АРТАМОНОВ Л. К.

Пребывание в Адис-Абебе и обратный путь в Россию

Путь наш от окраины города, куда выехали члены нашей миссии и где нас приветствовал высланный навстречу пеший и конный отряды абиссинцев раса Дарги, был торжественным шествием. Прием нас г. Власовым отличался сердечностью. В этот же день я кратко доложил начальнику миссии весь наш поход и представил для прочтения уже составленный отчет, дополнив его словесными докладами по разным вопросам. Представители Франции и Англии прислали поздравить с благополучным прибытием так же точно, как г. Ильг и абиссинские сановники. От имени императора Менелика вечером в первый день приезда принесли пышное и обильное дурго. Дядя же императора, рас Дарги, присылал письменно и через посланцев своего двора каждый день справляться о моем здоровье. Оказалось, что дадьязмач Тасама уже прислал подробное донесение о действиях своего корпуса и пребывавших там европейцах, а также письма о том же расу Дарги и азаджу Гезау. Таким образом, в Адис-Абебе знали о нашем путешествии и деятельности почти до последних мелочей задолго до нашего вступления в столицу Менелика. Император, как сообщал потом из Урайлю доктор Бровцын, был так обрадован донесением дадьязмача Тасамы, что приказал объявить известие о занятии принильской страны своим войскам и салютовать из пушек. Менелик немедленно позвал к себе русских врачей, сообщил им радостные вести и донесения Тасамы о нашей в отряде деятельности, а затем пригласил докторов на половину императрицы обедать. «Никогда мы не видели императора Менелика более [161] радостно настроенным, чем в этот день», — пишет доктор Бровцын итальянский посланник капитан Чико-ди-Коло, в свою очередь прислал сердечное поздравление врачам по случаю полученных о нас известий и нашего возвращения. Менелик из Урайлю сообщал официально все эти известия представителям держав, причем г. Власову прислал также и написанное мною, Менелику, абиссинское письмо о походе корпуса Тасамы к Белому Нилу, заслугах начальников и войск, перенесенных трудах и лишениях и отличном образе действий самого Тасамы. Как в своем месте я уже об этом говорил, письмо это о написано мною по просьбе самого Тасамы, которому я конечно, дал его прочесть, и о благополучном доставлении этого письма Тасама усердно позаботился. Но моя хвалебная оценка деятельности корпуса Тасамы, как потом сообщали, очень понравилась и Менелику и особенно его окружающим. Не скрою, что в похвале Тасамы я немного погрешил, но войска вполне заслуживали похвал за свои тяжкие труды и страшные лишения, завершившиеся блестящим успехом. Впервые от сотворения мира границы Эфиопии на западе примкнули к БеломуНилу — и заветная мечта джанхоя Менелика стала фактом. Радость Менелика понятна еще и потому, что по завоевании Бени-Шонгула расом Маконеном император повелел этому последнему двигаться далее, к р. Нилу. Но после семидневного похода сухой степью воины раса Маконена наотрез отказались идти далее, ссылаясь на отсутствие воды в степи и [...] на болота и тяжкую малярию, губившую много людей, при следовании долинами речек, текущих к стороне Нила. Отряд раса Маконена вследствие этого вернулся домой (в Адис-Абебу и Харар)еще в апреле месяце 1898 г. Если такой даровитый и энергичный вождь, как рас Маконен, не достиг Белого Нила, то что мог император Менелик ожидать от дадьязмача Тасамы, известного в Абиссинии далеко не с блестящей стороны.

На второй день по возвращении я был принят дядей императора — расом Дарги. Прием отличался необычайной и вполне искренней сердечностью. Этот умный старик интересовался деталями похода, суть которого уже знал частью из письма Тасамы, а затем из рассказов солдат, доставивших это письмо. В тот же день, т.е. 22 декабря [18]98 г., министр Франции Лягард устроил в мою честь завтрак. Накануне же он был с визитом у г. Власова, в доме которого я находился, и, поздравляя меня с благополучным возвращением, приветствовал в пышной фразе наше поведение на Белом Ниле.

