынешнего. Свои дневники и записки Швейцер составлял, когда история народов Африки была почти неизвестна. Поэтому в них иногда встречаются неточности. Так, например, он пишет: «Весь ужас Экваториальной Африки заключается в том, что там не растет и никогда не росло ни плодовых растений, ни фруктовых деревьев. Банановые кусты, маниок, ямс (диоскорея), бататы и масличная пальма не произрастали здесь искони, а были завезены сюда португальцами с Вест-Индских островов. <...> В местностях, куда эти полезные растения еще не проникли или где они как следует не привились, царит постоянный голод» 12 и т.д. В другом месте читаем: «Бататы..., сладкий картофель, как и бананы, да и почти все полезные растения, не являются в Экваториальной Африке исконными, а завезены сюда португальцами» (с. 208).

В этих словах отразилось представление об истории культуры народов Африки, распространенное в начале нашего века. Из перечисленных [351] здесь культурных растений лишь маниок появился в Африке после XV в. и ввезен был португальцами. Масличная пальма — напротив, исконно африканское растение, введенное в культуру в странах Западной Африки, где она растет в диком состоянии и распространена в полосе тропических лесов Экваториальной Африки. Так же обстоит дело и с некоторыми видами ямса, многие из которых африканского происхождения и издавна составляли основу питания многих народов Гвинейского побережья. Что касается бататов и бананов, то они были завезены в Африку из Азии задолго до появления европейцев в экваториальной ее части, во всяком случае за много веков до португальских мореплавателей XV в.

Чем же питались африканцы до того, как португальцы завезли туда в XV в. маниок и кукурузу? Изучая условия питания населения Бразилии, один из крупнейших диетологов, Жозуэ де Кастро, в своей книге «География голода» пишет об этом следующее: «Сильное и облагораживающее влияние на режим питания области оказали, несомненно, негры-рабы, вывезенные из Африки. У себя на родине, разводя различные продовольственные культуры, они создали один из наиболее здоровых режимов питания, который позволил развиться великолепному антропологическому типу атлетического сложения, неоднократно изображавшемуся на бесчисленных рисунках того времени. Об огромной физической выносливости можно судить по стойкому сопротивлению организма таким губительным факторам, как чудовищные условия их перевозки на невольничьих кораблях, зверское обращение с ними торговцев, изнурительная работа на плантациях сахарного тростника и действия патогенных агентов фауны чужой для них области. Насекомые, паразиты и болезнетворные простейшие без устали атаковали этих черных гигантов, прибывших с берегов Гвинейского залива».

Вигауд и Тролли доказали, что «до начала европейской колонизации негры Бельгийского Конго прекрасно питались, используя природные ресурсы своей области, и что товарная экономика европейских колонистов оказалась губительной для местного населения» 13.

Влияние колониализма изменило прежние условия существования коренного населения Экваториальной Африки; появление огнестрельного оружия и бесконтрольное уничтожение африканской фауны европейскими охотниками привело к сокращению охоты, дававшей прежде дополнительные источники пищи и улучшавшей растительную диету.

Разрушительное влияние европейской колонизации отмечает и сам Швейцер. Так, он пишет, что распространение сонной болезни было вызвано массовым передвижением населения. Он сурово осуждает систему принудительного труда: «Невозможно примириться с тем, что нередко имеет место: колония процветает, а туземное население вымирает из года в год» (с. 78).