«Вы совершили нечто чудесное. Вы переплыли Нил, обмотав наш флаг около своей каски, и водрузили его на том берегу. Я получил об этом сведения давно, от абиссинцев». — «Вы не точные сведения получили», — сказал я, выражая признательность г. Лягарду за его внимание, а затем в присутствии [162] г. Власова сообщил французскому министру кратко, сжато все события и факты, изложенные выше в отчете, но опустил все некрасивые стороны поведения французов, выставив лишь тягости и трудности, выпавшие на их долю. Исполняя слово, данное мною французам в день переправы через Белый Нил, я убедительно просил затем г. Кури, вице-консула и секретаря министра Франции, о представлении оставшегося в живых и теперь больного г. Февра к ордену Почетного легиона. Помимо г. Лягарда со стороны французов, проживающих в Адис-Абебе, я встретил самый сердечный прием и восторженные поздравления по поводу переправы и постановки французского флага. Английский представитель г. Гарингтон, с которым я познакомился в доме начальника миссии, со своей стороны, старался высказать самое предупредительное внимание и уважение, устроил у себя в мою честь обед, на который пригласил французов, советовал мне при возвращении следовать на Зейлу, обещав все подготовить там для дальнейшего пребывания и дальнейшего проезда на Аден, Порт-Саид, в Россию и проч.

Словом, со стороны всего европейского общества в Адис-Абебе я встретил такое внимание, на которое никогда бы не мог рассчитывать при нормальных, обыденных условиях.

Теперь только для меня выяснилось окончательно истинное положение дел на Белом Ниле, только здесь, в Адис-Абебе, я узнал о фашодском вопросе, О возвращении Маршана через Абиссинию по приказанию и настоянию из Парижа. Как уже сказано выше, через поручика Арнольди г. Лягард передал г. Февру приказание спешить в Буре, навстречу Маршану. Приказание это в любезном письме с приложением поздравительной карточки Маршану я переслал г. Февру в Горе еще с пути в Адис-Абебу.

Теперь отсюда в г. Горе, резиденцию Тасамы, выступал отряд из двух врачей, чиновника и слуг с караваном в 40-45 мулов. Начальник отряда доктор Кувалетт зашел ко мне с визитом, прося указаний и справок о дороге. Я с полной готовностью ориентировал его по составленному мною маршруту во всем, что только касалось предстоящего путешествия, и с ведома г. Власова написал двум пограничным попутным начальникам, моим друзьям или знакомым, письма об оказании содействия и дружеского расположения этим французским докторам. Помощь была далеко не лишней, ибо наступил тяжелый, смутный период распри с расом Мангашей, причем никто не мог предвидеть, какой исход примут события в Тигре (Я узнал по собственному горькому опыту, как еще мало значат в отдаленных провинциях официальные открытые листы. Абиссинцы при своей крайней подозрительности и недоверчивости дадут всегда больше веры простому письму хорошо знакомого им белого человека, нежели такому листу.). По приказанию властей в Адис-Абебе было наказано кнутом более 30 человек за распространение печальных слухов, приходящих с [163] театра военных действий. Император воспретил всем европейцам без исключения (даже и своему якобы министру инженеру Ильгу) отлучаться из Адис-Абебы без его, императора, разрешения.

Ввиду слухов, что смуту посеяли европейцы, которые предполагают ослабить государство, а затем его захватить, отношения абиссинцев к белым стали сдержанны, сухи и очень подозрительны.

Французы целым рядом скандалов и бестактностей поселили их себе недружелюбное отношение и в среде, окружающей императора Менелика, и даже в населении. Англичане под видом охоты появляются теперь все чаще и чаще. Кроме резидента г. Гарингтона в Зенуала (два дня от Адис-Абебы) находился капитан Вильби с 60 человеками черных конвоя, ожидая разрешения Менелика пройти через южногаласские области к оз. Рудольфи и далее в Уганду (на соединение с отрядом полковника Макдональда, двигающегося с юга к Ладо долиной Белого Нила); в Хараре ожидали разрешения двигаться дальше в глубь Абиссинии охотники: мистер Блондель, его племянник лорд Ловет, доктор-натуралист, двое белых слуг и конвой тоже в 60 или 70 черных солдат. По слухам, со стороны Угадена (к юго-востоку от Харара) тоже подвигался к Харару какой-то английский охотничий отряд. Все это сильно раздражало абиссинцев, сделавшихся с отъездом Менелика на
театр военных действий очень грубыми со всеми европейцами. Между этими последними стали циркулировать слухи, что если Менелик потерпит неудачу, то всех европейцев вырежут аби синцы.,

Особенно сильно упали духом французы. Г. Лягард потерял весь задор и всячески старался быть в наилучших отношениях с нашим представителем г. Власовым.