Надо заметить, что именно в Габоне, — впрочем, как и во всей Французской Экваториальной Африке, — проведение железной дороги, [352] связавшей побережье океана с течением реки Конго выше порогов Ливингстона, велось жестокими мерами и стоило многих жертв, что вызвало в свое время даже отражение в печати. Запросы депутатов, статьи во французских газетах и книги разоблачили неприглядную роль «цивилизации», принесенной европейцами в страны Африки. Об этом Швейцер почти не упоминает, но тем не менее он не мог не видеть и не знать этого. «Сколь бы ни были осторожны и справедливы действия правительства, туземцы все равно воспринимают их как тяжелое бремя и стараются переселиться в отдаленные районы, где их оставят в покое», — пишет он (с. 78). Но его оценка носит, на наш взгляд, довольно наивный характер: «Главной целью здравой колониальной политики должна быть забота о том, чтобы поддержать туземное население» (с. 78). Альберт Швейцер, будучи врачом, старался делать все, что было в его силах, чтобы облегчить страдания местного африканского населения: не мог он также не признавать нужность многих распоряжений, в конечном счете необходимых для развития экономического положения колонии, — как например улучшения средств сообщения, прокладки дорог, устройства системы связи и т.п., — но сущность всех этих мер оставалась ему не ясна. Он не задавался вопросом, в чьих интересах велось развитие колонии: коренного населения или метрополии и разного рода колониальных компаний, заинтересованных в наиболее эффективных мерах для вывоза ценных пород дерева, пальмового масла и других видов колониальных товаров, что делалось исключительно для получения прибылей, но не для развития туземного населения. Действительность, однако, противоречива. Несомненно, что развитие капиталистических отношений в колонии имело и другую сторону. Климат не допускал завоза рабочих из Европы, и младший персонал — железнодорожники, телеграфисты, команда на пароходах, рабочие в портах и на предприятиях — подбирался среди местного населения, проходил хотя и элементарную, но все же известную подготовку: обучался читать и писать, знакомился с начатками арифметики и т.п. Школьное обучение и совместная работа на предприятиях и плантациях неизбежно разрушали племенную изолированность, и понемногу создавалось то новое этническое единство, которое мы теперь называем габонцами. Многие габонцы из зажиточных семей проходили обучение во Франции и становились впоследствии чиновниками колониальной администрации. Словом, колониализм волей-неволей вынужден был создавать для себя кадры рабочих и служащих. Это особенно характерно для таких стран, как Габон, где нездоровый климат не давал возможности массового заселения земель белыми.

Всецело занятый заботами о своей больнице, Швейцер не имел времени изучать особенности быта местного населения. Он не занимался специально ни этнографическими, ни лингвистическими наблюдениями. Тем не менее необходимость заставляла его постоянно общаться с пациентами, приходившими к нему отовсюду, и оп не мог не отметить многое из того, что поражало его в местных обычаях. Суждения его показывают [353] удивительно верное понимание им особенностей быта и психологии африканцев. Так, он указывает, что полигамия, столь возмущавшая нравственность миссионеров, «глубочайшим образом связана с существующим экономическим и социальным укладом» (с. 81). Заключение совершенно справедливое и подтвержденное впоследствии исследованиями этнографов.

«Многоженство, — пишет Швейцер, — в том виде, в котором я столкнулся с ним, работая в больнице, проявило себя отнюдь не с плохой стороны», — и рассказывает дальше о больном вожде, за которым ухаживали его жены под наблюдением старшей, первой и главной его супруги: «Обе младшие жены были с нею почтительны, исполняли каждое ее приказание и готовили для всех еду» (с. 82). Этнографы, долго работавшие среди народов Африки, хорошо изучившие их быт и общественное устройство, указывали, что принципы брака у них имеют существенно иной характер по сравнению с европейскими нормами, основанными на традициях христианского понятия о греховности половых отношений. В Африке, если можно так сказать, существует не только право каждого члена рода на труд, т.е. землю предков, помощь сородичей и их защиту, но также и на брак. Обязанность каждого члена рода — продолжить жизнь своего племени, своей группы сородичей. Чем больше детей, тем сильнее родовая группа. Оставаться холостяком означает быть неполноценным членом общества. Поэтому там нет ни старых дев, ни холостых мужчин. Идеалом считается иметь как можно больше детей и соответственно нескольких жен. Отец обязан предоставить возможность своему сыну внести выкуп за первую жену, но следующих жен сын должен приобретать сам. Отношения между супругами строго регламентируются. Среди жен всегда выделяется главная — обычно первая из жен, все остальные подчиняются ей. Муж и жена не должны сожительствовать во все время кормления ребенка, что продолжается обычно года два-три. При отсутствии детей брак расторгается, и в этом случае жену возвращают ее родителям, требуя замены. Более того, даже при соблюдении всех полагающихся обрядов и выплате ритуальных даров, требующихся обычаями, новобрачных не называют мужем и женой до появления первого ребенка. Лишь после его рождения в общественном мнении супруги становятся брачной парой: мужа называют тогда «отцом», жену его — «матерью такого-то». Обязанности женщины многообразны и тяжелы. Она должна готовить пищу (для чего ей необходимо на всю семью натолочь зерна, растереть маниок), наблюдать за огородом, выполнять тяжелые работы по возделыванию и охране полей, немало сил берет постоянная прополка земельного участка, собирание хвороста и доставка воды. Поэтому нередки случаи, когда сама жена требует, чтобы муж позаботился обзавестись в помощь ей второй женой. Нередко внесение выкупа за жену представляют себе в виде покупки. Это глубочайшее заблуждение.

Экономическая ценность выкупа за жену первоначально не имела значения: несколько ножей или мотыг особой формы, определенное число орехов кола, тканей и т. п. носило скорее символический характер. Однако с появлением товарно-денежных отношений положение изменилось, [354] и выкуп за жену стал понемногу приобретать характер покупки, чего не было в доколониальное время, когда на браки смотрели как на укрепление связей между родственными группами. Миссионеры со свойственной большинству из них религиозной нетерпимостью испытывали немало затруднений в борьбе с установившимися в традиционном африканском обществе взглядами на многоженство. Они сами оказывались в затруднении, когда их питомцы, изучавшие историю церкви, указывали им на образ жизни ветхозаветных патриархов, имевших, подобно Аврааму и Иакову, нескольких жен. Поэтому проповедь ислама, допускавшего полигамию, имела несравненно больший успех среди африканцев, так как он лучше соответствовал их привычным взглядам на брак. Католическая церковь поэтому уже в первой половине XX в. разрешала не настаивать на соблюдении единобрачия своих прихожан африканцев, принявших христианство.

Многие правительства освободившихся от колониализма стран Африки пытались внести в законодательство разделы, запрещающие многоженство, но вынуждены были потом отказаться от этого. Другие же вообще не пытались менять установившиеся порядки, связанные теснейшим образом с существованием во всех странах Экваториальной Африки большой полигамной семьи. Швейцер отмечает положительные стороны этого института, присущие самим основам древнего общественного строя (обычно называемого «традиционным») африканских народов, обычаев, сложившихся задолго до появления европейцев 14.

Долгое общение с местным населением показало А. Швейцеру необходимость поддержания своего авторитета, для того чтобы быть в состоянии производить все работы по сооружению построек и поддержанию порядка в больнице. Большинство европейских предпринимателей и путешественников для укрепления своего авторитета прибегало к силе, угрозам и даже побоям, чтобы заставить выполнять необходимые работы, утверждая, что негр слушается лишь тогда, когда его бьют, или опасаясь наказания. Так постепенно в кругах колониалистов рождалась легенда о прирожденной лености негров. Нет ничего более неверного, чем эти утверждения. Надо знать, сколько труда приходится затрачивать африканцам, чтобы под палящими лучами тропического солнца обрабатывать в чаще тропического леса свой участок.