Французы-коммерсанты прямо заявили, что неудачная экспедиция Маршана и уступка англичанам Фашоды губит навсегда, их торговые интересы в Африке и что через два-три года, как только англичане утвердятся на Белом Ниле, все французы вынуждены будут ликвидировать свои дела в Абиссинии.

Во всем этом есть, конечно, солидная доля правды, ибо судоходство по Нилу и Собату вполне возможно. Таким образом, англичане получают легчайший и наиболее дешевый, вполне обеспеченный путь как для вывоза продуктов из богатейшего района всей Эфиопии, так, главное, и для ввоза произведений своих фабрик. Французы же вынуждены будут пользоваться окружными путями: морем до Джибути, а отсюда на верблюдах и на мулах везти товары за 1000 или 1500 километров. При таких условиях конкурировать с англичанами невозможно. Постройка железной дороги от Джибути до Харара несколько восстановила бы равновесие, но с постройкой дело не ладится вследствие противодействия сомали иданакилей, полудиких [164] кочевых племен, усмотревших в железной дороге страшного конкурента для своих верблюдов. Нападения на рабочих, строящих железную дорогу, и разграбление двух больших французских караванов привело французов в совершенное уныние. Слухи, идущие из Тигре, становились все более и более неблагоприятными для Менелика. По тому, как относились к этим слухам разные европейские представители и торговцы, нетрудно было убедиться, как мало и плохо они ориентированы в истинном положении дел и действительной силе Менелика.

За исключением г. Власова, все остальные резиденты считали дело джанхоя Менелика проигранным. Отсутствие солидных, проверенных сведений, а главное — полная несостоятельность в расценке данных и фактов с политико-стратегической точки зрения повели, конечно, к такому преждевременному и ошибочному выводу.

В этих тяжелых для Менелика обстоятельствах наш представитель г. Власов оказался неизмеримо выше своих собратьев по оружию. Он ссудил Менелику, сильно нуждавшемуся в деньгах перед выступлением, в Урайлю, из личных средств 27 000 талеров и отпустил с императором и императрицей в поход из миссии врача, фельдшера с одним казаком. Таким образом, непосредственное сношение русских с Менеликом не прекращалось, а врачи самоотверженно работают на самом поле действий, помогая раненым. Представитель Франции, <надувшись, как школьник, на Менелика,> выехал из Адис-Абебы в свое поместье, объявив, что он останется там до возвращения императора Менелика с театра военных действий. Английский резидент г. Гарингтон, твердо веривший в успех мятежа раса Мангаши, нисколько не стеснялся об этом говорить с окружающими. Итальянский представитель капитан Чико-ди-Коло находился в Урайлю вместе с Менеликом, но был так окружен шпионами императора и получал такие ложные сведения, что не только сам не мог составить себе истинного представления о положении дел Менелика, но вводил в заблуждение и Гарингтона, таинственно (шифром) сообщая ему разные выдумки и басни, умышленно доводимые до слуха итальянского представителя. По сведениям, какие были получены с театра военных действий за время моего пребывания в Адис-Абебе, можно было заключить следующее: рас Мангаша собрал до 20 тысяч человек и, отложившись от Менелика, решил упорно защищаться в Тигре. Менелик при первых же известиях о непокорности раса Мангаши объявил его лишенным владений и передал Тигре расу Маконену, который двинулся туда с семитысячным отрядом из Харара в конце октября 1898 г. В ноябре месяце сам Менелик решил двинуться на север в крепость Урайлю (провинция Воло), чтобы поддержать раса Маконена. Всего выступило с императором около 10-12 тысяч человек солдат и слуг. Урайлю отстоит в 6 днях скорого хода (или 8 обыкновенного) к [165] северу от Адис-Абебы. В стратегическом отношении Урайлю очень Уважен, как узел торговых дорог и как срединный пункт Эфиопии. Здесь император приступил к возведению складов для хранения оружия и боевых запасов. Отсюда он легко может поддержать раса Маконена, угрожать направлению к стороне в Матамы, которая уже занята англичанами, а само положение крепости Урайлю наименее уязвимо по сравнению с другими важными пунктами.

<Ориентировав нашего представителя г. Власова в своем путешествии, я по его просьбе представил ему памятную стратегическую записку с изложением положения Эфиопии и расценкой совершающихся событий.>

Лично я твердо был убежден, что император Менелик справится благополучно со всеми затруднениями, ибо, насколько удалось ознакомиться со стратегическим положением страны, выгоды все на его стороне.