Для традиционного уклада жизни народов, живущих в тропическом лесу, характерно так называемое подсечно-переложное земледелие, связанное с постоянной сменой мест поселения. Как только истощается плодородие земли вблизи деревни, обитателям ее приходится переходить на [355] новые места и вновь вырубать лесные участки или подымать заново залежи, остававшиеся невозделанными в течение восьми-десяти, а то и более лет. Необходимо выкорчевать кустарник, вырубить мелкие деревья, обрубить сучья крупных деревьев, вскапывать почву после выжигания, сажать растения, а затем ухаживать за ними, охранять их от птиц и животных. Достаточно вспомнить, какого труда стоит приготовление муки из маниока: надо прежде всего вымачивать клубни, чтобы удалить из корней синильную кислоту, затем сушить и растирать их в муку. Работа на зернотерках или толчение в ступках берет очень много труда и сил. Швейцер совершенно справедливо говорит, что негры — а он, как было уже сказано, пользуется именно этим антропологическим термином — работают хорошо тогда, когда им ясна цель работы. Как только речь идет о незнакомой или неясной для них цели, они стараются избегать излишних усилий, и поэтому постоянно требуется за ними присмотр. Но, что важнее всего, — необходимо понять их психологию и действовать всегда в соответствии с их обычаями. Множество случаев такого рода описано им в чрезвычайно интересных «Африканских охотничьих рассказах» (с. 287). В них повествуется, например, как Швейцеру приходилось выступать в роли судьи при разборе палавры, когда в своих решениях он руководился не установлениями белых, а решал дело в полном соответствии с местными обычаями и действовал в духе привычных для африканцев Габона нравов. Во всех этих случаях он не должен был терять своего авторитета, не должен был позволять себе вступать в какие-либо пререкания или споры, иначе его решения не уважались бы. Он был в глазах населения Нганга — так называют на языках банту лиц, пользующихся безусловным авторитетом: колдунов, знахарей, ведунов, а прежде и кузнецов, которых признавали тайноведами. Вообще не следует думать, что Швейцер в обращении со своими пациентами был излишне мягок, доверчив, нерешителен. Ему постоянно приходилось поддерживать порядок на территории больницы, следить за выполнением своих распоряжений и терпеливо и неуклонно требовать их выполнения. При этом ему необходимо было считаться с местными нравами. Так, при рождении ребенка он позволял намазывать родильницу и новорожденного белой глиной: обычай этот настолько укоренился среди местного населения, что воспретить этот обряд было бы неразумно, тем более что само по себе намазывание не грозило никакими вредными последствиями. Словом, работа доктора требовала постоянного напряжения и большого такта. Это видно, между прочим, из того, как вел себя Швейцер во время войны. Надо сказать, что авторитет колониальных властей и не только всего белого административного чиновничьего аппарата, но и всей миссионерской деятельности со времени первой мировой войны сильно пошатнулся. До того в массе своей африканцы думали, что белые все в целом составляют единое племя, в чем убеждала их проповедь миссионеров, вещавших о любви и мире между всеми во имя Христа. Между, тем военные действия разразились и на территории Африки, и коренное население узнало, что белые враждуют между собой и слова их [356] расходятся с делами. Колониальные власти набирали войска среди африканцев: англичане отдавали предпочтение народу хауса, из которого составляли полки для отправки их в Южную Азию; французы среди народов манде формировали полки сенегальских стрелков; немцы в Восточной Африке набирали солдат аскари из местного населения. В этих условиях доктору Альберту Швейцеру не оставалось ничего иного, как ввести своеобразную цензуру, не давая своим пациентам читать газеты и смотреть картинки с изображениями военных действий на полях Европы.

Швейцер чрезвычайно трезво оценивал положение дел. Он с горечью и болью писал, что много страданий и несправедливостей было принесено народам Африки европейскими купцами, работорговцами, колониальными деятелями: «Что же сотворили белые разных национальностей с цветными после того, как были открыты заморские страны? <...> Кто опишет все несправедливости и жестокости, которые племена эти претерпели за несколько столетий от народов Европы! Кто отважится измерить те бедствия, которые мы им причинили, завезя в колонии спиртные напитки и отвратительные болезни!» (с. 107).

Немало труда причиняло доктору племенное различие его пациентов. Не всегда отношения между племенами бывали мирными, и нередко члены одного племени оставались равнодушными к страданиям иноплеменников. Особенно часто Швейцер упоминает о бенджаби — небольшой этнической группе, обитающей к югу от Ламбарене на довольно большом расстоянии в густом тропическом лесу. Нравы и обычаи этой народности мало известны, но, по-видимому, отношения между ними и племенами группы мьене — галуа, орунга и другими — далеко не всегда бывали дружественными. Швейцер пишет о тех затруднениях, которые причиняло ему непослушание бенджаби, но с тем большим удовлетворением он вспоминает, как тепло и радостно приветствовали его те самые непослушные бывшие пациенты, встретившиеся с ним на одном каком-то лесном участке: «...они мигом прибегают к нам, и лица их светятся радостью!» (с. 165).

Главный и основной вопрос, говорит Швейцер, — как сочетать дружелюбие с авторитетом. Всякий, кому приходилось работать в Африке, знает на собственном опыте, как это важно. В словах Швейцера нет никакого преувеличения. Долгий опыт работы в среде африканцев показал Швейцеру, как много прекрасных черт открывается в людях, которых многие европейцы, незнакомые с бытом и невнимательные к людям, считают дикарями. Швейцер видел в каждом из своих пациентов прежде всего человека и относился к нему с уважением, но был одновременно с этим требователен и настойчив там, где это бывало необходимо.

Есть много общего во взглядах Швейцера — врача, музыканта, философа и миссионера — и его предшественника, великого путешественника, первооткрывателя Замбези, великих озер Африки и исследователя Конго, миссионера Давида Ливингстона. Оба они заслужили признательность народов Африки за свою бескорыстную деятельность на благо их стран. [357]

Раздавались голоса, что Швейцер своей работой добился мировой известности для себя лично, но для населения не создал ни врачебных кадров, ни достаточно квалифицированного лечебного заведения, стоящего на уровне современных требований медицины. Говорить так и писать можно либо по незнанию, либо из каких-то предвзятых соображений, мешающих беспристрастно оценить вклад Швейцера в дело развития культуры народов Габона.

Всякого человека надо судить по условиям того времени, когда он жил и действовал. Несомненно, что современные лечебные учреждения оборудованы лучше, чем когда-либо была оборудована больница Швейцера, но по тем временам не было ей равных.

Кроме того, и это главное, сама атмосфера больницы была максимально приближена к местным условиям, и больной, попадавший в нее, не чувствовал себя оторванным от привычных ему условий быта. Этот опыт, очевидно, надо учитывать: он идет от глубокого понимания психологического состояния пациента, что само по себе составляет один из важнейших факторов лечения. Необходимо было завоевать доверие населения, чтобы пациент не чувствовал себя чужим в непривычной обстановке.

Значение работы доктора и великого мыслителя Швейцера по достоинству оценили его африканские друзья, коллеги и руководители свободного Габона, ставшего республикой. В Дополнении публикуется речь Бонго, президента Габона, где дается оценка деятельности Альберта Швейцера и значения его трудов — трудов всей его жизни на благо народов Габона и Африки в целом.


Комментарии

1. Компьенъ В. де. Экваториальная Африка. Габонцы, Пагуины, Галлуасы. Перевод с франц. СПб.. 1879, с. 54 — 55.

2. Walker А.R. Toponymie do l’Estuaire du Gabon et de ses environs. — Bull de l’Inst. de Recherches Scientifiques an Congo, 1963, vol. 2, p. 87 — 122.

3. Tessmann G. Die Pangwe. Berlin, 1913, 2 Bd.

4. Наиболее обстоятельный обзор языков северо-западной группы языков банту см.: Guthrie M. The Bantu Languages of Western Equatorial Africa. Oxford Univ. Press, 1953. — Классификация языков банту этой части Африки рассматривается также в работе: Bryan M.A. The Bantu Languages of Africa. Oxford Univ. Press, 1959. — Обе упомянутые книги входят в серию изданий «Handbook of African Languages», издаваемую Международным Африканским институтом в Лондоне. Новые сведения см. в монументальном труде: Guthrie M. Comparative Bantu. An Introduction to the comparative linguistics and prehistory of the Bantu languages. Gregg Press Ltd. Farnborough, Hants, vol. 1 — 1964, vol. 2 — 1971, vol. 3, 4 — 1970.

До сих пор не было ни одной переписи населения в Габоне, и приводимые во всех работах указания на численность отдельных групп очень приблизительны. Сведения о численности населения всей республики см.: Атлас мира. Африка. М., 1975, с. 22.