Ввиду категорического приказания возвратиться в Россию я остался в Адис-Абебе лишь постольку, поскольку нужно было время для исполнения вышеназванных работ для нашего представителя, а также для переснаряжения и формирования моего каравана.

Желание императора Менелика видеть меня в Урайлю, переданное мне расом Дарги, я отклонил, ссылаясь на безотлагательную необходимость быть в России, а также на то, что г. Власову, как моему прямому начальнику, я доложил на словах, а также написал все, что может интересовать императора Менелика.

Г. Власов предполагает выехать через несколько дней в Урайлю и все передаст джанхою Менелику. Рас Дарги все-таки настаивал на том, что следует повидать императора. Тогда я обратил его внимание на смутное время встране и указал на неудобство лишних свидетелей в домашней распре императора со своим мятежным слугой. Рас Дарги был, видимо, удовлетворен этим, сердечно простился со мною и подарил мне своего любимого боевого коня с полным убором. Я поднес ему св. Евангелие, напечатанное на абиссинском и галасском (абиссинскими буквами) языках, и пару генеральских эполет. Он был этим очень доволен и обещал хранить эти (скромные) подарки как память о нашей дружбе.

Все остальные абиссинские сановники отнеслись ко мне так же точно весьма сердечно и искренне, что было здесь редкостью всегда.

После прощальных визитов иностранным представителям и задушевных проводов в нашей миссии я со своими неизменными спутниками-казаками Архиповым и Щедровым 5 января [18]99 г. покинули Адис-Абебу, направили путь на Харар, куда прибыли через 16 дней без всяких приключений.

На р. Аваше от встречных торговцев мы узнали, что путь [166] через Данакильскую пустыню закрыт волнениями среди данакилей, против которых выслан экспедиционный отряд из Анкобера под начальством азаджа Ольде Тафика. В Хараре я встретил восторженный прием в местной французской колонии, куда слухи о нашем походе к Белому Нилу и водружении французского знамени уже дошли. В Хараре меня догнал поручик Арнольди, и, переснарядив караван, распродав часть мулов, мы двинулись к берегу моря, провожаемые войсками и местной французской колонией. Путь от Харара до Джибути мы совершили благополучно, хотя в Сомалийской степи было очень беспокойно. Данакили находятся в открытой вражде с сомалийцами. Война эта сопровождается взаимными нападениями, убийствами, а главное — грабежами караванов с европейскими товарами. К распрям между названными кочевыми племенами присоединилась теперь открытая война сомалийцев и данакилей против строителей железной дороги Джибути-Харар. Как мне объяснили сами старшины разных родов сомали, главные причины этой войны заключаются в следующем:

а) Если «фарансави» (французы) построят свою «чертовскую» дорогу, мы, все сомали, должны умереть с голоду. В нашей пустыне, сухой и каменистой, нельзя сеять хлеб. Все, что у нас есть, — наши верблюды: они нас кормят и с незапамятных времен мы занимаемся перевозкой грузов. Теперь «фарансави» хочет отнять пропитание у наших жен и детей.

б) «Фарансави» своей дорогой перерезал нашу страну пополам и пропускает через нее лишь в нескольких местах (переезды). Мы иногда целый день со своими стадами должны идти до этих «дверей», когда прежде проходили прямо. Зачем он перерезал нашу землю и мешает нам кочевать?

в) Где есть колодцы близко к «его» дороге, «фарансави» строит себе дома (будки, водокачки), разводит деревья и не дает воды нашим верблюдам, говорит — ему мало, а сам поливает деревья той водой, которую отнял у наших стад. Зачем он это делает?

Привожу эти причины буквально так, как их слышал из уст переводчика и сомалийских старшин.

Сомали теперь решили не допустить постройки железной дороги и убивают рабочих европейцев и арабов на линии, которая ничем не защищена.

С половины января до конца февраля было три нападения, и в общем убито и ранено свыше 50 человек. Среди европейцев-рабочих — паника, и они бегут с линии.

В Джибути мы прибыли 4 февраля [18]99 г. Город сильно вырос и в настоящее время насчитывается в нем около 2000 европейцев (до 500 французов, а остальные — греки, итальянцы, австрийцы, армяне, евреи и проч.) и до 13 000 туземцев в особом туземном квартале.