5. Первое описание языка мпонгве относится еще к середине XIX в.: Willon J-Leighton. A grammar of the Mpongwe Language with Vocabularies by the missionaries of the А. В. С F. M. Gaboon Mission, Western Africa. New York, 1847. — Оно осталось единственным. Обстоятельных описаний языков группы мьене до сих пор нет. Отдельные частные сведения о языках населения Габона см.: Walker A.R. Les idiomes Gabonais. Similitudes et divergences. — Bull. Inst. d’Etude Centreafricaines, Brassaville — Paris, 1955, N. S., N 10, p. 211 — 236.

6. Marx К. Das Kapital, Bd I. Moskau, 1932, S. 786.

7. Walker A., Reynard R. Anglais, Espagnols et Nord-America ins an Gabon an XIX siecle. — Bull. Inst. d’Etudes Centreafricaines, 1956, N. S., N 12, p. 253 — 279. — Об истории Габона преимущественно по местным источникам см.: Reynard R. 1) Recherches sur la presence des Portugais an Gabon XV — XIX siecles. — Bull. Inst. d’Etudes Centreafricaines, 1955, N. S., N 9, p. 15 — 66; 2) Notes sur l’activite economique des cotes du Gabon an debut du XVII siecle. — Ibid., 1957, N. S. N 13-14, p. 49 — 54.

8. Hedde M. Notes sur les populations du Gabon et de l’Ogoway. — Bull, de la Soc. de Geographic, Paris, 1874, VI Ser., vol. VII, p. 193 — 198.

9. Compiegne V. de, Marche A. Voyage dans le Haut Ogooue et la pointe Fetiche a la riviere Ivindo. — Bull, de la Soc. de Geographic, Paris, 1874, VI Ser., vol. VIII, p. 225 — 239; Le marqyis de Compiegne. Gabonais, Pahouins-Gallois. Paris, 1875. — Книга была переведена на русский язык: Компъенъ В. де. Экваториальная Африка. Габонцы, Пагуины, Галлуасы. СПб., 1879. — В следующем году появился перевод второй книги маркиза де Компьеня; Экваториальная Африка. Оканда, Бангуэны, Озиэба. СПб., 1880.

10. История постепенного проникновения французов в Габон очень подробно на основании официальных документов освещена в кн.: Mariol H. La Chronologie Coloniale. Paris, 1921, p. 68 — 74. См. также: Buell R.F. The Native Problem in Africa, vol. II. New York, 1928, p. 265 и след.

11. Walker A., Reynard R. Anglais, Espagnols et Nord-Americains an Gabon an XIX siecle, p. 263. — Это, очевидно, всего лишь «народная этимология». В работах конца XIX в. встречаются различные написания: Lambarene, Lambareni и др. Посетивший эти места Оскар Ленц называет селение царька Реноке «Elimbareni», см.: Lent О. Skizzen aus Westafrika. Berlin, 1848, S. 65. — Такие же разночтения встречаются и в отношении названия Адалинанго: Adanlinanlango, Adalinango, Adolinango и др. Ввиду неизученности языков и отсутствия словарей установить точное название невозможно. На картах встречаются различные формы написания: Ламбарене, Адалинанго, Адолинанго.

12. Швейцер А. Между водой и девственным лесом, с. 49. (Далее все ссылки на публикуемые в настоящем издании сочинения А. Швейцера даются в тексте с указанием страниц).

13. Кастро Ж. де. География голода. Пер. с португ. М., 1950, с. 105 — 100.

14. Об основных принципах брачных отношений у народов Африки см.: Torday E. The principles of Bantu Merriage. — Africa, 1929, II, N 3, p. 255 — 290; Seitz Th. Die Grundlagen der Ehe bei den Bantu. — Africa, 1930, III, N 1, p. 82 — 89 («Vielwei-berei lur die Auffassung der Eingeborenen etwas ganz selbstverstandliches war»); Binet j. Le manage en Afrique Noire. Paris, 1959, p. 63 et suiv.: см. и многочисленные специальные исследования.

Текст воспроизведен по изданию: Альберт Швейцер. Письма из Ламбарене. Л. Наука. 1978

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.