Как и железная дорога, город беззащитен, ибо в нем [167] только 60 черных полицейских солдат. Однако последняя резня на линии вынудила правительство вызвать военное судно, которое прибыло и высадило десант (человек 60-100 солдат) уже после нашего отъезда из Джибути. Одновременно с ними, но тольксо с Дальнего Востока, прибыл в порт Джибути русский крейсер «Крейсер» (капитан 2-го ранга Цивинский), который принял уголь, припасы и через сутки ушел в Суэц.

Мы вынуждены были ждать прибытия нашего багажа, ибо верблюды отстали. Так как пароходы мадагаскарской линии оказались неблагополучными по чуме, а китайской ланий пароход мог прийти только через две недели, то я решил нанять небольшую шаланду до английского порта Зейла, здесь, выждать два-три дня и отправиться в Аден, где рассчитывал захватить пароход Добровольного флота до Одессы. В Джибути мы встретили такой же сердечный и восторженный прием, как и в Хараре, а губернатор Джибути г. де Лешо устроил в мою честь обед во дворце политического резидента Сомалийского протектората. На следующее утро 6 февраля [18]99 г. было получено известие о смерти президента Фора. Мы в трауре сделали визит соболезнования представителям местной власти.
Затем, 7 февраля [18]99 г., сердечно напутствуемые французами, мы на шаланде направились в Зейлу, куда прибыли в тот же день. Политический резидент г. Гарольд, которому я передал письмо английского представителя г. Гарингтона, выехал навстречу на шлюпке на рейд и любезно предложил в наше распоряжение весь свой дом. С нами прибыл из Джибути и бывший посланец в России Ато-Иосиф, который отправлял Менелику в Урайлю подаренные государем императором ружья и патроны. По словам Ато-Иосифа, отправлены уже последние партии оружия и, таким образом, у императора Менелика, главным образом в крепости Урайлю, имеется теперь 80 тысяч берданок и около 8 миллионов патронов к ним.

Здесь от него же мы узнали, что дело раса Мангаши проиграно и он сам, в цепях у Менелика. В Зейле мы 4 дня ожидали парохода, на котором через Булгар, Берберу прибыли в Аден 14 февраля [18]99 г. утром. Во время пребывания нашего в Зейле Ато-Иосиф получил секретно сведение, что сомали собрались массой в 4 тысячи воинов, направляются в Джибути с целью вырезать жителей. Я немедленно и секретно ночью же послал на парусной шлюпке одного из случайно находившихся в Зейле французов предупредить о нападении губернатора Джибути

Были приняты соответствующие меры немедленно, и из жителей-европейцев в Джибути губернатор организовал милицию. Одновременно с тем я сообщил, конечно частным образом, это известие г. Гарольду, который в тот же вечер послал за старшинами ближайших триб Сомалийского протектората, а на следующее утро (9 февраля) в моем присутствии отдал [168] строжайшее приказание не сметь ходить в Джибути. Старшины ссылались на то, что воюют с французами отдаленные от берега трибы.

Все-таки нападение на Джибути не состоялось, а сомали ограничились убийством и поранением около 35 итальянцев и греков.

Бегущие в панике европейцы-рабочие почти одновременно с нами прибыли на парусных лодках в Аден и сообщили эти сведения.

Прием со стороны английских властей отличался повсюду самой изысканной предупредительностью и любезностью. В Адене общество офицеров прислало мне билет на звание члена, а политический резидент генерал Крей просил пожаловать к нему на следующий день, 15 февраля [18]99 г., очень приветливо меня принял и отдал визит. В Адене пришлось шесть дней прождать безопасного от чумы парохода («Герцог») немецкой компании, на котором мы прибыли в Порт-Саид 27 февраля [18]99 г.

Здесь я приказал поручику Арнольди вместе с нижними чинами на пароходе Добровольного флота «Кострома» прямо следовать в Одессу, а сам направился через Яффу в Иерусалим 28 [февраля] 1899 г. Из Яффы я выехал 5 марта [18]99 г. круговым рейсом на Одессу, причем, в Смирне с французского парохода «Конго» пересел на прибывший туда пароход «Император Николай II», на котором продолжал путь дальше. В Константинополе я представился послу г. Зиновьеву и с его разрешения представил ему записку о положении абиссинцев в Иерусалиме.

В Одессу я прибыл благополучно 12 марта, а затем через Киев 17 марта [18]99 г. прибыл в Петербург.

Генерального штаба полковник Л. Артамонов.

г. Петербург, 19 марта 1899 г.